Загадка Рэд Хауза

Милн Алан Александр

Утром ему вручили письмо.

ГЛАВА 21

КЕЙЛИ ОБЪЯСНЯЕТСЯ

"Многоуважаемый мистер Гилингем!

Из вашего письма я понял, что вы произвели самостоятельное расследование, результаты которого считаете необходимым сообщить полиции, и что в этом случае неизбежен мой арест по обвинению в убийстве. Почему вы при этом решили заранее предупредить о своих намерениях меня, я не вполне понял, — разве что вы все же питаете ко мне некоторую симпатию. Возможно, это и не так, но в любом случае, полагаю, вы хотите узнать — да и сам я хочу, чтобы вы об этом узнали — каким образом Эблет встретил свою смерть и по каким соображениям смерть эта была необходима. Уж если извещать полицию, то

пусть они знают всю эту историю. Пусть они, если это им, — а, может, и вам, — угодно, назовут это убийством, но к тому времени я уже сойду со сцены. Так что пусть называют как вздумается.

Начну свой рассказ с одного июньского дня пятнадцатилетней давности, я тогда был тринадцатилетним мальчишкой, а Марк — молодым человеком двадцати пяти лет. Вся его жизнь была игрой, в тот день ему вздумалось разыграть роль филантропа. Он сидел в нашей маленькой гостиной, небрежно похлопывая перчатками по тыльной стороне руки; моя мать, святая простота, млела от восхищения: какой благородный молодой человек! А мы с Филиппом, наскоро умытые и втиснутые в свежие воротнички, стояли перед нашим благодетелем, исподтишка пихая и даже пиная друг дружку и втайне проклиная гостя за то, что он оторвал нас от наших ребячьих игр. Он решил взять одного из нас под опеку, добрейший кузен Марк. Бог знает, почему его выбор пал на меня. Филиппу было одиннадцать, значит, на два года дольше ждать. Может, в этом все дело.

Итак, Марк дал мне образование. Сначала я учился в частной школе, потом в Кэмбридже, и вот я стал его секретарем. И даже больше, чем секретарем, как вы, наверное, знаете от вашего приятеля Беверли: управляющим имением, поверенным в делах, его курьером, его… — но прежде всего его слушателем. Марк был не в состоянии жить один. Ему всегда нужен кто-то, кто бы его слушал. Думаю, в глубине души он надеялся, что я стану его Босуэллом [5] . Однажды он мне сказал, что решил сделать меня своим литературным секретарем — о Господи. Когда мы разлучались, он писал мне глупейшие длинные письма, по прочтении я в злости их рвал. На редкость пустой человек!

5

Автор известных мемуаров о Сэмюэле Джонсоне (прим. переводчика).

Три года тому назад с Филиппом случилась неприятная история. Из дешевой классической гимназии он прямиком угодил в заурядную лондонскую контору и вскоре обнаружил, что на два фунта в неделю не очень-то разгуляешься. И вот я получаю от него отчаянное письмо, в котором сказано, что если он немедленно не раздобудет сотню фунтов, он погиб; я попросил денег у Марка. В долг, разумеется; он платил мне приличное жалование, и я вернул бы эти деньги через три месяца. Но нет. Думаю, он не углядел в этом деле ничего для себя заманчивого: ни аплодисментов, ни восхищения. Благодарность Филиппа пришлась бы на мою долю, не на его. Я просил, угрожал, мы рассорились; и пока мы препирались, Филиппа арестовали. Для моей матери это оказалось смертельным ударом, ибо Филипп всегда был ее любимцем, но Марк, как всегда, сумел и тут найти повод для самодовольства. Он смаковал свое умение разбираться в людях — ведь двенадцать лет назад он выбрал меня, а не Филиппа!

Я потом извинился перед Марком за все грубости, которые я ему тогда наговорил, и он со свойственным ему мастерством разыграл роль великодушного джентльмена; однако, хотя внешне между нами все осталось как прежде, с того дня я стал заклятым его врагом (чего он, при своем тщеславии, даже не заметил). Впрочем, если бы это было все, не знаю, стал бы я его убивать. Но крайне опасно жить на положении близкого друга и родственника с человеком, которого ненавидишь. Он был настолько слеп в своем убеждении, что я его восторженный и благодарный протеже, а он мой щедрый благодетель, что в слепоте своей всецело оказался в моих руках. Мне оставалось только запастись терпением и ждать подходящей возможности. Наверное, не стоило его убивать, но я поклялся отомстить — и вот этот тщеславный болван полностью в моей власти. Спешить было некуда.

Прошло два года, и мне пришлось пересмотреть свои намерения, ибо судьба мстила Марку и без меня. Марк начал пить. Мог ли я его спасти? Не думаю, но к своему величайшему изумлению, я поймал себя на том, что пытаюсь это сделать. То ли просто по доброте душевной, то ли из тайного страха, что если он сопьется до смерти, я не смогу отомстить? Даю вам слово, я и сам не знаю; так или иначе, я совершенно искренне пытался его удержать. Ведь алкоголизм — это так мерзко.

Отучить его полностью я не смог, но мне удавалось держать его в определенных рамках, чтобы никто, кроме меня, не знал его тайного порока. Да, внешне я держал его в безукоризненной форме; так что теперь я, видимо, был похож на каннибала, который для собственного блага поддерживает свою будущую жертву в хорошем состоянии. Нередко я злорадно размышлял, каким именно образом мне будет приятнее его уничтожить — финансово, морально или еще как-нибудь? Что доставит мне наибольшее удовольствие? Мне ведь достаточно убрать руку — и он потонет. Но я все еще не спешил.

А потом он погубил себя сам. Это ничтожество, этот жалкий самовлюбленный пьянчужка имел наглость предложить свои свинские ухаживания самой добродетельной и чистой женщине на земле. Вы видели ее, мистер Гилингем, но вы не знали Марка Эблета. Даже если бы он не был пьяницей, она все равно не нашла бы с ним своего счастья. Я знал его много лет, но не помню случая, чтобы бескорыстное побуждение тронуло его сердце. Совместная жизнь с этим ничтожеством стала бы для девушки сущим адом; жизнь с пьяницей — адом вдвойне.

Итак, теперь его понадобилось уничтожить. Ведь кроме меня защитить ее было некому. Ее мать вступила с Марком в мерзкий заговор. Конечно, ради нее — и с превеликой радостью! — я мог бы попросту его пристрелить, но зачем же бессмысленно жертвовать собой? Он и так в моей власти; лестью я мог принудить его к чему угодно, придать же его смерти видимость несчастного случая не гак уж сложно.

Не стану занимать ваше время перечислением всех разнообразных планов, которые приходили мне в голову и были отвергнуты. Одно время я склонялся в пользу несчастного случая на воде: Марк, почти не умеющий плавать, переворачивает лодку, я же изо всех сил, якобы, пытаюсь его спасти. Но потом вдруг он сам подал мне идею — он и мисс Норрис — и тем решил свою участь; это был план без малейшего риска — сказал бы я еще недавно, но вы сумели его разгадать.

Однажды зашел у нас разговор о привидениях. Марк разглагольствовал о них еще более самодовольно, напыщенно и глупо, чем всегда, и я заметил, что мисс Норрис этим раздражена. После обеда она предложила: она, мол, переоденется привидением и напугает Марка. Я счел своим долгом ее предупредить, что Марк не любит подобных шуток, если они направлены против него, но ее это не остановило. С неохотой я согласился ей помочь. С еще большей неохотой, уступив ее расспросам, я раскрыл ей тайну подземного хода. (В доме есть подземный ход между библиотекой и игровой площадкой. Можете поупражняться в изобретательности, мистер Гилингем, и попробовать его обнаружить. Марк наткнулся на него год назад. Для Марка это был просто подарок судьбы; теперь он мог пить под землей в полной безопасности. Но мне он, конечно, все рассказал. Ему нужны были зрители, даже для порока).

И я раскрыл мисс Норрис тайну подземного хода, ибо мне нужно было напугать Марка до смерти. А без подземного хода ей не удалось бы незаметно прокрасться к лужайке и напугать его как следует; я же подстроил все так, что она появилась там совершенно неожиданно, и Марк сперва напугался, а потом пришел в ярость и жаждал мщения — что мне и требовалось. Как вы знаете, мисс Норрис — профессиональная актриса. Разумеется, она восприняла мое живое участие как мальчишеское желание устроить розыгрыш и повеселить не только Марка, но и всех остальных.