Забытое королевство
Шрифт:
Я обзавелся мудрой привычкой обходить старые коммерческие фирмы в Куньмине, прежде чем расплатиться за поездку, и расспрашивать, какие из грузовиков, направляющихся в Сягуань, поведут наиболее надежные шоферы. Чтобы не попасть под японскую бомбежку, грузовики обычно стартовали до рассвета с какого-нибудь неприметного места на окраине. Поверх основного груза укладывали багаж, а пассажиры — обычно двадцать — тридцать человек, мужчины, женщины и дети, — усаживались на самом верху. Когда грузовик доходил до подъема, который ему не под силу было одолеть, мы слезали вниз и толкали его — машина медленно вползала в гору, пыхая из радиатора паром, словно локомотив. Спускаясь вниз по крутым виражам горной дороги, шофер обычно ставил двигатель на нейтральную передачу, чтобы сэкономить бензин, и тогда нам оставалось только тихо молиться. Дорога длиной в двести пятьдесят километров обычно преодолевалась за три-четыре дня, с ночевками на придорожных постоялых дворах.
Сягуань представлял собой непривлекательное, продуваемое всеми ветрами место, окруженное голыми неприступными горами. Как и в Куньмине, здесь кипела жизнь — по городу разъезжали на джипах китайские, американские и британские военные, купцы отправляли и принимали товары на грузовиках и лодках, а по улицам толпами слонялись носильщики, шоферы и просто бездельники. Сягуань славился тем, что там водились на удивление крупные и живучие клопы.
Отсюда можно было отправиться в Лицзян либо с караваном, либо пешком. И то и другое я проделывал не раз, но особенно ярко мне запомнилось, как я, уже прожив в Лицзяне достаточно долго, возвращался туда с караваном. Это было весной, когда погода в тех краях стоит сухая и не такая жаркая, как в летнее время.
После прибытия в Сягуань я распорядился, чтобы мой багаж отнесли в дом к другу. Созвали караванщиков; они сосчитали грузы и разделили их на партии. Затем началась торговля, которая продолжалась около двух часов — хитрецы то и дело притворялись, будто отказываются от моего предложения, и уходили, но через некоторое время неизменно возвращались, всякий раз снижая цену то на пятьдесят центов, то на доллар за каждый груз. Наконец мы договорились, уплатили залог в один доллар и вздохнули спокойно. Вскоре появились крепкие женщины народности миньцзя, которые перенесли наши ящики и чемоданы на лодки. Вечером, после сытного ужина, мы пошли проверить багаж — он к тому времени был аккуратно уложен в большой лодке. Когда вышла луна, над лодкой поднялся огромный парус. Мужчины и женщины принесли местные мандолины и гитары, а также тарелку сыра и большой кувшин вина. Пока они играли и пели, мы угощались вином. Наконец лодка отдала швартовы и заскользила по бескрайней серебристой глади прекрасного озера Дали, а за ней последовали и другие грузовые лодки — мы провожали их взглядом, пока они не скрылись в темноте; нам предстояло проделать тот же путь на автобусе.
Проснувшись рано утром, я позавтракал местной ветчиной и мягким сыром с лепешками «баба» (для сдобности в тесто добавляют масло и обрезки ветчины), запивая их тибетским масляным чаем. Пришел мой слуга-наси по имени Хоцзучи; мы собрали нашу ручную кладь и пукхай (постель) и сели на скрипучий, переполненный автобус, который за час довез нас до Дали. Этот город многие считают одним из красивейших в мире, однако мне он никогда не нравился. После того как его разрушило землетрясение, он так и не оправился до конца — в воздухе витал дух запустения и смерти. Мы проехали сквозь южные ворота и быстро пересекли город, достигнув северных ворот. Там нас поджидали толпы извозчиков на «колесницах», запряженных одной-двумя лошадьми. Мы сторговались о цене, погрузили, как смогли, наш багаж и втиснулись в полную пассажиров телегу. Я называю их «колесницами», поскольку мне кажется, что нигде больше в мире подобные средства передвижения не водятся. Это были продолговатые деревянные коробки без передней стенки и с двумя скамейками для сидения внутри, поставленные на два колеса со старыми резиновыми шинами и затененные голубым навесом. Они выглядели настолько примитивно, что при виде них я каждый раз представлял себе, как фараон посылает нечто подобное за стариком Иаковом, желая призвать его в Египет. Дорога скорее напоминала тропу, петляющую среди огромных камней; местами ее пересекали горные ручьи, через которые никто не потрудился построить мостов, и наше сооружение, скрипя и качаясь из стороны в сторону, неслось сквозь все это со всей скоростью, на какую были способны две запряженные в него крепкие лошади. Я предусмотрительно сел впереди. Иногда нас трясло до того сильно, что пассажиров подбрасывало до самого потолка, так что один из них едва не раскроил себе голову. После обеда мы, все в синяках и царапинах, наконец добрались до пункта назначения — Тамакая, на другой стороне озера Дали. Единственным достоинством этой поездки была возможность любоваться красотой озера, которое сияло, словно изумруд в оправе из синих гор.
В Тамакае нас тут же встретил караванщик, который отвел нас к себе в дом. Остальные пассажиры уже собрались там же. Нас разместили со всеми удобствами и сообщили нам, что наш груз и вещи скоро прибудут — лодки уже показались на горизонте. Недавно построенный дом сверкал красотой. Деревянные двери, столбы и мебель были покрыты искусной резьбой. Вскоре нас пригласили на превосходный ужин, за которым было выпито немало кувшинов отличного вина. Кровати были накрыты яркими, как драгоценные камни, тибетскими коврами, поверх которых мы расстелили привезенные с собой постели.
Разбудили нас в четыре часа утра. Пока мы спешно завтракали, снаружи то и дело доносились крики и удары гонга. Грузы накрепко привязали к деревянным рамам и разложили по двору, и теперь погонщики, сыпля непечатными ругательствами, затаскивали во двор упирающихся мулов и лошадей. Мужчины по двое поднимали грузы и наскоро прикрепляли их к деревянным седлам, потом лошадей отпускали на улицу. Мою ручную кладь быстро привязали к такой же раме, а из постели сложили подушку, после чего всю эту конструкцию водрузили на лошадь, а затем подняли и усадили сверху и меня самого — и выгнали лошадь со двора, крикнув мне вслед, чтобы я пригнулся, проезжая под воротами. Улица постепенно заполнялась другими участниками каравана, выезжающими из соседних дворов. По удару гонга вывели ведущую лошадь в упряжи, разукрашенной красными лентами, помпонами и зеркальцами на лбу. Лошадь прошла вперед, оглянулась и, убедившись, что все готовы, быстрым шагом двинулась по дороге. За ней тут же последовала вторая по старшинству, менее ярко украшенная, но не менее уверенная в себе лошадь. Весь караван немедленно пришел в движение и выстроился за ними в колонну. За лошадьми побежали и караванщики, одетые в яркие синие куртки и широкие брюки. Их головные уборы представляли собой живописные широкополые шляпы из прозрачного шелка, не промокающего в дождь, с разноцветными лентами.
Я не переставал поражаться скорости, с которой двигался наш караван. На равнинах или под гору лошади бежали довольно быстро, а погонщики зорко следили за ними, не давая им замедляться без уважительной причины. Животных постоянно подгоняли при помощи самых непристойных ругательств, подкрепляя их бросанием камешков и комков засохшей грязи. После напряженного трехчасового перегона мы добрались до тихого ручья, рядом с которым раскинулся зеленый луг. Караван остановился, грузы были развьючены и уложены в ряд, затем началось приготовление обеда в больших медных котлах. Лошадей расседлали, накормили и напоили. Освободившись от груза, они со ржанием и визгом катались по траве. Плата за караван включала питание и проживание, так что всем нам выдали миски и палочки, и мы сели обедать вместе с караванщиками. Все устроились рядком друг напротив друга, угощаясь мясом и рисом из больших мисок, поставленных посредине. Караванщики не давали никому садиться в конец ряда: они были невероятно суеверны и считали, что если пассажир сядет в конец, «пути не будет» — в дальнейшей дороге случится какое-нибудь несчастье.
Ближе к вечеру мы добрались до Нюкая, где караван разделился на три части, каждая из которых остановилась в своем караван-сарае. Нас поселили наверху и снова накормили. После ужина мы решили искупаться в большом горячем источнике, которым славилась деревня, но выяснилось, что бассейн полон прокаженных. Я лег спать, но уснуть так и не смог. Лошади на нижнем этаже жевали овес с таким шумом, будто там вертелось большое мельничное колесо, по лицу время от времени пробегали большие крысы, а рассевшиеся вокруг костра караванщики болтали, не прерываясь ни на секунду, до самого утра.
На другой день мы преодолели высокие, заросшие лесом горы по перевалу, где на караваны часто нападали банды грабителей. На дороге в Лицзян таких мест было несколько. К вечеру мы приехали в Тяньвэй, а на следующее утро миновали Цзяньчжуан. Здесь, между Дали и Цзяньчжуаном, некогда располагались древние королевства миньцзя, достигшие вершины своей славы в момент основания великого государства Наньцзяо, которое впоследствии завоевал и разрушил Кубла-хан. Откуда на этих землях появился народ миньцзя — никому не известно. Единственный достойный внимания труд о миньцзя, «Башня пяти венцов» Фицджеральда, дает представление об их обычаях и верованиях, но не раскрывает тайну их происхождения. Возможно, как заявляют некоторые из них, они действительно бежали когда-то из Ангкор-Торна, но для подтверждения этой версии потребуются серьезные исследования.
Цзяньчжуан представлял собой небольшой, обнесенный стеной городок с унылыми, серыми улицами. Ресторанов было всего два, да и они открывались только в базарные дни. Цзяньчжуанские миньцзя славились своей неприветливостью. И мужчины, и женщины одевались исключительно в черное и не могли похвастать обычной для этого народа веселостью и беззаботностью.
Дорога шла вдоль реки и наконец достигла места, откуда между гор уже виднелась заснеженная Лицзянская гряда — ее пики и ледники, до которых оставалось еще восемьдесят километров, блестели на солнце. Широкая долина, засаженная озимой пшеницей, начинала сужаться. Вскоре мы взобрались на небольшой холм, увенчанный белой пагодой, а оттуда спустились к живописным воротам. Мы добрались до границы между древними королевствами миньцзя и королевством наси, также известным как Му или Лицзян.