Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Шрифт:
НИНА. А мы справимся с тобой и без помощи Центрального Комитета…
ГОРЧАКОВА. Ага, уже не «я», а «мы». Дополнительный материал. Не пройдет и недели, как тебя не будет в наших рядах. Довольно!
НИНА. Видели?.. Твердокаменная! В области она работала — не ужилась, в райкоме работала — не ужилась, к нам прислали, вежливо этак — массовую работу укрепить. Три года с ней маемся. А попробуй правду сказать по существу, сейчас: цыц! Уклонистка!
РЯДОВОЙ. Кто в вас это правдолюбие воспитал?
НИНА. Не знаю. Время наше такое. Я в партии всего полтора года, а до нее в комсомоле, в пионерии, в октябрятах — вся жизнь на одной линии. С семи лет большевичка… Ну, и с Накатовым много разговаривали, [он помог.]
РЯДОВОЙ. Вы очень дружны с Накатовым?
НИНА. Очень. Одинокий он. Все молчит — смотрит вокруг на жизнь и про себя думает… Но со мной он совсем другой, сколько вечеров просидели вместе, какие книги он давал… через него я [революцию поняла по-новому.] И о вас многое узнала через него… Что вы умный и простой, и сердце у вас большое…
РЯДОВОЙ. Ну-ну… Это он больше себя оправдывал. Дескать, жизнь спас не дураку.
НИНА. Он вам жизнь спас?
РЯДОВОЙ. Из ссылки мы с ним вместе бежали — через тайгу шли, а я заболел в тайге и идти не мог. Неделю он со мной возился, выхаживал, на спине нес… не бросил товарища. А теперь — заперся Василий, крепко заперся. Одиночеством болен.
НИНА. Он и меня все молчать учит — никому, говорит, наша правда не интересна. А я молчать не умею, спорю с ним.
СЕРОШТАНОВ. Нина!
НИНА (запихнула его обратно). Ждут нас… Да! Спорю с ним и дневник каждый вечер пишу — все откровенно записываю. Цель жизни определяю. Не общей, конечно, жизни, а своей, маленькой… Но для меня она не маленькая… Я вот старухой скоро стану — волос седой вчера выдернула, не смейтесь. Жизнь моя идет и проходит, а я все еще не знаю, как нужно для социализма жить. Ну, конечно, ударничество, соревнование, а еще что? Думала, думала и решила. В газетах ведь написано, чтоб не врали перед партией, вот и я буду искренно выполнять, что в газетах написано и о чем в книжках прочла. Потому что, по-моему, первое качество пролетария — быть правдивым перед своим классом. А когда классов не будет — перед людьми.
РЯДОВОЙ. На словах все мы за правду — до первой лжи.
НИНА. А я хочу, чтоб у меня слово с делом не расходилось.
РЯДОВОЙ. Врагов наживете, с друзьями поссоритесь, с любимым разойдетесь. С ложью теплее жить.
НИНА. Никогда!
РЯДОВОЙ (вынул книжку, записал). Десятого июля записано слово «никогда». Когда-нибудь вам эта книжка напомнит.
НИНА. Никогда.
РЯДОВОЙ. Большая сила нужна для этого, Нина. Сколько в русском языке слов на обман… ложь, клевета, вранье, подлог, фальшь, выдумка,
МАТЬ. Без вас нам невесело.
РЯДОВОЙ. А? Нет, вы, пожалуйста, там как-нибудь без нас, без нас…
Так вот вы какая… Ну-ну… А скажите по честности, что вы думаете обо мне и о Вере? Стар я для нее?
НИНА. Ха! Знать правду хотите? Давай руку.
А ты, хороший, свою судьбу знаешь — у меня гадаешь. Ты дорогу видишь, куда-то пойдешь, кого-то встретишь, чего-то скажешь. А что скажешь, то и подумаешь, что подумаешь, то и сделаешь, а что сделаешь, то и будет. Все! (Закрыла его ладонь.) Верка у нас артисткой мечтает стать — она трамовка{308}, вы с ней в театры почаще ходите… Лучше я вам спою. (Взяла гитару.) Вы думаете, Виктор в меня влюбился как в комсомолку? Фу… За гитару мою. Спела я ему романсик, он и притих. Эх, жизнь! (Взяла аккорд.)
Не встречать с тобою нам рассвет После нашей ноченьки вчера, Последней нашей ночки…
МАТЬ. Ну, куда вас понесло? В полночь — гулять!
КУЛИК. Тихо, мать, тихо! С этой головы ни один волос не упадет. Я — шофер и любой грузовик остановить могу.
ВЕРА. Если кой-кому со мной неинтересно, то кой-кому совсем наоборот.
ВИКТОР. Ушли…
НИНА. Жарко здесь.
Дождь будет.
РЯДОВОЙ. Да, будет дождь. И мне пора. Поедем ко мне, Василий. Обязательно!
НАКАТОВ. Поедем. (Тихо, Нине.) Свел я вас на свою голову. Но ничего — молодец, ласточка…