Зачарованные

Изерлес Инбали

Сиффрин осторожно облизал мой рот, и я поморщилась. Язык как будто порезали на полоски.

– Ты должна посмотреть на меня, Айла. Посмотри на меня, или я не смогу тебе помочь.

Терзаясь болью, я приподняла голову и посмотрела на Сиффрина. Он все так же казался красно-черным.

Он уставился на меня пристальным взглядом:

– Постарайся не моргать. Ничего страшного… обещаю.

Из-за длинных черных ресниц его глаза казались еще больше. И в их черном центре светилось что-то такое, чего я до сих пор не замечала. Я чувствовала, как его взгляд притягивает меня. Свечение стало ярче, глаза Сиффрина были

глубокими, как озеро, янтарь смешивался в них с золотом. Я осознавала, что губы Сиффрина шевелятся, но едва улавливала слова, которые он негромко произносил.

– Касаясь, я ощущаю тебя; глядя, я исцеляю тебя. Силой света Канисты делюсь тем, что имею; мы связаны вместе, и ты невредима.

Я продолжала смотреть ему в глаза, мое тело расслабилось.

Глаза Сиффрина горели оранжевым и желтым. В них обрисовались тонкие линии, развернулись, как бутоны, и закружились, будто листья на ветру. Чудесное сладкое тепло омыло меня, и я вздохнула. Боль в голове отступила куда-то в темный угол, прыгая, как крыса, между запутанными потоками моего сознания. Я не осмеливалась упустить хотя бы миг этого сияния, того солнца, что светило на меня сквозь глаза Сиффрина. Мой язык тихо зашипел, припухлость опала. Мое тело как будто плыло, спокойное и защищенное, ставшее легче воздуха…

«Касаясь, я ощущаю тебя; глядя, я исцеляю тебя…»

Сквозь лучи яркого света я увидела детеныша, заблудившегося среди десятков густых деревьев. Вьющиеся растения цеплялись за усы и хватали его за хвост, и все вокруг пищало, шипело, квакало… Я видела его ужас, когда он звал маму, ощущала острые когти его страха, глубоко впившиеся в мою грудь. Этот детеныш был в отчаянии, он умирал от голода, и он был куда меньше и слабее, чем я теперь, и шкурка у него была еще детской; вряд ли он мог бы выжить в одиночку. Когда он обернулся, я увидела, что его передняя лапа кровоточит. С жалобным плачем он опустился на землю и накрылся хвостом. Я чувствовала страх и понимала тьму, что охватывала его. Я чуяла ядовитую вонь, как от прокисшего молока.

Листья зашуршали под чьими-то лапами.

Это была старая серая лисица с коротким густым хвостом. Она опустила нос и что-то шепнула на ухо детенышу. Детеныш взглянул ей в глаза и слизнул кровь со своей лапы. Лисица остановилась у корней большого дерева с красной корой и принялась копать, непрерывно напевая тихим голосом: «Силой света Канисты делюсь тем, что имею; мы связаны вместе, и ты невредим…»

Хвост лисицы оборачивался вокруг детеныша, когда она вела его в свою нору.

Свет заглянул в долину, полную цветов.

Я была высоко в облаках, там, где парят птицы.

Закат переливался оранжевым и фиолетовым. Черное небо выгнулось над ним бархатной шкуркой. Наверху, в темноте, мигали звезды Канисты, глядя в долину, как задумчивые глаза. Я больше не была потерянной и одинокой среди деревьев. Я обнаружила некую землю, где нет страха или голода.

Сиффрин наконец отодвинулся от меня и моргнул. Я почувствовала, как освобождаюсь от силы его взгляда, мягко уплывая в свой собственный мир. Золотой свет все еще мешал мне видеть, но краски уже возвращались. Я видела очертания больших ушей Сиффрина, когда он стоял надо мной. За его спиной я различала дорогу смерти с ее светящимися шарами, и манглеров, что пристроились вдоль ее каменных берегов.

Сиффрин хмурился:

– Как ты себя чувствуешь?

Я пару

раз сглотнула и осторожно повернула шею. Затылок пульсировал болью, но она была не слишком сильной.

– Намного лучше.

Я поднялась на лапы, ощущая, что скоро окончательно исцелюсь. Небо над зданиями уже светлело. От моего дыхания в воздухе возникали клочки белого тумана.

– Поосторожнее, – предостерег меня Сиффрин и отступил назад, когда я потянулась, расправляя все лапы.

Я осмотрела подушечки передних лап. Как только из головы ушла отчаянная боль, я частично вспомнила схватку с лисицами. Шерсть на моей спине поднялась дыбом, когда я бросила взгляд на дорогу смерти.

Голос Сиффрина прозвучал хрипло:

– Они ушли.

Должно быть, он понял, о чем я подумала.

Я вспомнила, как они все наседали на него, словно стая обезумевших собак. А он отбивался, меняя форму и бросая в пространство голос.

– Ты их напугал, – с благоговением пробормотала я.

Где-то в Серых землях заблеяла сирена. Несколько бесшерстных немелодично завыли.

Сиффрин опустил голову со скромностью, какой я прежде в нем не замечала.

– Большинство сбежало без особых хлопот.

Я вспомнила о тощем лисе с серой мордой.

– А как насчет того, который выглядел их вожаком и напал на тебя сзади? Он тебя ранил?

Я внимательнее присмотрелась к Сиффрину. И заметила на его лапах пятна крови. Одно из его больших черных ушей было порвано.

Сиффрин прихлопнул лапой блестящую обертку, принесенную ветром. Она опустилась прямо перед ним, вертясь, как сухой лист. Ветер наконец-то стихал.

– Со мной все в порядке.

Я прошлась туда-сюда по каменной земле, чувствуя, как кровь снова начинает бежать в моем теле. С трудом верилось, что ужасная боль в моей голове утихла. Краем глаза я наблюдала за Сиффрином, пытаясь вспомнить, что произошло между нами. Мой ум путался, в нем снова возникали мысли о деревьях… о солнечном свете, о потерявшемся детеныше, о глубокой шкуре тьмы.

– Что такое ты только что сделал? Когда смотрел на меня?

Сиффрин перевел на меня взгляд. Его глаза снова были бронзовыми, но я видела в них золотые искры и едва заметные вспышки зеленого света.

– Я передал тебе маа-шарм, лисье искусство исцеления. Я поделился с тобой своей маа.

– Твоей маа? – переспросила я, забыв, что обещала себе скрывать свое неведение.

Но в ответе Сиффрина не слышалось насмешки.

– Маа – это сущность каждой лисицы. Это источник ее жизни, внутренняя сила. Это все, что лисы видели; это все, что они познали. Это то, что они есть. – Его хвост взметнулся над землей. – Твоя маа была повреждена, когда ты ударилась головой. Твой язык кровоточил. Ты, наверное, прикусила его, когда ударилась о серые камни.

Я невольно прижала уши. Я вспомнила свет, что лился из глаз Сиффрина, и ощущение полета в воздухе.

– Так вот почему мне стало лучше… Ты отдал мне свой источник жизни.

Меня встряхнуло от этого понимания, и я села, чувствуя, как закружилась голова.

Хвост Сиффрина раскачивался из стороны в сторону.

– Я отдал не больше, чем мог позволить себе потерять, да и это со временем вернется. Я просто видел по тебе, что твоя маа угасает. – Белый кончик его хвоста вздрогнул. – Джана бы рассердилась, если бы я не попытался помочь.