Забытый - Москва
Шрифт:
– Э-эй, вы чего, мужики?! Эймк! Эйхм!- и дальше только быстрая, уже без опаски, дробь по лестнице, и почти вслух над самым ухом удивленный голос:
– Там всего шестеро было! Они в караульне все!
– Хха!
– Гаврюха дернул плечами.
– Михалыч, разберись с караульней, а мы ворота!..
– Стой! Сначала посвистите.
– Антон где?!
– Тут я, командир!
– На башню! Свисти.
Через минуту сверху донесся свист, и тут же из посада ответ.
– Вот теперь отворяй! Кажется, все в порядке и легче, чем я предполагал, - Бобер тронул Владимира за локоть.
– Пойдем, князь, пьянь утихомирим.
* * *
– ...Едим, да свой. А ты кто такой?
– нашелся как-то ответить только один из вратарей, остальные же очумело молчали, разинув рты.
– Я-то? Я земляк ваш. Литвины за столом есть?
– Литвины все на подворье. Русские мы, с под Витебска...
– Ну, коли русские, значит повезло вам. Не тронем, если дергаться не станете.
Сторожа, осознав наконец, что произошло непоправимое, попытались (именно дернулись) вскочить или схватиться за оружие, или просто что-то сделать, неосознанно, инстинктивно.
– Сидеть!
– громко, повелительно и так грозно рявкнул усатый, что сидящих мороз продрал по коже. Он неуловимым движением скользнул влево, щелкнув пальцами, и из дверного проема, мерзко зыкнув, вырвались три стрелы и впились в стену, лишь на ладонь выше чьих-то лбов, заставив всех невольно пригнуться.
Больше шевелиться никто не пытался. За усатым в караульню втиснулись скуластый узкоглазый татарин и долговязый безбородый юноша. Татарин начал распоряжаться:
– Оружие - в угол! Вставать по одному, ты первый. Меч отстегивай! В угол! И выходи. Теперь ты. Без глупостей.
Какие там глупости?! Караульщики покорно вставали, сбрасывали оружие и выходили на мороз, где их ловко связывали по рукам и друг к другу и ставили к стене.
* * *
Выбравшись из караульни, Бобер и Владимир увидели, что привратная площадь уже ярко освещена факелами, а в ворота вступают всадники Константина. К Бобру подскочил Глеб:
– Гаврила ушел к речным воротам.
– Монах с ним?
– С ним.
– Так. Скажи Алексею, как тут управится, оставит пленных Константиновой страже и за нами, к наместникову подворью. Где Константин?
– В конце площади.
– Мы к нему. Быстрей оборачивайся и за мной.
Константин стоял с подручниками у начала улицы, ждал, когда весь отряд втянется на площадь. Бобра увидел издали, поднял руку:
– Привет!
– Привет. Поубавь-ка свету. И шуму. Не время еще.
– А ну, хлопцы, факелы в снег! Оставить один тут, один у ворот. И тихо мне! Цыц!
Зашипели в снегу факелы. По массе всадников прокатился шорох и затих.
– Не догадался ты коней оставить! Ни к чему они в улицах. Узко, тесно.
– Я думал, да куда их бросишь. За стенами? Присмотр оставлять - и так мало нас.
– Ладно. Человек двадцать оставь, заодно и за воротами присмотрят. Остальных - с коней! Приготовь для пешего боя, построй, сейчас пойдем.
* * *
Самым удивительным, даже Бобру (а уж Владимиру тем более!), казалось то, что город мирно спал. А может, притворялся?!
Но не могли же притворяться даже собаки! А ведь и они, когда воины проходили мимо двора, взлаивали на скрип снега под множеством ног спокойно и как-то лениво, не заражая лаем даже соседских, некоторые из которых откликались-таки, но без всякого энтузиазма, а как будто с перепугу, и тут же умолкали. Может, мороз действовал?.. А может, вчерашняя суета умотала...
Словом, пока война выходила на удивление спокойной, и Бобер уже начал подумывать, что так все и кончится, вот только еще наместниково подворье взять... но поймал себя на мысли, что забегает вперед, по опыту и приметам понял: так не получится, какой-нибудь крючок, да вывернется. И когда оказались на центральной площади, сразу увидел: примета как всегда сбылась - поспешил он.
Наместниково подворье было освещено, за забором угадывалась большая суета. Значит, кто-то ускользнул и предупредил. Запахло большой кровью. Успей литвины сорганизоваться, драка выйдет нешуточная, тем более, что сил поровну, а может и того хуже, так как еще неизвестно, успел ли вернуться ушедший по Волге отряд.
– Не все спят, Михалыч.
– Да, Володь, где-то мы маху дали. Константин, окружи подворье, чтоб ни одна собака не проскочила, у ворот оставь полсотни. И лестниц штук пяток... Егор! Лестниц сколько у нас?
– С собой одна.
– Бл...! А дома?!
– Штук семь.
– Волоки скорей! Скорей!!
Егор кинулся исполнять, а Бобер, забрав в горсть усы, пробормотал, так что Владимир едва расслышал:
– А мы сначала попробуем все-таки тихо.
– Чего?!
– Сейчас, - Бобер подождал, пока воины разбежались вдоль забора и с ним осталась только полусотня во главе с Константином.
– Значит так. Сейчас подходим спокойно, у ворот не толпиться, ближе к забору, поплотней встать. Молчать всем, что бы ни происходило. Говорить буду только я. Один факел, больше не зажигать. Все! Пошли.
Подходя к воротам, Бобер увидел: справа вдоль забора к нему потекла цепочка из семи теней, и узнал Гаврюху. Тот подскочил, выдохнул:
– Ворота наши. Но негладко получилось, пришлось подраться. Трое раненых.
– С реки отряд пришел?
– Нет еще. Свистели верстах в двух.
Бобер тихо выругался и приложил палец к губам. Подошли к забору. Воины поприжались к нему вокруг ворот, сразу приставили лестницу. Бобер поманил факельщика к себе поближе, дернул из ножен меч и рукояткой трижды, редко и сильно стукнул в ворота.
Бешено залились лаем псы, и за забором откликнулись сразу:
– Кого черт принес?
– Почему же черт? Плохо гостей встречаете!
– Бобер продолхал говорить, но уже по инерции, он понял, что со двора наблюдали, что хитрость его ничего не даст и надо срочно делать что-то другое, но вот что - сообразить пока не мог, и поэтому говорил, выгадывая время.
– Гости по ночам не шастают.
– Я к тебе не меды жрать, а по делу. У меня грамота от князя Олгердаса.
– Ишь ты! Литвин стало быть?