Забытый - Москва

Кожевников Владимир Григорьевич

– Хорошо, - одобряет Бобер, - а Акинф сейчас здесь?

– Нет, в Радонеже.

– Тогда ты здесь, в Серпухове, завтра распорядись, а ему, когда вернемся, объяви, - обязательно сам! понимаешь?!
– что заместителя, мол, тебе по разведке поставил, чтобы ты занимался общими делами и на мелочи дозоры, заставы, засады, - не отвлекался.

– Да, именно так.

– А тебе, Константин Кириллыч, тогда не здесь придется сесть, а в Лопасне.

– Тогда конечно. Самое удобное место для координации разведки. Одно плохо...

– Что?

– Что на том берегу.

– Чего ж плохого?

– Голова укрыта должна быть, а тут...

– Вообще-то да, но ведь разведка далеко должна смотреть. А для этого шею вытягивать приходится. Чтобы вовремя предупредить!

– Предупредит - и что? Одной разведкой Лопасню от татар не прикроешь.

– Верно. Поэтому главный форпост для нас, как ни верти, - Серпухов. Его крепить, его обживать, делать для татар неприступным. Так, князь Владимир?

– Так, князь Дмитрий. Давай Серпухов всерьез крепить, - в душе Владимира все пело: ведь уже на татар замахивались, и говорили об этом как о деле обыденном, хозяйственном, словно это был сев или сенокос!

– В таком разе, князь Владимир, - загудел монах, - тебе бы самому тут почаще появляться.

– У меня тут очень хороший хозяин сидит, окольничий Яков Юрьевич. Все старики его сильно уважают и хвалят. Познакомитесь поближе - увидите. Но я не против и сам почаще. Могу и вовсе сюда перебраться, что мне в Москве делать. Только без тебя мне тут несподручно, так что давай-ка со мной.

– Это мы с толстым удовольствием!
– урчит Ипатий, - Только бражки с медком переправь сюда побольше загодя, а то ну как кончится. Тогда...

– Этого добра тут, отец Ипат...
– смеется Константин, - не беспокойся. А вот и пельмени! Ты, князь Дмитрий, если не едал, то сначала послушай. Тут вот укропчик солененький, рубленый, ты им сверху посыпь. Чесночку маринованного, если остренькое любишь. И откусывай осторожно, потому что там сок внутри очень жирный и очень горячий - все нёбо сполушубишь, если не остережешься. Давай!

Тут-то Дмитрий Боброк и влюбился в серпуховские пельмени, как когда-то его отец в "тверьскую" уху. Он ел, хвалил, отдувался, снова ел и никак не мог насытиться, а когда вспомнили о чехах, он так огрузнел от съеденного и выпитого, что не захотел уже и подниматься, всерьез подумав перенести визит на утро. Только удивленный взгляд Владимира заставил его устыдиться. Он затряс головой, заворочался:

– Алексей! Гаврила! А ну поднимайтесь! Расселись, зажрались, все дела забыли. Пошли!

Алешка с Гаврюхой не поняли, но привычно вскочили:

– Куда, князь?

– К чехам, куда ж еще.

* * *

У чехов было все по-прежнему: один дом темный, в другом светился первый этаж, а на улицу доносились то шум, то вой. Вой означал пение. Не то чтобы чешские песни были некрасивы, немелодичны. Просто у Иржи и Рехека в сочетании с огромной любовью к пению имелись такие вокальные данные, что слушатель, закрыв глаза, ни за что не отгадал бы, находится ли он среди певцов или в овечьем закуте, или даже в свином хлеву. Чехов, впрочем, сие не смущало ни капли, и стоило только им употребить кружки по три своего пойла, как концерт начинался и продолжался с перерывами до тех пор, пока певцы не валились спать.

Сторожа окликнули, Константин отозвался. Подошли к крыльцу. Бобер оглянулся на монаха:

– Поют. Что теперь от них толку?

– Не страшно. И расспросим, и растолкуем. Что ж нам, из-за их пьянки лишний день терять? Завтра с утра они еще тупей будут с похмелуги-то.

В дом ввалились вшестером и были встречены восторженным ревом и даже слезами. Женщины (все четыре были тут, все навеселе) кинулись целоваться. Хозяева прекратили выть, моментально прослезились и, раскрыв объятья, поднялись, крича одновременно:

– Ой же ж, княже! От не ждали ж! Откуда Боже принес?! От же ж радость!

Гости: четверо старых арбалетчиков и двое незнакомых (новые мастера?) молча почтительно поднялись, осторожно улыбались. Пришедших усадили, женщины кинулись обновить стол. Чехи, перебивая друг друга, начали выспрашивать - откуда? как? какие новости в Москве? Но Дмитрий жестко остановил их:

– Стоп! Наши новости вам воевода после расскажет. Рассказывайте вы. Все! Как дела и какие проблемы.

– Тай дела ж - лучшей не надо. Хотя надо б и лучшей.

– Это как же?

– Ну й, сам видишь: стукарня готова, действует. Сушильни аж три - тебе сказали?
– материала достаточно. Арбалетов вже три десятка сделали. Дело пойшло. Но медленно. На такую стукарню можно с полсотни подмастерьев взять. Так рассчитывали, на то и три сушильни, да нет народу. Толковых мастеров вот они, все тут. Остальные мальчишки, из них мастера если й выйдут, так года через три, а то й и не выйдут.

– Ну и что? Учите, готовьте. Нам тут не три года сидеть - дольше. Мне - так, пожалуй, и до конца. Ну а вам, как решите, но только и вы ведь отсюда нищими не захотите уехать. Верно?

– То й верно... Иначе б не ехали.

– Ну вот! А то, что я вам в Москве еще советовал, - не получается?

– Что именно, княже?

– Чтобы детали к арбалетам на стороне брать, у настоящих мастеров? В Москве.

– Москва далековато.

– Ну тут, в Серпухове.

– Тут хорошие кузнецы есть, и уговор с ними есть. Хотя не привыкли мы... В своих руках надежней...

– Ну это уж вы зря. Тогда и так, и так дергайтесь: и своих учите, и других используйте.

– Дак той же ж делам, княже. Говорю - дело пойшло. Теперь только отлаживать его - вся забота.

– Ну а железо каково тут?

– От то добро, княже! Добро жлезо! Особо для стрелок. Просто лучшей не треба! Мы ж даже не вждали тако встретить! Оттого еще не хотим ничегойше з Москвы брать. Там жлезо всяко, и почти всегда хужейше. А тут... Мы уже крепко подумываем рога арбалету попробовать... Чуешь, куда тогда стрельнет?

– Чуять-то я давно чую, да ведь тяжесть... Впрочем - что я говорю?! Делайте! Пробуйте! Я пока не тороплю. На то и даю вам все, что просите. Ах, как здорово! А, отец Ипат?! Со стрелами будем! А может и...