Забытый - Москва
Шрифт:
– Цыц!
– резко и серьезно одернул монах и перекрестился в передний угол, - Не зарекайся!
– Ладно, ладно, - Дмитрий трижды плюнул через левое плечо и опять насел на Рехека, - но стрелы-то не обязательно самим делать. Проще местных кузнецов заставить.
– Цей так, княже, хитростей нет. Хитрость в самом жлезе. Так что... Мы покажем, ты заставь. Они плату большую просят.
– Ну это уж уладим как-нибудь. А, Владимир Андреич?
– Уладим, какой разговор.
Между тем женщины очистили и заново накрыли стол. Две таскали кувшины и закуски, две суетились у печи. Монах недоверчиво понюхал поставленный перед ним кувшин и радостно раздул ноздри:
– О-о-о! Братцы! Да тут вовсе не "пиво", тут медом пахнет!
– Та ж знам, что вы "пиво" не жалуйшете.
– Ну, сейчас мы не только "пиво", - смеется Константин, - мы ничего. Мы из-за стола только что.
– Ай, то не важно. Мы вас по-своему угощать будем.
– Правильно!
– живо откликается монах.
– А ты, воевода, за всех не говори. Такой душистый мед и на сытый живот пользительно.
– Зачем на сытый, сытый потом будет, - выворачиваются женщины, хлопотавшие у печи, и начинают раскладывать что-то дымящееся по мискам.
Гости смотрят - пельмени! Они начинают хохотать как сумасшедшие, а хозяева в недоумении.
– Мы только что у Константина, - оправдывается Дмитрий, - гору их съели!
– и чертит пальцем по горлу, - во!
Однако чехи невозмутимо качают головами:
– То ничего, княже. Мы знам, каковы у воеводы пельмени. У нас не то. Ты пробуй, потом скажешь.
– Да некуда! Спасибо!
– То неверно. Один всегда зайдет. Там посмотрим. Только обязательно его первейше в сливки, а потом в рот уже. И разгрызай медлейше, а то рот сошпаришь.
Дмитрий побоялся обидеть хозяев. Он осторожно взял пельмень (тот был маленький, раза в три меньше константинова), бросил его в плошку со сливками, как это сделали чехи, и отправил в рот целиком. Потом осторожненько разгрыз, приоткрывая рот и втягивая воздух, чтобы остудить, и просто обалдел: вкус оказался совсем не тот, что у больших, но по-своему изумителен! Проглотив, он быстро взял второй, бросил в сливки и услышал сдержанный гогот, то ржали уже чехи - теперь только он вспомнил, что отказывался и от первого, и сам засмеялся, но пельмень не оставил. И тут, внимательно посмотрев на князя, за ложку взялся монах. За столом повалились от хохота, на что Ипатий отреагировал невозмутимо:
– Надо же и чешский вкус узнать. Раз князь не лопнул, значит, меня тем более Бог милует.
Худо-бедно, но Бобер с монахом уговорили и тут по полной миске. Дмитрий чувствовал: не нагнуться, и дивился - ведь никогда еще он не съедал так много. Вспомнил рассказы отца о "тверьской" ухе и только теперь его понял и поверил. Попытался вернуться к серьезному разговору:
– Иржи, Рехек. Вот говорите, что все наладили, все путем. И что же, никаких трудностей?
– Ну й, без того ж не бывает.
– А в чем главная загвоздка?
– Тетивы. О то тут совсем ни к черту. Та й в Москве не ахти. Той тут волов мало. Пашут на лошадях, не то что у вас на Волыни. Там волов тьма, потому и с жилами не проблема. А тут...
– А тут?! Неужто у вас коров, да быков мало?! А, Владимир Андреич?
– Коров полно, а быки только на племя.
– А куда ж вы бычков?
– На мясо.
– Рехек, а молодых бычков жилы разве не...
– Ай, что ты, княже! Не моложе двух лет, та й обязательно не бычачьи, а воловьи.
– Что так? Почему?!
– Та й Бог е знат. Так и все. Воловьи упруже и крепчейше. Так!
– Неужто в Чернигов или Киев за такой-то малостью?
– недовольно цедит монах. Он, как и Дмитрий, сидит очень прямо и все время старается поудобней разместить на коленях свой до неприличия раздувшийся живот.
– В арбалете малостей нет, - очень серьезно говорит Рехек, - а тетива особенно не малость, а первейшая часть. Глупо это не понимать.
Бобер удивленно раскрывает глаза, он впервые слышит серьезное и резкое суждение из уст чеха, монах виновато крутит головой, а Владимир, неожиданно для всех, как отрубает:
– Если надо, то надо и в Чернигов, и в Киев. Что тут страшного? Мало, что ли, у нас купцов, с Черниговом и с Киевом завязанных? Им поручить будут возить. Но что везти, где брать? Они ж не понимают, они тебе такого навезут... Так что сначала знающему кому-то ехать надо, наладить все.
– Верно, князь. Так что ты, Иржи, собирайся. Поедешь с нами в Москву, а оттуда с купцами в Литву.
– Как скажешь, княже.
* * *
Через три дня, забрав всех арбалетчиков (их набралось 79 пар), Бобер вернулся в Москву. Алешка и Гаврюха остались с Константином. Задержались и князь Владимир с монахом. Захотев сперва лишь ознакомиться с проблемами своей будущей твердыни и обратившись с вопросами к наместнику Якову Новосильцу, они получили в ответ столько вопросов и увидели картину столь нерадостную, что решили остаться. Новосилец оказался мужиком толковым. Напористым и дотошным. Сразу уразумев, кто тут командует, главный вопрос, с кремлем, он заставил решить до отъезда Бобра, в его присутствии.
Острожек, конечно, стоял на самом выгодном месте, на левом берегу Нары, при впадении в нее речки Серпейки, огораживая самую высокую точку берега. Но был он мал, хлипок, а главное - стар. Решили на север от него потянуть хорошую стену сажен на двести, а с ее концов такими же примерно по длине стенами замкнуть на востоке, на берегу Серпейки, треугольник в самом удобном месте.
Для немногочисленного серпуховского населения такой объем работ становился не меньшим испытанием, чем кремль для москвичей. Бобер даже задумался, по зубам ли кусок. Однако Новосилец отнесся к заданию спокойно, пробурчал: тут ведь не камень - чем сразу снял все опасения воеводы. С чем, с чем - а с деревом московиты обходились ловко.
При расставании монах ткнул Бобра своим кулачищем в живот, подмигнул:
– Все! Князь - твой. Наш.
– Ну и хорошо. Как хотели.
– Знаешь, чем ты его взял?
– Наверное, чем и Дмитрия, татарами.
– Не-е!
– А чем же?!
– А-а! Что повел себя на равных. Как со взрослым.
– Что же, я, значит, первым был?
– Нет, вторым.
– Да-а?! А кто ж...
– Первым был я!
* * *
В Москве Бобер свел приехавшего с ним Иржи с нужными купцами, надавал Великому князю кучу наказов, выслушал последние известия Любы и Юли, особенно Юли, которая подружилась с Вельяминовыми и приковала к себе внимание старшего сына Василия Василича - Ивана.