Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Шрифт:
МАТЬ. Так и есть.
ОТЕЦ. Нет этого! Слыхала? Полюбит кого — первая скажет, без утайки.
ВИКТОР. Ну, мне от этого не легче.
ВЕРА. Шиш, она отобьет… Не на такую напала! Видали ножку в шелковом чулочке? А выше еще интересней.
МАТЬ. Опусти подол, срамница.
ОТЕЦ. Он сам уйдет, если ты на обман закрутишь. Я есть мастер своего дела, которому республика доверяет, и это есть первая гордость жизни моей. Большое слово — доверие, мы теперь хозяева, мы не можем на обмане дело вести, и Нинушка это лучше вас понимает… Держись
МАТЬ. Ах ты, правдолюбец божий, сиротский защитник. Да я… погоди, я тебе скажу истину, думала, до смерти не покаюсь, а теперь скажу, без обмана чтобы. Помнишь, тому годов тридцать, хаживал к нам плечистый такой парень, кудрявый… Колотилов Семен, его потом на войну угнали — помнишь? Так я с ним крутила. Потихоньку от тебя крутила. Вот тебе — доверие. Тридцать лет молчала — спокойно жили — стало тебе теперь веселее, правдолюбец? А?
ОТЕЦ (встал). Эх, Лиза… (Пошел к двери.) Я двадцать пять лет об этом знаю да молчу…
МАТЬ. Двадцать пять лет… А? Вот какой у меня старик… Ушел. Эх, с сердца зря сорвалось!
ГОРЧАКОВА (Виктору). Ты медлишь, колеблешься… пусть. Когда убедишься сам — позови. Я вернусь и протяну тебе руку.
Мы должны обнаружить то, чего не смогли найти в протоколе. Скрытые мысли, письма, записки, разговоры по душам — все ищи, собирай, слушай и приноси мне. Мы схватим ее с той стороны, с какой она меньше всего нас ждет… Должно же где-нибудь прорваться.
МАТЬ. Знаю, Марья Алексеевна… Знаю, что тебе требуется…
КУЛИК (громко). Паша, друг, она ж нам грязные руки совала в глотку. Дышать не давала. Сегодня у нас какое число? Восемнадцатое? Мы до восемнадцатого июля как мертвые жили. А теперь нам смеяться можно…
ГОРЧАКОВА. Не пришлось бы скоро заплакать.
КУЛИК. Разучился… В последний раз плакал, когда мать с печки уронила… Ха-ха-ха…
ГОРЧАКОВА. Я еще скажу свое слово, грязный двурушник!
КУЛИК. Хм!..
ВЕРА (Кулику). Идем! Идем встречать Рядового. Пусть правду знает! Ну? (Схватила за руку.) Нет, сиди… Я одна.
КУЛИК (вслед). Опять, значит, страдать без проблеска жизни впереди. Эх… изобресть бы что-нибудь такое, сверхъестественное, чтобы всех разом удивить. Чтобы в «Правде» на первой странице портрет… и она получает газеты, открывает — и ах! «Кого я, дура, отвергла!»
НИНА. Ты как знаешь, а я отсюда уеду.
ВИКТОР. Отстроят новые дома — переедем вместе. Не могу я вас мирить ежедневно.
Неужто у нас все разговоры о постели, как в дневнике записано? Неправда это, Нина, несправедливо.
НИНА. Больше года живем — а ни разу о жизни не поговорили.
ВИКТОР. Ну, что говорить, раз мы оба коммунисты и о жизни думаем одинаково.
НИНА. Одинаково ли?
ВИКТОР. Бытовые трещины не в счет.
НИНА. А история с Цыцей?
ВИКТОР. Ну, признаю — ты была права.
СЕРОШТАНОВ. А вопрос о новом цехе?
ВИКТОР. Что, новый цех? Какие тут могут быть разногласия?
СЕРОШТАНОВ. Разногласия в сумме двух миллионов против сметы.
ВИКТОР. Моя забота. Выкручусь как-нибудь.
СЕРОШТАНОВ. Должно быть, выкрутишься, если все заранее рассчитано. С самого первого кирпича.
ВИКТОР. Кто это тебе наболтал?
СЕРОШТАНОВ. Эмпирически постиг. Природным соображением. Вот и выкладки на руках. Доказать?
ВИКТОР. Брось, грязное дело… Ну да, был расчет. Ты парень свой и меня поймешь… Видишь ли, просил я три миллиона — дали один. Смету кто урезал? Чиновники и бюрократы. А цех стране нужен? До зарезу. Невелика штука гвоздь, а без него социализма не выстроишь. И решил я строить назло бюрократам по неурезанной смете. Выстроил одну треть, а теперь прибеднюсь и скажу: просчитался малость, не сообразил, выкладывайте еще два на станки и оборудование… Они выложат, Паша! Покряхтят, а выложат, ну, выговор вынесут для проформы, но цех у нас будет мировой!
СЕРОШТАНОВ. Значит, обманом строишь?
ВИКТОР. Бюрократов надо обманывать, Паша, а то они тебя с кашей съедят. Я тридцать раз совру, пока лишнюю бочку цемента достану — но достану.
СЕРОШТАНОВ. Как же тогда нам по плану жить?
ВИКТОР. Э! Хорошие стишки наш технорук знает. Постой — вот…
Социализм — учет народного кармана, Учет и план последнего гроша… Но плановая жизнь тогда лишь хороша, Когда ты сам снабжаешься вне плана…НИНА. Это же издевательские стихи.
ВИКТОР. Я их не на собрании читаю.
НИНА. Они от этого не лучше.
ВИКТОР. Что сегодня с тобой?
НИНА. А ты всерьез полагаешь, что врать и обманывать мы и теперь должны?
ВИКТОР. Ты правду ищешь, а я заводом руковожу. Я для себя гроша медного не украл — а для завода целыми поездами краду, не стесняюсь. У меня специальные агенты ищут, где что плохо лежит. У нас, Нина, фронт. А на фронте нужен рывок, риск, обман — да, милая моя, обман!