Забытый - Москва
Шрифт:
– Кто из них о людях думает, о Руси, о том, чтобы из-под татар вырваться?
– Ну уж ты... Я надеюсь, каждый думает.
– Из простых, может, и каждый. А из шишек,.. Но теперь уже не о них речь. Черт с ними! А вот простых людей беда эта великая сплотила. Раньше, когда беды, врага не было, все одинаково смотрели: на все плевать, лишь бы мне хорошо. Сейчас - нет! Заметил? Впрочем, ты литвин, ты наших бед можешь не понимать, но... Сейчас каждый друг с дружкой тесней сомкнулся. Дружней жить стали. Общая беда - куда от нее? Вместе легче. И народ стал добрей! Помогают друг другу, поддерживают. Ведь татары - это что? Это наказание Господне. В чистом виде! За грехи наши, за гордыню, за то, что погрязли в вожделениях: власти, денег, баб чужих, земель и прочая, и прочая - так вот вам за это! Царь Навуходоносор! (Дмитрий содрогнулся: "И этот про Навуходоносора! Это же Алексия мысль, слово в слово!") Один к одному - и объяснять ничего не надо. И для того, чтобы избавиться от Навуходоносора, себя переделать надо. Добрым стать к ближнему, мысли мерзкие, грязные изжить... Человека перевоспитать! А это долгая история. И в Библии сказано: раз Бог послал Навуходоносора - терпи! Переделывайся, расти. И тут вдруг ты!
– Я?!!
– Дмитрий чуть со ступенек не съехал.
– Да. А что?
– Ну... Как-то рядом с Навуходоносором, так, сразу...
– А зря, что ли, я тебе говорил, что ты человек незаурядный.
– Ну разве что не совсем уж заурядный...
– А! Верно! А я только собрался объяснять тебе разницу. Бывают люди заурядные, не заурядные и незаурядные. Ощущаешь различие?
– Между последними не очень.
– Так вот. Заурядные сидят среди нас, едят, пьют (до потери образа вон) и не пробуют даже раздумывать о своем существовании. Не заурядные пытаются это существование осмыслить. Люди же незаурядные его не только осмысливают, но пытаются изменить. Причем они могут и не быть умнее не заурядных, но делают всегда больше тех, всегда. Вероятно, их ведет Бог, хотя...
– Павел перекрестился, помолчал, - ... хотя это не значит, что ты будешь поступать правильно. По крайней мере с точки зрения людей...
– Как же так?!
– Ну, пути Господни... сам знаешь. А вот насчет людей... Вот ты теперь думаешь, что коль расколотил татар, то это безусловно хорошо.
– Безусловно!
– у Дмитрия ожесточилось лицо, он с неприязнью подумал: "неужели могут найтись такие, кто увидят в его победе что-то отрицательное?!", - а как же иначе?
– Возможно и иначе.
– Не может быть.
– Может.
– Тогда объясни - как.
– Дмитрий рассердился: "Выпендривается. Теперь, когда татар побили, можно и повыпендриваться. Засранец! Что ж мне, бежать надо было или как?"
– Думаешь - выпендриваюсь? Нет, я от Библии пляшу. Коли ты татар разбил, значит, разбил Навуходоносора. Значит, избавление не за горами. Люди еще проникнуться не успели тем, что вместе надо, что дружно надо, что нельзя завидовать, отнимать у слабого, обманывать и прочее, а надо стеной друг за друга! А от наказания уже избавились. Значит, можно все по-старому! Как только внешний враг исчезнет, люди сразу же перегрызутся между собой, и все вернется на круги своя. Понимаешь ли меня? Согласен ли?!
– Понимаю, Павел, вполне понимаю. И согласен почти во всем. Только одно возразить хочу. Если я смотрю узковато, то ты, по-моему, слишком широко. Ведь татар побить, не поле перейти, и даже - не жизнь прожить. Это так много, так надолго... что, может быть, только я один пока вполне это осознаю. Очень долго еще придется нам сплачиваться и помогать друг другу, прежде чем татары отвалятся от нас. Думаю, что ты быстрым своим умом перескочил сразу в конец проблемы: что получится в результате. Исчезнет враг внешний, начнутся свары внутренние. Опять! Но до того надо еще этого внешнего врага убрать. А для этого - заметь себе: если мы уже сейчас начнем!
– потребуется столько времени, усилий, крови, значит и сплочения и сроднения, столько всего-всего, что они, победив, может, уже и не захотят больше между собой собачиться? А? Не допускаешь? А я на это надеюсь.
Солнце за Волгой поднялось уже довольно высоко. Вокруг них начали просыпаться и шевелиться люди. Некоторые поднимались, прислушивались, перебирались поближе. Видно было, как это не нравилось Павлу. Он замолчал, некоторое время неприязненно оглядывался и вдруг резко поднялся:
– Я буду Бога молить, чтобы ты оказался прав. И вот скажи мне теперь; когда я назвал тебя человеком незаурядным, разве я был неправ?
Дмитрий улыбнулся, пожал плечами.
– Ну вот. А ты - лесть, лесть. Прощай. Дай тебе Бог.
– До свиданья. Как тебя найти, ежели что?
– Дмитрий понял, что это единственный, пожалуй, человек в Нижнем, с которым ему хочется встретиться еще и говорить, долго говорить обо всем на свете.
– По утрам здесь. А так - спроси любого, - Павел повернулся и пошел неспешно, высокий-высокий и тонкий, как засохшая ель.
Они не встретились больше ни разу. Только разговор этот Дмитрий помнил всю жизнь.
* * *
– Митя, можно к тебе?
– Люба бочком высунулась из-за двери и загадочно, заговорщически улыбнулась брату.
– Сестренка! Иди, иди!
– Дмитрий приглашающе замахал рукой, смотрел весело-выжидающе.
– Ты один?
– Люба знала, что он один, но этим вопросом настраивала на конфиденциальный лад.
– Один, один! Да входи ты! Садись!
– Дмитрий выскочил из-за стола, схватил ее за руку, потащил к лавке, усадил, заглянул в глаза жадно.
– От него?!
– Не-ет...
– А что же?
– А если я к тебе так, повидаться зашла? соскучилась?
– Я всегда тебе рад, - Дмитрий обнял ее за плечи, поцеловал в щеку, только не лукавь. ТЫ так просто никогда не заходишь. А могла бы...
– Вот я и зашла.
– Врешь ведь! "Ты один?" - это что?
– Вру, - засмеялась Люба, - а весть все же не от него. Отсюда, но важная очень,- и понизила голос, - смотри, не выдай меня отцу Алексию, а то я пропала.
– Ну-ну!
– Данило Феофаныч намекнул мне, чтобы я Митю помогла поскорее из Нижнего возвратить.
– Да ну-у! Ай, мудрецы! Почуяли все же, что жареным запахло!
– Дмитрий ударил в ладоши и крепко потер их друг о друга.
– И как же он намекал?
– Сказал: боюсь, как бы теперь Константиныч не загордился. Вдруг начнет татар пуще задирать. А из Сарая, сама, мол, знаешь, как аукнуться может. А то, не приведи Господь, к зятю претензии начнет предъявлять. Я, говорит, даже с дядей по этому поводу поспорил.
– С дядей?! Значит, Алексий не хочет Дмитрия возвращать?!
– Не то чтобы не хочет. Но вроде как считает, что ничего особенного не произошло, что нет никакой причины для беспокойства.
– Данило беспокоится, а Алексий нет? Что-то тут не то... Алексий всегда опасность раньше других чует. Иван Родионыч сказывал, как он и Данилу одергивал, когда тот рискнуть пытался. Не-ет, не то что-то. А что?