Задверье (Никогде)
Шрифт:
– Как он там, мистер Вандемар? – спросил мистер Круп.
Мистер Вандемар на пробу ткнул маркиза молотком.
Маркиза Карабаса трудно было назвать хорошим человеком. Как и смельчаком – он и сам это знал. Ему давно стало ясно, что в этом мире – хоть Нижнем, хоть Верхнем – все только и мечтают быть обманутыми. Именно потому он позаимствовал имя у сказочного плута, выбрал такую одежду, манеру держаться, речь, чтобы все соответствовало образу. Он превратил свою жизнь в одну великолепную шутку.
Тупая боль в запястьях и ступнях изводила. Дышать становилось все труднее. Маркиз решил,
Это было смело. И глупо. Возможно, если бы не этот плевок, ему бы позволили тихо умереть. Но теперь они возьмутся за него с двойным усердием.
А значит, смерть придет скорее.
Чайник без крышки кипел. Ричард глядел, как булькает вода, как поднимается густой пар, и раздумывал, к чему все это. Воображение подсказало ему уже несколько ответов – все одинаково неприятные – и ни одного верного.
Кипяток перелили в заварочный чайник. Брат Фулиджинос всыпал туда три ложки заварки. Чай разлили через ситечко по трем фарфоровым чашкам. Аббат поднял к потолку свои невидящие глаза, принюхался и довольно улыбнулся.
– Испытание, – проговорил он, – начинается с чашки хорошего чая. Тебе с сахаром?
– Нет, спасибо, – настороженно ответил Ричард.
Брат Фулиджинос долил молока и передал Ричарду чашку на блюдце.
– Там яд? – спросил тот.
– Боже милостивый! Нет, конечно, – обиженно воскликнул аббат.
Ричард отхлебнул из своей чашки. По вкусу это был самый обычный чай.
– Но это уже испытание, так?
Брат Фулиджинос вложил чашку в руки аббата.
– В некотором роде, – ответил старик. – Мы всегда поим чаем тех, кто приходит за ключом. Это испытание для нас. Не для тебя. – Он сделал глоток, и по его морщинистому лицу расплылась блаженная улыбка. – Отличный чай, между прочим.
Ричард отставил чашку. Она осталась почти полной.
– Тогда не могли бы мы перейти к самому испытанию? – попросил он.
– Конечно, – сказал аббат. – Конечно.
Он поднялся, и они втроем подошли к двери в дальнем конце зала.
– А что… – Ричард запнулся. Он и сам не очень-то представлял, что хочет спросить. – Что вы можете сказать про это испытание?
Аббат покачал головой. Что тут говорить? Он приводил тех, кто пришел за ключом, к этой двери. Ждал в коридоре час или два, а потом возвращался и приказывал одному из братьев перенести останки из святилища в склеп. А иногда – и это было намного хуже – человек не был мертв, хотя живым его тоже нельзя было назвать. О таких несчастных черные монахи заботились как могли, до самого конца.
– Понятно, – пробормотал Ричард. Потом неестественно улыбнулся и сказал: – Вперед, Макдуф.
Брат Фулиджинос отодвинул засовы. Они прогрохотали, как ружейные выстрелы. Дверь открылась, и Ричард шагнул внутрь. Брат Фулиджинос закрыл за ним дверь и запер засовы. Затем отвел аббата к стулу, усадил и передал старику его чашку чая.
Некоторое время аббат молча прихлебывал чай, а потом проговорил с искренней горечью в голосе:
– Вообще-то следовало сказать: «Начнем, Макдуф». [46]
46
«Макбет», акт 5, сцена 8.
Но у меня не хватило духа его поправить. Это был такой милый молодой человек.
Глава XII
Ричард Мэхью шел по платформе одной из станций на линии Дистрикт-лайн. Табличка гласила: «Блэкфрайрз». Тут не было ни души. Где-то неподалеку пронесся поезд, и по платформе пролетел ветер, разметав забытый кем-то номер газеты «Сан» – цветной вкладыш и черно-белые страницы посыпались со скамейки на пол и, подхваченные ветром, слетели на рельсы.
Ричард прошел станцию до самого конца, потом сел на скамейку и приготовился ждать. Сейчас наверняка что-нибудь произойдет.
Но ничего не происходило.
Ричард потер лоб. Его подташнивало. Внезапно он услышал чьи-то шаги. Подняв голову, Ричард увидел, как мимо прошла серьезная маленькая девочка, держась за руку матери. Женщина казалась изрядно подросшей копией девочки. Обе посмотрели на Ричарда и демонстративно отвернулись.
– Не подходи к нему, Мелани, – громким шепотом произнесла мать.
Мелани снова пристально посмотрела на Ричарда, как смотрят дети – без тени смущения и совершенно равнодушно. Повернувшись к матери, с любопытством спросила:
– Мам, зачем такие люди живут на свете?
– Потому что им не хватает смелости покончить с этим раз и навсегда, – объяснила мать.
Мелани вновь повернулась к Ричарду.
– Трус, – сказала она.
Вскоре звук их шагов затих в конце платформы – мать и дочь исчезли. Ричард решил, что они ему привиделись. Он попытался припомнить, зачем вообще спустился в метро. Чтобы куда-то поехать? Но куда? Ричард понимал, что на самом деле знает ответ, что если хорошенько подумать, он наверняка все вспомнит, но это ему никак не удавалось. Ответ как будто затерялся в глубинах мозга, и его невозможно было отыскать. Ричард одиноко сидел на скамейке и думал. Может, это ему снится? Он потрогал красное пластиковое сиденье, потопал по платформе измазанными в грязи ботинками (откуда эта грязь?), провел рукой по лицу… Нет. Это не сон. Где бы он ни был, зачем бы сюда ни пришел, это не было сном. Он чувствовал себя очень странно: отстраненно, подавленно. Его охватила небывалая, ни на что не похожая тоска. Внезапно кто-то сел рядом. Ричард не посмотрел на него – даже не повернул головы.
– Привет, – послышался чей-то знакомый голос. – Как дела, Дик? С тобой все в порядке?
Ричард вскинул голову. Губы сами собой растянулись в улыбку. В мозгу, словно молния, сверкнула надежда.
– Это ты, Гарри? – испуганно спросил он. И помолчав, добавил: – Ты меня видишь?
Гарри широко улыбнулся.
– Ты всегда был малость тронутый, – сказал он. – Странный ты парень, Дик, очень странный.
Гарри был в костюме, при галстуке. Гладко выбрит, причесан. И Ричард вдруг представил, как выглядит он сам: весь в грязи, небритый, в рваной одежде…