Загадка Катилины
Шрифт:
— Тогда зачем отрубать ему голову? Ведь ты утверждаешь, что Форфексу отрезали голову, чтобы мы его не узнали. Это не лишено смысла. Но зачем Немо-то отрезать голову?
Метон замолчал. Некоторое время я слышал только треск веток, топот наших ног по тропинке и собственное тяжелое дыхание.
— На это у меня нет ответа, — наконец-то признался Метон. — Но при чем тут Немо? Мы знаем, откуда появился Форфекс, и, следовательно, у нас в руках ключ к загадке. Виновен Гней Клавдий. Его нужно наказать. Привлечь к суду за убийство, если есть в мире справедливость. Но ведь нет такого закона против хозяина, убившего
— Трудно доказать, ведь нет свидетелей.
— Но, папа, ведь это же очевидно!
— Суд потребует улик и доказательств.
— Тогда нужно найти свидетеля. Ведь он не мог загрязнить наш колодец, не привлекая к делу одного из наших рабов? Нужно заставить заговорить этого раба!
— И какими же силами? Я их уже расспрашивал; что из этого вышло — ты видел. Есть хозяева, которые в подобных случаях применяют пытки. Арат мне так и посоветовал.
— Мне кажется, ты не станешь пытать рабов.
— Пытки неизбежны, когда дело касается рабов и закона. Допустим, мы нашли свидетеля среди рабов. Римский суд не признает его показаний, пока они не подтвердятся под пытками. Ты хочешь, чтобы я именно так и поступил, пусть даже с тем, кто предал нас? А что, если кто-то просто был свидетелем и невиновен? Все равно его будут пытать! Неудивительно, что рабы не хотят ни в чем признаваться. Это все равно, что самому добровольно пойти на пытки.
— Я не подумал об этом.
— Но они-то подумали, будь уверен. Согласно твоим доводам, лучшими свидетелями будут рабы Гнея. Но опять же, согласно закону, нельзя допрашивать раба без согласия его хозяина и раб не может свидетельствовать против хозяина.
— А что, если попросить Цицерона представлять нашу сторону? Ведь он умен, обладает властью, уж он-то додумался бы до чего-нибудь.
— Прошу тебя, я больше не хочу ничем быть обязанным этому Цицерону. Кроме того, мне кажется, наш досточтимый консул не станет тратить время на такие пустяки.
Мы дошли до того места, где оставались наши лошади, отвязали их и вывели между валуном и старым дубом к дороге, по которой уныло плелась вереница рабов, сопровождаемых надсмотрщиками на лошадях. Рабы были либо просто голыми, либо едва прикрыты обрывками тряпок. Ноги они обвязали кусками кожи. Ни рабы, ни надсмотрщики не обратили на нас никакого внимания. Мы же стояли в тени и ожидали, пока они пройдут.
Я повернулся к Метону и сказал шепотом:
— Да, мне понятно, почему ты настаиваешь на вине Гнея Клавдия, хотя твои доказательства небезупречны. Однако я никак не могу отделаться от мысли о Катилине.
— У тебя неверное о нем представление, папа! — прошептал Метон с неожиданной горячностью.
— Прими во внимание его связь с Форфексом. Подумай о совпадении с загадкой о безголовом теле. Вспомни, что Немо появился после того, как я помедлил с ответом на предложение Марка Целия. Теперь Цицерон с Целием снова настаивают, чтобы я принял у себя Каталину, я же не согласился, и вот Форфекс появился в нашем колодце. Каталина — отчаянный человек…
— Почему обязательно обвинять Каталину? А не Целия и не Цицерона? Ты с самого начала пошел не по тому пути. Говоришь, что суд не поверит обвинению без основательных доказательств, а сам предлагаешь вовсе бездоказательные
— Может, ты и прав, — сказал я. — Предоставим ему такую возможность сегодня же.
Перед нами прошел последний из рабов — человек с темной, загорелой кожей и взъерошенными волосами цвета соломы; он споткнулся о камень и резко упал на колени, схватившись руками за веревку вокруг шеи и нарушив продвижение остальных. К нему подскакал надсмотрщик, ударил его плеткой, и раб встал, продолжив движение.
— Когда же изменится этот мир? — прошептал голос. Он мог быть и моим, но слова эти произнес Метон, смотревший на раба печальными глазами. Не глядя на меня, он сел на лошадь. Я последовал его примеру, и мы быстро поехали к поместью.
Вступив на территорию Гнея Клавдия, я ожидал появления значительной свиты. С собой я взял Арата, частью из тех соображений, что мой управляющий должен сопровождать меня, а также я хотел понаблюдать за его реакцией, пока я буду разговаривать с Генеем: я все еще не доверял ему. Я также выбрал несколько самых сильных рабов для охраны.
Мы выехали после полудня. Я надеялся на то, что Гней плотно пообедал. Я знал, что лучше всего разговаривать с человеком, когда он хочет спать и находится без охраны.
Мы проехали по Кассиановой дороге и свернули к поместью Гнея. Никто нас не окружал и не наблюдал за нашим продвижением. Дорога пошла вверх, на холмах появились кусты и валуны. В лесу мы снова увидели дом пастухов, где в прошлый раз встретили Форфекса. Потом дорога пошла вдоль высохшего русла. Наконец мы подъехали к мостику, пересекли его и приблизились к дому Гнея Клавдия.
Двухэтажное сооружение было выстроено скорее в этрусском, чем римском стиле. Дом был очень старым, и его давно не ремонтировали, если судить по кускам штукатурки, свисающим со стен, по ставням, державшимся на перекошенных петлях. Он прислонился к крутому склону, поросшему лесом, и его окружали глубокие тени. В воздухе пахло сыростью. Даже в солнечный день над ним располагался навес. Вокруг теснилось несколько полуразрушенных строений.
По грязному и пыльному двору расхаживали куры и собаки. При нашем появлении они залаяли, а куры суматошно забегали. Через открывающуюся дверь донесся голос, приказывающий собакам заткнуться. Те заворчали и забегали по двору кругами, но лаять перестали.
Потом из двери выглянул раб и, увидев нас, тут же скрылся, не сказав ни слова. Я подумал, что у его хозяина достаточно неприятных гостей, включая нас.
Через несколько мгновений дверь снова открылась. К нам вышел сам Гней Клавдий, с таким же мрачным и недоброжелательным выражением на лице, что и в тот раз, когда мы были с Катилиной. Это был поразительно безобразный молодой человек, со спутанными рыжими волосами и скошенным подбородком, но рост его и осанка придавали ему внушительный вид. При его появлении собаки снова залаяли. Гней зарычал в ответ, словно и сам был собакой. В руке он держал кость с мясом; кусочки еды прилипли к его губам. Эту кость он бросил собакам, и те принялись драться между собой в надежде полакомиться угощением.