Задохнись моим прахом
Шрифт:
Глава 9. Мне только кончики.
Я долго не могла уснуть. В голове не укладывалось как администрации больницы пришло в голову положить их на одном этаже. Даже рядом друг с другом! А вдруг они встретятся? Кто-то из этих уродов случайно увидит ее в соседней палате? Захочет ли он зайти и задушить ее подушкой во сне?
Нет, это уже мои фантазии. У нас же круглосуточная охрана! Да, которая спокойно может выйти в туалет на минуту!
А минуты может быть достаточно…
Мне хотелось взять и перенести это кресло прямо к ней в палату. А еще прихватить с собой утку и поставить ее на входе в палату. И когда кто-то на нее случайно наступит, то сразу же проснуться и позвать на помощь. Или даже самой броситься на амбразуру, лишь бы защитить ее.
Она же такая маленькая. Такая беззащитная и побитая.
Даже не знаю что так прорывалось во мне защитить ее. Обычный гуманизм? Или твердое желание дослушать историю до конца? Что бы это ни было, с этим чувством я тщетно боролась до самого утра. На часах было часов пять, когда я перестала стараться заснуть и решила пройтись по этажу. Возможно, я бы убедилась, что все оставшиеся из тех солдат мирно спят в своих палатах и не планируют свою месть. Тогда бы я спокойно вернулась в сестринскую и продремала оставшиеся часы до того, как дежурная медсестра разбудила бы нас с Нэнси с ежедневным докладом: “Время пересменки. Ночью все было спокойно”.
В коридоре было тихо и безлюдно. Будто не только на этаже,
но и во всей больнице не было ни души. Многие двери в палаты были наглухо закрыты и их возможный скрип сразу же нарушил бы мои планы по собственному успокоению. Я уже намеревалась идти обратно и просто закинуться снотворным, когда увидела одну открытую дверь, из которой даже проникал свет от лампы. В 5 утра явно кто-то не спал, кроме меня. Лишь бы также и не замышлял ничего плохого.
Палата была в конце коридора. Я даже не помню, чтобы в последнее время доходила до нее. Рядом всегда стояло какое-то пахучее растение, которое всем нравилось, а мне нет. Поэтому я просила Нэнси не ставить меня на эту палату. Но в этот раз даже кустарник не остановит меня от возможного проявления героизма.
Уже подходя ближе, я решила снять тапочки. Мне хотелось подойти как можно тише, чтобы точно никто не заметил. Прямо у двери я услышала тихий шепот, который показался довольно знакомым. И еще один, который ранее не слышала. Обе фигуры сидели спиной к двери, поэтому я со всей наглостью прислонилась к стене и слегка заглянула внутрь.
Это была Лав и еще кто-то: молодой парень, который повернулся на левую сторону и вместе с девушкой смотрел в окно. Они о чем-то разговаривали и я успела на самый интересный момент.
– Не знаю, я их не видел. И надеюсь, что они достаточно еще ранены, чтобы дойти до моей палаты.
– Я их тоже. Один раз показалось, что мимо проходит кто-то знакомый. Но это был какой-то санитар. Очень просто внешне похожий. Ночью это выглядит еще страшнее.
– Я кажется знаю о ком ты. Он заходит ко мне, приносит еду. Да, действительно очень похож на кого-то от них.
– А Джереми? Его ты не видел?
– Пока нет. Я только тебя сегодня увидел, а до этого лишь свою сестру. Она остановилась кстати тут недалеко, в отеле. Обещала ко мне сегодня зайти…
– Зейн, – перебила его Лав, – прости, но меня сейчас очень волнует Джереми.
– Я понимаю…
– Нет, не понимаешь! Они мне не говорят о нем. Ни мой лечащий врач, ни эта пожилая медсестра, которую зачем-то представили ко мне на весь день. Сидит и слушает меня с самого утра и до позднего вечера, а дойти до палаты Джереми она время так и не находит.
– Ну… может, он не здесь. Я слышал, что наших девчонок положили в соседнюю больницу. Вроде как потому, что они не сильно пострадали.
– А что, если он не лежит здесь? А что, если он ни в какой больнице не лежит? А что, если он все-таки…
– Лав!
– Мы должны продумать все варианты! Ты видел в каком состоянии я тогда его нашла. На нем живого места не осталось, а нас сюда доставили прямо из Подесты! Думаешь он не мог умереть по дороге?
– Давай думать позитивно, – повысил голос некий Зейн, – прошло не так много времени. Даже мне еще не разрешают вставать. Я понимаю, что тебе страшно и одиноко здесь. Хочешь я попрошу свою сестру к тебе тоже зайти?
– Нет.
– … она может захватить тебе вкусных булочек из местной пекарни. Она мне недавно приносила, там есть одна такая с сыром и шпинатом…
– Я сказала нет!
Она резко встала. Я же резко вернула свое тело в коридор, боясь пошевелиться. Приближающиеся шаги я пока не слышала, поэтому решила все еще постоять.
– Мне просто надо знать, что с ним все в порядке. Что он все еще жив. И что эти… хм… не смогут даже здесь до него добраться.
– Им не позволят это сделать здесь, в больнице.
– Ты их не знаешь!
– Нет, знаю! Знаю, Лав! Также, как и ты! И даже больше! Это я родился в этой чертовой Подесте! Это я участвовал в митингах, чтобы они уехали обратно к себе! Это я потерял больше, чем ты в этой войне!
– Ладно! ЛАДНО! Ты больше. Больше сражался, больше страдал. Но не смей даже пытаться дальше измерять потери. Особенно мои. Считать кто больше пострадал вообще нельзя! А будешь пытаться – я лично тебе докажу, что потеряла больше.
И вот я наконец-то их услышала: громкие шаги, усиливающиеся с каждой секундой. Я резким скачком вперед добралась до ближайшей палаты и рванула в нее. Слава богу пациент в ней не проснулся, лишь повернулся на другой бок. Я же, подождав пока рядом снова станет тихо, выглянула наружу. Лав как раз в этот момент тихо заходила в свою палату, озираясь вокруг. Как только она закрыла за собой дверь, я тут же вернулась в коридор и, также озираясь вокруг, быстрым шагом пошла обратно в сестринскую.
Я так и не смогла уснуть. То ли от резкого всплеска адреналина от страха быть пойманной на подслушивании, то ли от осознания того, как я была противна Лав. До этого момента я думала об этой девочке иначе. Жалела, что она мало кому здесь открывается и с трудом это делает для меня. Все это было для меня логичным как последствие полученной травмы после событий в Подесте. Возможно, ее злоба на всех вокруг, в том числе и на меня, была защитной реакцией. Но от осознания этого или других оправданий ее поведения и слов мне не становилось легче. Лишь больше омерзительно, ведь она не сказала мне это лично, в лицо. Я узнала это случайно и теперь буду воспринимать ее улыбку как насмешку, а не как искреннее желание поделиться со мной чем-то важным. Чем-то сокровенным.