Забвение

Шелвис Джилл

— А если они где-то рядом?

— Они уехали, — решительно сказал он. — Меня бросили умирать. — Во всяком случае, он на это надеялся. Ему не хотелось, чтобы эти люди вернулись и нашли Хоуп.

— Но почему с тобой так обошлись?

Он собрал последние силы и поднял глаза.

— А ты не знаешь?

Глаза женщины расширились, на щеках вспыхнул румянец, и он снова засомневался, что она говорит правду.

Слегка сжав его руку, она улыбнулась.

— Я знаю только одно: никто не заслуживает такого обращения. Пожалуйста, позволь мне позвонить в полицию, иначе мы так и не узнаем, что же случилось.

Он видел, что должен пойти на компромисс. Этого от него ждали.

— Пока рано.

— А когда же? Скоро?

— Да, — прошептал он, охваченный болью и страхом. Почему он ничего не помнит? Он должен вспомнить. Мужчина закрыл глаза. — Скоро.

— О’кей, — прошептала она в ответ.

Он начал дремать и все же готов был поклясться, что почувствовал прикосновение ее губ. Неожиданная ласка, нежный рот, дарящий успокоение… Все это, как ему казалось, такое знакомое, заставило его улыбнуться. Она принадлежала ему.

— Я сейчас вернусь, — сказала она. — Поспи немного, о’кей?

Разбитая губа мешала ему говорить. Он прикрыл рот рукой.

— Почему я ничего не помню?

— Что?

Он убрал руку и повторил вопрос.

— Вспомнишь, — пообещала она тихим хрипловатым голосом, который начинал его очаровывать. — Не торопись. А теперь спи.

Он не хотел спать. Но, видимо, начинали действовать таблетки, которые она дала ему, когда довела до дома. Он был как пьяный. Боль не давала пошевелиться, но сон не шел. Мучительно хотелось вспомнить, кто он такой и где находится. И почему не помнит эту красивую, смелую женщину, которая спасла ему жизнь и носит его ребенка.

Хоуп должна была испытывать удивление и облегчение от того, что он так легко поверил ей. Но она слишком хорошо знала, что большинство потерявших память хватается за первые сказанные им слова о них самих, как утопающий за соломинку. Этот мужчина не был исключением.

Кто-то изрядно отделал его. При мысли о том, что испытал этот человек, Хоуп начинало мутить. Как и при мысли о том, что он испытает, когда придет в себя.

Кто мог его так люто ненавидеть?

Она не ложилась всю ночь, то и дело подходя к больному. Конечно, этого требовало его состояние, но она бы подходила к нему в любом случае. Она отдавала всю себя каждому пациенту, в том числе и животным. Ей необходимо было поспать — уже через несколько часов начнут приходить больные. День будет длинный, трудный; сумеет ли она выдержать? Конечно, у нее есть медсестра, но она новенькая и ей еще учиться и учиться…

Однако куда больше Хоуп мучила мысль о случившемся сегодня ночью. Правда значила для Хоуп все. По крайней мере, так было всегда. Тогда почему она солгала?

Да, она хочет спасти свою клинику. Да, ей нужно иметь возможность продолжать работать здесь, потому что здесь она незаменима. Но этого довода для любимого папочки недостаточно. Требуется что-то иное.

Она не могла позволить себе снять другое помещение. Даже если бы у нее были собственные деньги, которых, кстати, не было, на дом такого размера, какой ей нужен, их потребовалось бы слишком много.

Таких денег не было ни у одного жителя Грин Каунти — возможно, за исключением ее отца. Но у этого в общем-то очень милого человека был один пунктик, граничивший с одержимостью: он чрезмерно опекал дочь, и годы были бессильны это изменить. Ему не нравилось, что она работает врачом. Не нравилось, что она отказывается выходить замуж. Он не понимал, чем ее не устраивает Трент, — симпатичный мужчина, которого она знала всю жизнь.

Нет, она не могла… не имела права просить денег у отца.

Помочь ей мог бы Трент. Высокий, смуглый, красивый… самый видный жених на сотни миль вокруг. Правая рука и любимец отца, второй по значению человек в его лесозаготовительной компании, Трент был щедро одарен природой. Обаятельный, воспитанный, умный… и чрезвычайно самонадеянный.

Хоуп знала это лучше других, поскольку оба они выросли в этом крошечном городке, хотя так и не стали настоящими друзьями. Хоуп была для этого слишком застенчива. Но это не мешало Тренту последние два года буквально преследовать ее, не обращая внимания на сопротивление.

Городок готов был молиться на Трента, но что-то в нем смущало Хоуп. Все вокруг обожали его, Хоуп же, глядя в темные глаза Блокуэлла, видела там лишь безмерно пугавшие ее пустоту и холод. Она вежливо, как могла, под разными предлогами отказывала ему, но Трент лишь становился более настойчивым.

А сейчас благодаря распространенному им слуху весь город верил, что она беременна — беременна от него! Это было бы смешно не только потому, что она, скорее всего, оставалась единственной двадцативосьмилетней девственницей во всем Западном полушарии, но и потому, что она не стала бы спать с отцовским помощником, как бы молод и красив он ни был. Даже если бы он был единственным мужчиной на свете.

Было бы смешно… если бы слова Трента не повторяли с таким удовольствием и не верили в них, как в Святое Писание. Если бы на нее не указывали пальцем и не ждали первых признаков беременности, которые подтвердили бы правдивость сплетни.

Она искренне не понимала, в чем секрет притягательности Трента. Люди любили его, особенно женщины. Должно быть, за элегантную внешность, но Хоуп видела в нем только одно — опасность. Блокуэлл по-настоящему пугал ее. Она не сомневалась, что у него есть какие-то тайные намерения. Знать бы только, какие…

В ее клинике еще никогда не было столько народу. Конечно, она жила в медвежьем углу, где была единственным доктором, да еще единственным доктором-женщиной, на всю округу. Но дело заключалось не в этом. И даже не в том, что она получила диплом за восемь лет вместо двенадцати, закончив школу в пятнадцать. Тем более не в ее высоком коэффициенте умственного развития. К этому в Грин Каунти давно привыкли. Хоуп хотелось бы думать, что секрет успеха заключается в ее врачебном таланте, но она не обольщалась на этот счет. Особенно теперь, когда знала правду. Люди стекались со всей окрути, жалуясь на всякие пустяки, лишь бы посмотреть на нее и проверить, правдивы ли слухи о ее беременности.

Она бы с величайшим удовольствием опровергла сплетню, но это бы сильно огорчило отца. Если бы он хотел этого чуточку меньше… Если бы в их последнюю встречу он не показался ей таким старым и беспомощным… И если бы он любовно, но строго не пригрозил отобрать у нее дом, буде она не возьмется за дело всерьез и не родит ему внуков.

Хоуп знала, что это сказано не для красного словца. Он искренне верил, что дочь обкрадывает себя, и думал, что может силой заставить ее изменить образ жизни. Думал, что она позволит кому-то командовать собой.