Загадка крещения Руси

Фроянов Игорь Яковлевич

Характерно, что славяне, хотя и не поддались на проповедь, не причинили вреда миссионеру, который, если верить Житию, прямо-таки искал «неприятностей». Вероятно, здесь сказались, с одной стороны, святость уз гостеприимства^{115} и уважительное, даже опасливое, отношение к служителям культа, пусть и поклонявшимся чужим богам. С другой стороны, видимо, Аманд был недостаточно последователен в поисках мученического венца. Ведь от корректности миссионера в немалой степени зависела его личная безопасность.

Другое отношение со стороны славян ждало тех представителей христианского духовенства, которых захватывали в плен во время войн и пиратских рейдов. Их обращали в рабство наравне со всеми^{116}. Видимо, это было обусловлено взглядами язычников на побежденных. Поэтому и плененные «жрецы», с точки зрения язычников, утрачивали свою благодать, сверхъестественную силу, становясь в один ряд с другими пленными, а потом и с рабами.

Конечно, христианские

миссионеры не совсем бездействовали. На основании актов Шестого Вселенского собора, состоявшегося в 680–681 годы в Константинополе, ряд исследователей считают, что уже тогда среди славян работали церковные миссии и часть славян могла принять крещение^{117}. Однако что-либо определенное сказать на этот счет сложно. Отдельные успехи, скорее всего, были непрочными, а неофиты, как следует из более поздних времен, вполне могли оказываться во власти двоеверия. Наглядный пример такового являет история восточных славян после принятия христианства^{118}. Сходные явления мы находим и у других народов. Суть подобных воззрений хорошо зафиксирована Видукиндом Корвейским на примере датчан, которые, по его словам, «с древних времен были христианами^{119}, тем не менее, следуя обычаю отечества, поклонялись идолам. И случилось, что на каком-то пиру в присутствии государя возник спор о почитании богов, когда датчане стали утверждать, что Христос — бог, но имеются и другие боги, более (могучие…) так как могут вызывать перед людьми еще большие знамения и чудеса». Присутствующий там клирик Попо вступил в спор, который был разрешен следующим образом. Король Гаральд I Синезубый (936–985) велел испытать клирика раскаленным железом. Поскольку священнослужитель с честью выдержал испытание, «тем самым он доказал, что католическая вера заслуживает одобрения». Поэтому «король распорядился почитать богом одного только Христа», и приказал уничтожить идолы^{120}.

Как бы там ни было, путь славянских народов к христианству был очень долгим и тернистым. Особенно упорствовали балтийские славяне. Гельмольд с полным основанием отмечал, что «среди всех северных народов одни лишь славяне были упорнее других и позже других обратились к вере»^{121}. Еще в XII веке на значительной территории балтийских славян господствовало язычество, христианство насаждалось силой оружия, справедливо воспринимаясь местным населением как одно из средств их порабощения и ликвидации независимости. На жестокость славяне отвечали жестокостью, предавая мучительной смерти христиан, особенно представителей духовенства.

В отличие от язычества, христианство более нетерпимо относилось к иноверцам. Кроме того, оно являлось более организованной и мобильной религией, стремящейся к постоянному расширению своего ареала. Поэтому военно-политическая экспансия на славянские территории, осуществляемая христианскими народами, и процессы христианизации (по крайней мере с VIII века) были взаимосвязаны. Ситуация для язычества облегчалась тем, что у представителей светской власти меркантильные интересы часто преобладали над интересами веры, и они нередко закрывали глаза на языческие пристрастия славян, оказавшихся в орбите их влияния. Например, Карл Великий, немало способствуя крещению окрестных «варваров», охотно, «с Божией помощью» принимал под свою власть и язычников, в том числе славян^{122}. Последних франки называли «нашими славянами»^{123}. Невзирая на свое язычество, сражаясь с врагами Карла Великого, они одерживали победы с помощью веры «христиан и государя короля». И вознаграждал их Карл Великий «чрезвычайно, как они были того достойны»^{124}. Спустя несколько столетий, ситуация мало изменится. Духовенство будет жаловаться, что сугубо прагматичные интересы светской власти вредили делу христианства у балтийских славян^{125}.

Впрочем, приняв новую веру, славяне, если верить западноевропейским информаторам, становились одними из наиболее преданных последователей христианства. Например, мучительно трудно утверждалось христианство в Карантанском княжестве^{126}.

Однако со временем все изменилось. Гельмольд, живший в XII веке, дает такую характеристику карантанцам: «…Это люди, преданные служению Богу, и нет народа более, чем они, достойного уважения и более приверженного в служении Господу и в почитании духовенства»^{127}. Когда в 1168 году датский король Вальдемар, взяв Аркону, разрушил святилище Святовита, князь руян Яромир принял крещение. «Став христианином, он был столь же стойким в вере, сколь твердым в проповеди, так что (в нем) можно было видеть второго, призванного Христом», апостола Павла^{128}. Как видим, отношение к славянам-христианам было прямо противоположным, чем к славянам-язычникам. И тот же Гельмольд не жалеет хвалебных и даже восторженных слов в адрес первых. Вместе с тем, христианизация целого ряда славянских народов становилась важным фактором ликвидации их независимости и ассимиляции.

По той же причине,

что и византийские авторы, их западноевропейские коллеги не всегда улавливали языческое содержание в тех или иных действиях и поступках славян. В этой связи, например, представляет интерес сообщение Павла Диакона о несчастной для лангобардов битве со славянами начала VIII века, в которой, по словам автора, «погибла вся фриульская знать». Единственным отличившимся у побежденных оказался Мунихиз. «Когда его сбросили с коня и один из славян, тотчас напав на него, связал ему руки веревкой, он связанными руками вырвал из правой руки этого славянина копье и им же его пронзил, а затем, связанный, бросился вниз по неровному склону и спасся»^{129}.

Связывание как способ лишить противника свободы движения широко распространено во всех армиях мира. Однако отдельные сведения источников позволяют считать, что в глубокой древности это был, помимо прочего, символический акт, свидетельствующий о поступлении в полное распоряжение победителя. Интересные сведения на этот счет находим у Тацита. Проигравший в кости «свою свободу и свое тело» германец, писал он, «добровольно отдает себя в рабство и, сколь бы моложе и сильнее выигравшего он ни был, безропотно позволяет себя связать и выставить на продажу». Акт связывания, несомненно, играл здесь символическую роль.

Выигравший не мог опасаться побега или сопротивления проигравшего, так как, по словам Тацита, «такова их стойкость в превратностях этого рода, тогда как ими самими она именуется честностью»^{130}. Возможно, что у ряда славянских племен элемент подобного отношения к связыванию противника сохранялись в VII–VIII веке, о чем свидетельствует история с Мунихизом.

Из приведенного отрывка следует, что руки у него были связаны спереди, в запястьях (в противном случае невозможно было вырвать копье), а ноги вообще оставались свободными (иначе он не смог бы бежать). Предположить, что славянин не успел связать его до конца, вряд ли возможно. Связывать противника, держа в правой руке копье, мягко говоря, затруднительно. Поэтому восстанавливается следующая картина. Во время одного из боевых эпизодов Мунихиза сбросили с коня. Бросившемуся на него славянину он протянул руки для связывания, что означало сдачу в плен (в единоборстве связать противнику, судя по всему не слабому, руки спереди практически невозможно). Удостоверившись в покорности пленника, отдавшего себя в его полную волю, славянин, по-видимому, повел его в обоз, к остальным пленным (с ним «на руках» он, естественно, не мог продолжать участие в сражении). Воспользовавшись потерей бдительности со стороны своего пленителя, не ожидавшего, возможно, такого нарушения «правил», Мунихиз вырвал копье и, пронзив конвоира, пустился в бегство.

Данный эпизод, на наш взгляд, свидетельствует о существовании у раннесредневековых славян определенных устоявшихся норм в отношении сдавшегося врага. Протянувший руки для связывания передавался, по их представлениям, в полную волю победителю. Последний мог убить поверженного, но мог и пленить. Символическим актом пленения и являлось связывание запястий. Ведь побежденный, по понятиям того времени, как и его имущество, переходил в полное распоряжение победителя. О символическом характере говорит и то обстоятельство, что связанному таким образом человеку при удобных обстоятельствах освободиться гораздо проще, чем, скажем, в том случае, если бы руки были зафиксированы за спиной. Возможно, это восходит к ритуальному связыванию и как-то соотносится с магическими свойствами узла, веревки и круга, который она образует в таком положении. Вероятно, и распространенный впоследствии во многих странах способ казни через повешение восходит к ритуальному повешению, зафиксированному у многих народов, в том числе у славян и германцев.

Привлекает в этой связи внимание известие «Повести временных лет» о походе 941 года Игоря на Византию. Русо-славянские полки прошлись огнем и мечом по побережью, жестоко расправляясь с пленными: «…Их же емше, овехъ растинаху, другия аки странь поставляюще и стреляху въ ня, изымахуть, опаки руце съвязывахуть, гвозди железный посреди главы въбивахуть имъ»^{131}. Как видим, прежде чем предать пленников мучительной казни, им связывали руки за спиной. Соблазнительно предположить, что добровольно сдавшимся, если им решали оставить жизнь, руки связывали спереди, если же их не убивали во время боя и оставляли для расправы либо жертвоприношений, — то сзади. Это могло быть связано с религиозными представлениями древних людей, определявших по солнечному движению свое «отношение к окружающему миру, что очевидно из совпадения понятий левого с северным и правого с южным…», поскольку с молитвой всегда обращались к востоку^{132}. Следовательно, восток являлся передней стороной, а запад — задней. Если с востоком «соединялось представление рая, блаженного царства вечной весны, неиссякаемого света и радостей», то с западом была связана идея смерти и ада, царства тьмы^{133}. Поэтому, завязывая руки за спину, на «западную сторону человека», его предназначали в жертву богам, готовили к отправке в царство тьмы? Связывание рук противнику могло символизировать и лишение его силы с помощью узла и веревки (игравших магическую роль). Ведь помимо прямого значения слово «рука» имело и переносное: власть, сила, мощь^{134}.