Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Шрифт:
ОТЕЦ. А я, пожалуй, понял.
КУЛИК. Что понял?
ОТЕЦ. Гегеля. «Ничто от некоторого нечто — есть определенное ничто».
КУЛИК. Так и есть.
ОТЕЦ. А за тебя, Нинушка, я рад… правда свое взяла.
МАТЬ. Погоди радоваться. Покорительница ваша за эти дни приутихла было, а теперь, жди, опять на старое повернет.
ВИКТОР. Вот что, мать. Ты свои нападки на Нину брось… Много раз я с ней ссорился из-за тебя — и больше не намерен. Мы сегодня
МАТЬ. Кто она есть, чтобы я перед ней на колени стала?
ВИКТОР. Жена моя.
МАТЬ. У тебя еще сто жен будет, а мать одна.
ОТЕЦ. Мать ему судьбой определена, а жену он выбирает по желанию. А что сам выбрал, то и любишь крепче…
МАТЬ. А мать за порог, да и вон!
ВИКТОР. Живи спокойно, но нам не мешай. У нас с ней жизнь своя.
МАТЬ. Выстрадала, иссохла, а ты со мной поделиться сердцем не можешь… Врозь пошел: «Своя жизнь», а я для чего на свете живу, обглоданная? Уходят от нас молодые, старик, не нужны мы им… За что, господи? (Плачет.)
ВИКТОР. Ну что ты, мать, право… зачем так… Не надо, не случилось еще ничего.
МАТЬ. Вспомнишь о матери, сынок.
ОТЕЦ. Э, старуха моя ненаглядная. Дети у нас воспитаны в будущем духе, в гору идут… Не виси у них на ногах… Сама на гору подымайся, на свою…
МАТЬ. В комитете на дню два заседания — вот и вся гора.
ОТЕЦ. Что ж, мы теперь хозяева — нам и в комитетах заседать.
КУЛИК (после раздумья). А здорово я речь сказанул — удивляюсь даже…
КУЛИК. Эх, Вера, пролетаешь ты мимо меня светлой точкой без остановки.
ВЕРА. Отстань.
НИНА. Чаю налить?
ВЕРА. Пей сама.
НИНА. Оса укусила?
ВЕРА. Да. (Пауза.) Ты зачем с Рядовым два раза без меня встречалась? Обо мне разговаривали… Насплетничала, что книг я читать не люблю… развития не хватает… легковесная… Отбить намерена? Все узнала, не скроешься. Да-да, весь твой дневник прочла… самое сокровенное.
НИНА. Дневник прочла? Тогда и объяснять нечего, там все ясно написано.
ВЕРА. Ясней некуда! (Виктору.) Ей с Рядовым говорить интереснее, чем с тобой… Да-с, Витенька, очень ты мыслишь неоригинально. О постельных делах много думаешь… И мать вдобавок плохо влияет. То-то Рядовой ко мне холоднее стал. Неинтересно ему со мной, когда рядом умница появилась… Глядишь, и до любви недолго…
НИНА.
МАТЬ. Ах, негодная — признается.
ВЕРА. Рядовой сегодня приедет — все выложу. Пусть выбирает, не нищенка — упрашивать не стану, сама уйду, не больно дорог… да, не больно… (Заплакала.)
МАТЬ. Плачь, доченька, плачь… Не ты одна от нее, подлой, плачешь… (Всхлипнула.) В могилу нас загоняют раньше времени…
ВИКТОР. Ну, полно, полно… Не надо так резко, Нина.
НИНА. Не могу я иначе…
ОТЕЦ. Э!.. Нет мира в нашей семье. Нет!
ГОРЧАКОВА. Нет и не будет.
КУЛИК. А?
ГОРЧАКОВА. Ты удивлен, дорогой друг. А я пришла. Ты аплодировал резолюции, где меня назвали бюрократкой — пусть. Я стремилась выявить скрытую мысль, а мне приписали пристрастность… Я подчиняюсь, признаю ошибку с протоколом и подчиняюсь… Нас рассудит история…
МАТЬ. Чайку, голубушка?
ГОРЧАКОВА. Да. Я еще не ела с утра. Следующей жертвой Ковалевой будешь ты, Виктор, дорогой!
МАТЬ. Вот оно, вот оно…
ВИКТОР. С какой радости?
ГОРЧАКОВА. По ее логике борьбы с неправдой. Сероштанов усиленно собирает материалы. Что-то там о строительстве нового цеха. О перерасходах… Он неоднократно выспрашивал меня — он и сейчас сидит за вычислениями.
ВИКТОР. Но то — Сероштанов.
ГОРЧАКОВА. Ты же знаешь, как он тесно связан с Ниной. Боюсь, чересчур тесно…
ВИКТОР. Ерунда… С такой физиономией. Вера, она о Сероштанове пишет?
ВЕРА. Пишет. «Лицом он не вышел, а душа у него как цветок».
МАТЬ. Ну, не змея она после этого?
ВИКТОР. Так-так… Ерунда… Я ж ей муж все-таки.
МАТЬ. Сто мужей будет, сынок. Одна мать останется.
ОТЕЦ. Что вы, как волки, насели. Смотри, потеряешь Нинушку, Виктор.
МАТЬ. Невелика потеря.
ОТЕЦ. Нинушка жизнь по-своему создает, без обмана, без скрытностей. Мы к этакой жизни не привыкли, мы за ее простотой двойной обман ищем.