Забрать любовь
Шрифт:
Николас сунул в коричневый бумажный пакет из-под покупок мой халат, две футболки, мой шампунь и свою зубную щетку. Потом опустился возле меня на колени.
— Господи боже мой! — прошептал он. — Они повторяются через каждые три минуты.
В машине мне было неудобно, к тому же у меня открылось кровотечение, и каждый раз, когда огромный кулак стискивал мои внутренности, я сжимала руку Николаса. Вокруг бушевал ураган, и его вопли были ничуть не тише моих. Николас включил радио и пел мне песни, на ходу придумывая слова, если
Припарковавшись у женской больницы, он помог мне выбраться из машины, одновременно кляня все на свете: погоду, состояние дорог и тот факт, что в Масс-Дженерал нет родильного отделения. Дождь шел сплошной стеной. Он мгновенно промочил всю мою одежду насквозь, так что она облепила мой живот и я четко видела каждое его сокращение. Николас втащил меня в приемное отделение, где за столом, ковыряясь в зубах зубочисткой, сидела толстая чернокожая женщина.
— Она стоит у вас на учете! — рявкнул Николас. — Прескотт. Пейдж.
Я не смотрела на женщину. Я сидела на пластиковом стуле, скорчившись и обеими руками обхватив живот. Вдруг передо мной возникло круглое темное лицо с янтарными тигриными глазами.
— Милая, ты можешь идти? — спросило лицо.
Я не могла говорить и просто помотала головой. Обладательница лица резко выпрямилась и позвала санитарку с креслом-каталкой. Николас, похоже, несколько успокоился. Меня привезли в один из старых родильных залов.
— Как насчет современного родильного отделения? — поинтересовался Николас. — Я слышал, там красивые шторы, покрывала и прочее.
Мне было уже все равно. Я готова была рожать в пещере на подстилке из сосновой хвои.
— Простите, доктор, — развела руками санитарка. — Мы забиты под завязку. Из-за этого урагана атмосферное давление скачет вверх-вниз, а у женщин почему-то начинают отходить воды.
Всего через несколько минут я оказалась на столе. Справа от меня стоял Николас, а слева акушерка. Ее звали Норин, и я доверяла ей больше, чем собственному мужу, спасшему сотни жизней. Она зашуршала простыней у меня между ног.
— Раскрытие десять сантиметров, — сообщила она. — Вы успели как раз вовремя.
Она вышла из комнаты, оставив меня наедине с Николасом. Я проводила ее взглядом до двери.
— Не волнуйся, Пейдж, — успокоил меня Николас. — Она приведет доктора Тэйер.
Николас положил руку мне на колено и начал осторожно массировать мышцы. Я слышала собственное хриплое дыхание, биение своего сердца. Я посмотрела на Николаса и вдруг совершенно отчетливо поняла, что абсолютно не знаю этого мужчину и что самое худшее еще впереди.
— Не прикасайся ко мне, — прошептала я.
Николас отскочил, и я взглянула в его глаза. В них светились удивление и обида. Впервые в жизни меня обрадовала боль другого человека.
В комнату ворвалась доктор Тэйер. Полы незавязанного халата летели за ней, словно вздымаемые ураганом.
— Так значит, Пейдж, ты решила, что с тебя хватит?
Она присела передо мной, и я ощутила внутри себя ее пальцы. Они что-то ощупывали, расправляли, растягивали. Я хотела сказать ей, что с удовольствием подождала бы еще. Я не хотела иметь дел с этим ребенком. Я предпочла бы остаться беременной до конца своих дней. И вдруг поняла, что это уже не так. Внезапно мне страстно захотелось избавиться от этой тяжести и разрывающей меня боли.
Николас обхватил одну мою ногу, а Норин другую, и я начала тужиться. Я была уверена, что сейчас разорвусь пополам. Свободной рукой Норин держала у меня между ног зеркало.
— А вот и головка, Пейдж, — ворковала она. — Хочешь ее потрогать?
Она взяла мою руку и потянула ее вниз, но я вырвалась.
— Вытащите это из меня! — заорала я.
Я тужилась, и тужилась, и тужилась. Я знала, что вся кровь, какая только есть в теле, прилила к моему лицу. Она горела у меня в щеках и глазах. Наконец я откинулась на приподнятую часть стола.
— Я не могу, — простонала я. — У меня ничего не получится.
Николас склонился ко мне и что-то прошептал, но я слышала только приглушенные голоса Норин и доктора Тэйер. Что-то насчет реанимационной бригады, о том, что ребенок застрял в родовых путях. И вдруг я вспомнила книгу, которую читала во время своей первой беременности. Легкие… В конце восьмого месяца заканчивается формирование легких плода.
Даже если моему малышу удастся выбраться наружу, он не сможет дышать!
— Еще разок, Пейдж, — попросила доктор Тэйер, и я подулась изо всех сил, вложив в это всю оставшуюся у меня энергию.
Я вдруг отчетливо ощутила нос. Нет, не нос, а крошечный острый носик, прижатый к моей запечатанной плоти. «Вылезай!» — подумала я, а доктор Тэйер улыбнулась.
— Голова уже снаружи, — сообщила она.
Все остальное вышло очень легко: плечи и толстая фиолетовая пуповина. И вот уже у меня между ног заходится в крике длинное тощее существо. Мальчик. Как ни странно, но для меня это стало шоком. Несмотря на все, что мне говорили, я продолжала надеяться, что у меня родится девочка. Я смотрела на ребенка и пыталась понять, как он умещался внутри. Врачи унесли новорожденного, и Николас ушел вместе с ними.
Прошло как минимум полчаса, прежде чем мне позволили дотронуться до сына. Мне сообщили, что у него просто великолепные легкие. Ребенок был худым, но здоровым. У него были характерные для всех новорожденных черты: плоское лицо индейца, черный пушок на голове, темные глаза. Он поджимал похожие на горошины пальцы на ногах и стискивал кулаки. На животе у него было красное родимое пятно, напоминающее стилизованное число двадцать два.
— Наверное, это личная печать его неонатолога, — улыбнулся Николас.