Задверье
Шрифт:
Киваю, выжидающе смотря на отца, в ответ на что тот только усмехается и, включив поворотник, сворачивает в проспекта сперва влево, а потом, проехав по узкой улочке с полторы сотни метров, сворачивает уже во двор, проезжая через арку. Прибыли, однако, как раз к бильярдному клубу «Шаровня», где бильярдные столы сочетались с хорошим баром, а ещё специалистами подавать жареное на открытом огне мясо множества разновидностей по различным рецептам. Место не самое типичное, не для всех, да и фейс-контроль присутствовал такого вида, который именно что «фейсы контролировал» самыми что ни на есть жёсткими методами, напрочь отсекая нежелательный элемент. Вменяемых — вежливыми словами. Буйных и откровенное отребье — матом, пинками или демонстрацией
Ещё один большой плюс — менты сюда в принципе не совались. С одной стороны, считать «Шаровню» местом собрания откровенного и активного в настоящий момент криминала никак не получалось. Так что «маски-шоу» из числа омоновцев не проводились, не было повода. С другой, представители силовых структур сами сюда не совались, зная, что им тут, во-первых, не рады, а во-вторых, отсутствие радости способны выразить в весьма доходчивой форме, прямо и косвенно. Посетители очень уж непростые были, находящиеся в «серой зоне» между законом и теневой стороной. Скорее даже ближе к тени в настоящем практически без исключения, ну а в прошлом — конце восьмидесятых и самом начале девяностых, нынешнего десятилетия — многие плавали на таких глубинах, что таки ой. Это теперь выплыли, предпочтя относительное спокойствие и нежелание тащить в новый этап жизни старые хлопоты и суету.
Каким образом в это своеобразное место попал отец? Парочка давних приятелей ещё по его армейскому прошлому, связанному не просто с капитанским званием, а полученным в спецвойсках, засекреченных по самое не могу; потом человек, вместе с которым он ещё тогда, до финансового взлёта, задумывал «разводку» иностранных инвесторов не на откровенной хрени, а на действительно стоящих, хоть и рискованных, вещах, связанных с не самой каноничной историей в разных уголках земного шара и в пыльных архивных залежах. Отец тайны не делал, хотя далеко не всегда любил вдаваться слишком глубоко в мутные подробности.
Ай, вот уж за что его точно нельзя упрекать! Сам по уши в такой специфике вот уже два года. что таки ой. И чем дальше, тем глубже и… опаснее. Забавно, что до недавнего времени считал, будто раскрывать отцу правду об Искажённом мире тупо рано, хотел вначале сам как следует разобраться, прочно встать на мистический путь с поной инициацией. Сейчас… Мда. сейчас нечто совсем иное.
Мысли ни разу не помешали мне как выйти из машины, так и, поддерживая разговор с отцом о его планах в будущем и мне присмотреть какую-то особенную машину, попутно обшаривать взглядом окружающее пространство. Привычка давняя, но с некоторых пор ставшая ещё более актуальной. Ведь до недавнего времени, завидев какую-то тварь, приходилось просто отмечать сей факт, не имея возможности повредить или и вовсе прикончить, не вызывая искреннего офигения возможных наблюдателей вокруг. Теперь же, получив полноценные мистические силы… Не нужно вынимать холодное оружие, бросать его в цель или сближаться на дистанцию ближнего боя. Атакующие плетения Пути Тлена, они всегда при мне, всегда рядом.
Чисто. Почти, поскольку учитывать совсем уж мелкую мистическую фауну с флорой смысла не имелось. Вреда ноль, если совсем уж глупости не творить вроде той, при которой заснуть во-он среди тех кустиков, что рядом в обычными кустами шиповника, у входа в «Шаровню», притаились, невидимые для обычного зрения. Но даже они максимально всего-то и могли вызвать приступы жесточайшей мигрени или похмелья, выкачивая толику энергии за счёт провоцирования алкогольно-бредовых видений.
Безопасность. Оно и понятно, учитывая, что имелась устоявшаяся привычка чистить места, где мог оказаться я сам или немногочисленные близкие. люди. не все. но в меря возможностей. Тогдашних, поскольку нынешние позволяли существо проредить список тех немногих мест, что ещё оставались в той или иной
Хорошее место. Внутри, разумеется, поскольку снаружи обычная, ни разу не примечательная вывеска, да хорошая стальная дверь. Мягкий, приглушённый свет на входе, вежливый персонал, никакой навязчивости и прочего. И там рады были видеть всех… кого знали лично и кого условные «члены клуба» проводили с собой под честное слово.
Отца, вестимо, знали, да и меня он за минувший год брал именно сюда раз с десять. А память у местных что охранников, что иных, профессиональная, натренированная.
— Олег Владимирович, давно вас не было, любимый бильярдный стол в кабинете уже соскучиться успел, — почти сразу появляется местный, скажем так, управляющий. — И снова с сыном. Здравствуйте. Ник.
— Мои друзья?
— Ждут. Двое плюс одна. В том кабинете, который был забронирован.
— Наборы шаров?
— Для «американки» и «снукера», как вы обычно и заказываете. Ограничители луз тоже в комплекте.
— Спасибо, Фёдор.
Мда, отец у меня да-авний поклонник бильярда, с институтских времён. Только тогда ему и в голову прийти не могло, что удастся дожить до времени, когда совок рассыплется прахом и вместо убогих бильярдных с паршивым, протерто-продавленным сукном на столах, рассохшимися киями и той ещё разномастной публикой появятся вполне пристойные места, которые хоть и будут требовать определённой платы, зато и предоставлять станут немало. Как ни крути, а даже я, сравнивая бывшее тогда и окружающее меня сейчас, вижу разительные контрасты. И они ни разу не в пользу тех ещё, дошкольных и младшешкольных времён. Ай, не о том сейчас. Сегодняшним вечером я рассчитываю тоже малость выдохнуть, расслабиться перед завтрашним событием — первым днём официальной, хм-м, учёбы в Центре Знаний, пусть она пока и будет называться всего лишь подготовительными курсами. Завтра, но не сегодня.
Кабинет. Стол посредине, рядом столики с наборами шаров и прочим бильярдным инвентарём — за исключением киев, которые в специальной «пирамидке» у стены расставлены — выпивкой с закусками. Выпивка. Понятное дело, не про мою душу. Содержащая алкоголь, разумеется, но напитки, они разные.
И трое людей. Двое друзей отца — Багрянцев Анатолий Евгеньевич и Кольцов Михаил Павлович — а с последним ещё и его дочка Майя, учащаяся уже не в школе, а на втором курсе СГУ, сталеградского госуниверситета, на факультете журналистики. Что забавно, Кольцов всерьёз озабочен тем, чтобы выдать единственную наследницу замуж, да не абы за кого, а исключительно за персону, что не станет пытаться наложить лапу на его немаленькие деньги и в то же время придётся родной кровиночке по душе. Дальше, думаю, всё понятно.
Не совсем? Ко мне Кольцов присматривался, благо с Майей мы были знакомы вот уже не первый и даже не второй год. С прицелом на будущее, разумеется, поскольку дочь прямо заявила, что до окончания вольной студенческой жизни ни о каких замужествах и думать не собирается, не говоря уж про детей.
— Ни-ик! Мелкий дьявол! — радостно взвизгнув, фигуристое чудо ростом на полголовы ниже меня даже с учётом каблуков, повисло у меня на шее, радостно дрыгая ногами. — Совсем со своей школой и выпускными экзаменами дома засел. Вот я тебе сейчас уши надеру!
— Но-но, — отцепляю от себя эту пиявку в черном платьице с шикарным декольте и источающую ароматы французской парфюмерии. — Я уже и не школота… почти. По факту поступил в Европейский университет межгосударственных отношений, его местный филиал. Слышала, наверно?
Кивает, причём ни тени зависти на лице. Реально рада и где-то даже горда за того, кого скорее всего считала излишне шибанутым на голову не то младшим братом, не то кузеном. Разница в возрасте, хоть и небольшая, которая раньше была заметной, сейчас же… Эх, но всё равно с чисто эстетической точки зрения Майка хороша. Оченно-оченно хороша, аж глаз радуется.