Заброшенный полигон

Николаев Геннадий Философович

Аня выпила еще квасу, огляделась. Огород, колодец, баня, стайка с кучей навоза, сарай с сеновалом, поленница, прикрытая от дождя обломками шифера, две несчастные курицы, дремлющая собачка — как все это бедно, скучно, уныло! И это Колькино родное гнездо... Ей стало жалко Николая, себя, Димку, эту убо­гую старушку, этих несчастных куриц... И если бы бабка Марфа снова завела разговор, наверное, пошла бы на откровенность, облегчила бы душу. Но в доме было тихо, никаких звуков — должно быть, бабка обиделась, залезла на свою печку и лежит там, как злой дух, домовой...

Не зная, что делать, как быть, она присела на ступеньку крыльца, пригорюни­лась. «Анна!» — донеслось из дома. Звала старуха. Аня встрепенулась, подхва­тив сумку с коробкой конфет, заспешила в дом.

Бабка

Марфа накрывала на стол. Двигалась тихо, ловко, шустро — только что казалась немощной старухой, а тут чуть ли не вприпрыжку.

— Садись-ка, поешь с дорожки, а то на пусто брюхо и душа глуха.

Бабка вытянула ухватом из черного зева печи чугунок, поставила на стол, на закопченную круглую фанерку, за ним вылезла из печи огромная черная сково­рода, прикрытая тазиком. С краев из-под тазика жировито поблескивали разо­млевшие оладьи. На столе уже ожидали миски со сметаной, зеленью, топленым маслом, медом. В чугунке, когда бабка сняла крышку, оказалась тушеная кар­тошка с мясом. Бабка хитро приморгнула, легким скользом метнулась в угол, вынула из подвесного шкафа граненые стаканчики, бутыль с мутной жидкостью, поставила на стол, села напротив Ани, разлила из бутыли по стаканчикам.

— Ну вот, со свиданьицем! — Бабка потянулась чокнуться. Аня замотала было головой, но бабка сунула ей в руку стаканчик, пристукнула своим и, не до­жидаясь, выпила залпом.

Аня вдохнула сладкий бражный дух — а была не была! — и выпила все до дна.

— Ты уж не взыщи за угощение,— сказала старуха, по-своему поняв грима­сы, которые строила гостья.— Живем скромно. Сын — председатель, зарабаты­вает хорошо, а ничего такого нету, как в городе. Кушай что бог послал.

Аня кое-как перевела дух — бражка была крепкая, шибанула в глаза, в нос, жаром прокатилась до самого нутра. Бабка наложила ей целую гору картошки, щедро зацепила ложкой сметаны, Аня удивлялась сама себе — давно не ела с таким аппетитом. Бабка заткнула бутыль пробкой и унесла в шкафчик.

— Бражка пьяная, больше не дам, а то ты у меня, девка, песни запоешь,— сказала смеясь.— Мне так и стаканчика много, в пляс пойду, на всю деревню.

Она раскраснелась, глаза блестели. Аня смеялась, уплетала оладьи с медом, в шутку ругала городскую жизнь, всерьез хвалила деревенскую.

— Ври больше,— говорила бабка, довольная, что гостья разговорилась,— то- то всех так и тянет в город. Одне старухи по деревням сидят, как пауки по углам. А девок как медом манит — самые ленивые да глупые и те в город подались, а уж огоньки-светики все там. Вот и Катя собирается, в этот, как его, в институт посту­пает...

Аня чуть не подавилась от столь резкого поворота в разговоре. Бабка усмех­нулась, погрозила ей.

— Жуй да глотай, отвечать — потом. Я, девка, жисть прожила, мне ничё не надо говорить, все вижу сама. Тебя, к примеру, малых наших, Олежку. Оне пыхтят, царапаются, молчат, а мне и безо всяких слов видно, кто чем дышит. Вот ты — приехала Николая выручать. И правильно! Правильно, Анна. Потому как Катя ему не пара, ему такая, как ты, нужна. Он парень шальной, ты твердая, знаешь, чего хочешь, а Катя — что? Птенчик неоперившийся, пушочек — куда ветер дунет, туда и несет. Об себе, об жизни еще никаких понятий, одне глупости в голове. А сердчишко чистое, хорошее* доброе. Мужика вести надо, твердость надо иметь, а она что? Будет как две щепочки водоворотом крутить. У них нонче хмель, прямо тебе скажу, можешь и уколоться больней больного. Но ты стерпи. Хмель пройдет, оне и разбегутся. Не пара, она ему, и он — ей. А ты пережди, перетерпи. Знаю, не просто, но ты же мать, терпи ради мальчика, ради Димочки, правнучка моего. Зло на зло — не много ума надо. Распустил себя и давай круши. А сдержать, пересилить злобу — вот и воздастся за терпение, за страдание твое.

Бабка умолкла. Склонив набок голову, уставилась задумчивым взглядом в одну точку — ее черные, натруженные, припухшие в суставах пальцы мяли, теребили край скатерки. В порыве теплоты и признательности Аня накрыла ее руку своей, благодарно сжала. Бабка прикрякнула, смахнула слезу.

— Так вы советуете

вообще не трогать его сейчас? — спросила Аня.

— Чё я могу советовать? — уклончиво ответила старуха.— Как сердце насоветует, так и поступай.

Аня отвела взгляд, задумалась. Сердце... Опять те же муки: какие голоса звучат — сердца ли, разума ли? А может, вообще все это наваждение? Эта де­ревня, бабка, две дремлющие в пыли курицы... Какой во всем этом смысл? Почему все это вторглось в ее жизнь? Разве о таком мечталось ей теплыми до­машними вечерами в недавней юности за книгами Ромена Ролана, Гюго, Фей­хтвангера? Неужели вся жизнь будет состоять из подобных путаных загадок? Загадки раздражают ее, ей нужна ясность, четкость во всем — как в любимой математике... Да, она поступит так, как советует бабка: сдержит себя, перетер­пит, не будет затевать скандала, пусть эта мимолетная связь останется случай­ным эпизодом... Это и есть голос разума! И как сразу стало легко — гора с плеч!

— Спасибо вам, бабушка, растроганно сказала она, еще и еще пожимая руку бабки Марфы.— Давайте помою посуду.

— Погодь, милая, куда бежишь? — заволновалась старуха.— Чайку попьем, вареньицем угощу. Вареньице голубичное да черничное, сами собирали и варили сами. Колька-то, поди, привозил, понравилось?

— О, варенье — мечта! И то и другое.

Бабка сноровисто обернулась с чаем. Все у нее было наготовлено, чай зава­рен — травяной, из листьев смородины, брусники, зверобоя. Пряный ароматный дух так и повалил от чайника. Чай пили молча, расслабленно, варенье брали понемногу, на кончик ложечки, чтобы не сбивать вкус чая. Аня еще более укре­пилась в мысли — не надо трогать Николая, пусть все идет своим чере­дом...

Бабка Марфа налила в тазик горячей воды и принялась мыть посуду. Аня пыталась ей помочь, но бабка не подпустила ее и близко, велела идти гулять, спать — куда хочет. И правда, Аня не прочь была вздремнуть хотя бы час. Бабка указала ей на диванчик Олега в маленькой комнате, и едва Аня прилегла, как на улице возле окна затормозила машина, раздались голоса. Аня приподнялась, выглянула в окно. Николай и миловидная смуглая девушка направлялись к до­му. У девушки через плечо висела бежевая сумка... Первая мысль, мелькнувшая у Ани,— через окно и куда глаза глядят, но что-то удержало ее на месте. Когда голоса зазвучали уже в горнице, за тонкой занавеской, она вышла из комнатки и наткнулась на взгляд Николая. Рот его расползся в нелепой улыбке, глаза вытаращились, как на чудо, он нервно засмеялся, кинулся к ней, вытянув руки. Она чуть отодвинулась, с брезгливой гримасой выставила ладони — не прикасай­ся! И, словно покончив с ним разом, перевела взгляд на Катю. Катя стояла бледная, сжимая ремешок моднейшей сумки, не спуская с Ани темных глаз — испуганных, виноватых и в то же время каких-то удивленных, дерзких. Или так быстро менялось их выражение?

— Здравствуйте,— тихо сказала Катя.

Аня чуть кивнула и повернулась к Николаю, так и стоявшему с опущенными руками.

— Дедушке срочно нужна машина,— сказала она, полностью овладев со­бой.— Дай ключи, я поеду. Дай! — повторила настойчиво.

Николай протянул ключи, она взяла, подошла к бабке Марфе, поцеловала ее в висок, погладила по круто вздыбленной спине и, захватив сумку с документа­ми, вышла из дому. На крыльце она вспомнила про конфеты, выложила их на перильце и неторопливо пошла к машине. Вставила ключ зажигания — бензина хватит до города,— включила стартер. Калитка с треском распахнулась и выбе­жал Николай.

— Аня! Постой! — закричал он, взмахивая руками.— Анька!

Она рванула с места, резко крутанула рулем. Машина выскочила на асфальт, помчалась, набирая скорость. Николай стоял возле дома со вздернутыми руками, словно взывал о помощи.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

— Ну что, батя, опять тебе в ножки кланяюсь. Пролыгин отключил уста­новку, сижу, загораю.

— Ничего, ничего, позагорай малость. Вот птичник наберет ход, тогда и включим. Делай какие-нибудь другие работы.