Загадать и принять

Баскакова Нина

— Не злись. Я просто переживаю. Одно дело, когда ты рядом. А сейчас ты собираешься уехать за сотни километров. Меня это настораживает.

— Другой город — это не другая страна. Понимаю, если бы я в Турцию на ПМЖ поехала бы. Или в Америку умотала, нет лучше в Австралию.

— Все равно это далеко. А если что случится?

— С кем?

— С тобой, с Сережей?

— Тогда купишь билет и приедешь, — ответила я. Мы замолчали.

— Эль, только честно, кто Сережкин отец?

— Помнишь Валеру? Двоюродного брата твоего милого, который к нам приезжал погостить?

— Хочешь сказать, что он?

— Он.

— А почему молчала все время?

— Зачем говорить? Ты бы его к ответу

призвала. Был бы скандал. А у него семья. Если он не хотел остаться со мной, то зачем насильно человека тянуть? Ты бы потянула. Тебя бы и то, что у него ребенок должен был родиться, то не остановило бы. Ты только сейчас ничего не делай. Это все в прошлом. У меня другая жизнь, у него другая. Да и Сережа думает, что его отец умер.

— Валерка умер. В аварии погиб. Давно уже.

— Значит, я права была, что так Сереже сказала.

— Никогда бы не подумала. Он же тебе в отцы годился!

— Теперь начнешь мне лекцию читать? — хмыкнула я.

— В голове не укладывается.

— Сейчас скажешь, что меня из крайности в крайность кидает. Один старше был, другой моложе.

— Но это правда, — она рассмеялась. Я сама улыбнулась.

— О вкусах не спорят.

— Эль, давай договоримся, что если будут тяжелые времена, то ты вернешься. Или позвонишь. Мы ведь не чужие люди. Гордость, разногласия — это все хорошо, но всему должна быть мера. Не хочу, чтоб ты совсем пропала. Я всегда помогу.

— Порой ты меня удивляешь.

— Как и ты меня. Не надо пропадать. Хорошо?

— Договорились, — согласилась я. Заодно и скидку сделала, чтоб на дорогу больше денег осталось. Последние два месяца договорились, что мы оплачивать не будем.

После этого разговора я поняла, что жизнь меняется слишком резко и быстро. Через месяц я уеду с Данко в неизвестность. И что там будет дальше, никто не знал. Люди едут в Москву, а я из нее уезжала.

Дома было шумно. Сережка ругался, почти до крика. Драка. В комнате. Самая что ни есть настоящая драка. Диван перевернут. Сережка вцепился в волосы Данко, тот пытался его скинуть. Раньше мне доводилось разнимать Сережу и Пашку. Тогда их хватало только за шивороты растащить. Тут же такое не прокатит. Только получу по шее за компанию. Я ушла на кухню. Набрала в кастрюлю воды и вылила ее на дерущихся. Драка остановилась. Они зло посмотрели на меня. В голове мысли лихорадочно подкидывали воспоминания о Новом годе и рассказов Сережи о срыве Данко. Опять? Сидят на полу, смотрят на меня. У Сережи разбит нос, порвана губа, у Данко синяк под глазом. Одежда порвана.

— Пол вытрите, — сказала я. — Продолжите драку, вышвырну на улицу, пока не успокоитесь.

— Мы уже успокоились, — поднимаясь на ноги и протягивая руку Сережи, ответил Данко. Тот ее принял. По голосу Данко трезвый.

— Все нормально, — ответил Сережа.

— Я вижу.

— Мы немного увлеклись, — сказал Данко. На губах улыбка. Сейчас начнет меня отвлекать. Специально, чтоб замять происшествие. — Драться учились.

— До первой крови? Первого перелома? — вспылила я.

— Надо воду вытереть, — сказал Сережа. Поморщился.

— Футболку задери, — потребовала я. Не знаю, что на меня нашло. Предчувствие это были или интуиция, но я подошла к нему и сама задрала футболку. Синяки на животе, ребрах, расплывались ужасными пятнами.

— Это не я. Эль, я его пальцем не тронул, — сразу сказал Данко.

— Вижу! Надо в травмпункт ехать, — доставая документы, сказала я.

— Эль…

— Не подходи. Убью, — прошептала я. Я ведь ему доверяла.

— Мама, Данко ни при чем. Это в школе, — остановил меня Сережа. Положил свою руку на мою.

— Все равно надо в травмпункт ехать.

— Не поеду. Там вопросы задавать начнут. Полицию подключат. Тогда и у тебя неприятности будут. А синяки пройдут. Не первый раз.

— Нужно ехать в больницу. Все это может быть серьезно.

— Не поеду. Не нужно в это лезть! — он голос не повышал. Говорил Тихо, но твердо. При этом последние слова прозвучали чуть не приказом. — Нужно продержаться две недели. Больше я туда не вернусь. Всего лишь две недели. Начинать войну, которую мы проиграем, нет смысла.

— Может, ты все-таки объяснишь, что происходит? — спросила я.

— Я не поеду в больницу и показания давать не буду, — твердо сказал Сережа.

— Хорошо. Вытираете пол, переодеваетесь. Через десять минут жду вас на кухне с объяснениями, — сказала я.

Нужно было успокоиться. Достать аптечку. А если у него переломы? Или внутреннее кровотечение? Как так можно безалаберно относиться к своему здоровью? И Данко молчит. Молчал все это время.

— Со мной все в порядке, — сказал Сережа, заходя на кухню.

— На тебе живого места нет. Разве это нормально?

— Там много старых синяков. Это выглядит все страшно.

— Ты не боксерская груша.

— Порой себя так и чувствую, — он сел за стол.

— В школе терроризируют?

— Да.

— Старшеклассники?

— Нет.

— Одноклассники?

— Да.

— Так и будешь отвечать односложно?

— Я не хочу об этом говорить.

— Как я тебе помогу, если не знаю причины конфликта? Не знаю, кто тебя обижает?

— А ты не сможешь помочь. За их спинами власть, деньги. Всех отмажут. А я окажусь виноватым. Мам, не в обиду, но если смотреть реально на вещи, что можешь сделать ты с зажравшейся детворой? У них одни телефоны стоят больше, чем твоя зарплата. Можно сейчас поехать, снять побои. Можно написать заявление в полицию. Они предъявят доказательства, что защищались. Я уже пытался. Любая попытка дать отпор превращается в мою вину, — он сидел, сцепив руки, не поднимая глаз. — Смотри сама, тебя окружили. Начали цеплять. Это остается за кадром. А потом начинают бить. Ты начинаешь давать сдачи. В этот момент включается камера. Дальше идет постановка. Как в театре. Кто-то кричит, на помощь зовет. Они не снимают, что бьют тебя, а снимают, будто бьешь ты. В итоге есть материал, с помощью которого комната милиции точно обеспечена. А еще с помощью него можно и шантажировать. Я вначале не понял эту фишку. Попал. Но мне повезло. Человек, у которого эти материалы хранились, попал под лед на речке. В итоге загремел в больницу с восполнением легких и переломом ноги. Выписали этого человека на днях. Я уже думал, что этот человек успокоится, так нет. Она начала меня во всем обвинять. Да, я виноват, что она гналась за мной со своей сворой по льду. Я проскочил, а они нет. Только в этот раз я умнее был. Не стал участвовать в этом театре. Они уже два раз подловили меня, да толку не добились. Им зачем-то нужно, чтоб я собачку изображал. А я не хочу.

— Как это понять? — спросила я. Не знаю, как мне удалось себя в руках держать. От слов Сережки было больно. Физически больно. Не поняла, не углядела. Не смогла защитить. Почему не поняла, что все так серьезно? Почему не пришла даже мысль, что его кто-то может обижать?

— Понимаешь, я отличаюсь от них. Начиная от одежды, заканчивая гаджетами. Гимназия — это круто. Это звучит. Там много «блатных» ребят. Тех, у кого родители при деньгах. При хороших деньгах. Они и раньше на меня косо смотрели, но терпели. Где-то удавалось наладить отношения, списать дать, домашку там сделать. По принципу ты мне, а я тебе. Потом мы с Пашкой вместе учились. Друг другу спину прикрывали. Плюс еще Сашка был. Мы втроем ото всех особняком держались. Нас не трогали. Вначале из школы ушел Пашка. Потом Сашку забрали. В обычную школу перевели. Я один остался. Тут и началась травля.