Загадка тауматургии
Шрифт:
И он закричал:
— Я живой! Я выжил! Я, чулять, сбежал!
Выкрик растворился в сером небе и утонул в темной синеве. В ушах раздалось слабое эхо, но и оно быстро угасло.
Сэмюэль осмотрелся. Слева и справа от него на большом расстоянии возвышались стены. Вдалеке, где они сходились в одну точку, он увидел выглядывающие крыши домов.
«Я в реке», — промелькнула мысль.
Парень развернулся и поплыл к ближайшей стене.
Из нее к воде спускалась платформа из досок. Сэмюэль закинул на край руку — высота платформы была около одной головы над поверхностью воды — уперся и
Он рухнул на платформу грудью. Выпрямил руку, сжал пальцы в кулак и потянул дальше.
Доски скрипели при каждом движении, под животом и рукой хрустела плоть. Он словно тащил себя по терке. Любой предмет тверже жидкости ранил. Медленно приближал становление безликим.
Сэмюэль встал на ноги и отдышался. Наконец покой. Не нужно бежать от вестников, не нужно дергать руками и ногами, чтобы не утонуть. Наконец он мог постоять на месте и перевести дух.
Из ног будто проросли корни. Сэмюэль стоял неподвижно. Колыхался из стороны в сторону, но больше не двигался. Рука покоилась вдоль тела. Он боялся спугнуть долгожданную тишину. Казалось, что один шаг и мир увидит его. Поймет, что Сэмюэль еще жив, и попытается закончить начатое.
Взгляд упал на каменные ступеньки. Они поднимались вдоль стены и сливались с ней. Сэмюэль разглядел их из-за игры теней. Будь солнце в другом положении, и он бы пропустил подъем.
Сэмюэль перевел взгляд на воду. Как он и думал: река не текла в привычном понимании. На поверхности не дрожали блики света. Темная синева застыла и больше напоминала цветное стекло.
Он осторожно шагнул в сторону ступенек. Один маленький шажок. Еще один. И еще. Сэмюэль шел медленно. Из-за хромоты он припадал на одну ногу. Бег и вовсе был извращенной пыткой. Тогда в Закулисье Сэмюэль не сильно думал о боли и несся прочь от гибели, сжав зубы.
Ступеньки поднимались на набережную. Сэмюэль увидел металлический столб для швартовки судна. Кажется, та деревянная платформа была причалом или его частью. Он не сильно разбирался в судоходстве.
Ряды двухэтажных домов уходили к горизонту. Невысокие здания застилали взор. На другом берегу в небо возвышались длинные балки. Они были выше домов и выглядели чуждо. Все было блеклым, серым, лишенным живости и мелочей: двери заменили на фанеры, стекла без оконных рам вдавили в стены, а сами стены вылепили из пластилина.
Цвета казались бледными, здания словно покрывал слой пыли или будто Сэмюэль смотрел на них сквозь туман.
Синева реки, казалось, светилась рядом с местными видами. Едкий цвет вгрызался в глаза и захватывал все внимание.
Это место выглядело как далекое воспоминание. Чей-то разум запомнил одну деталь — реку.
Набережная откликалась в памяти. Когда-то он был здесь. Не совсем здесь. На похожей набережной.
— Где я? — сорвался с губ вопрос.
Он выкрикивал имена. Последним оказался Цигель Рузов. О нем встречалась запись в Странствиях в ночи. Сэмюэль запомнил его из-за причудливого имени. Еврентий, Цигель, Магдалена. Почему-то некоторые высшие дворяне предпочитали их обычным. Возможно, желали еще больше отдалить себя от «черни».
— Сколько лет этому Цигелю?
Сэмюэль не знал точную дату написания книги, но подозревал: возраст тома перевалил
Цигель упоминался рядом с землевладельцами. Грезящими, что оставили жизнь на Сцене и перебрались в Закулисье. Автор Странствий в ночи, кажется, описывал побег Цигеля, как далекое событие.
— Землевладельцы, — пробубнил Сэмюэль. — Как там было?
Он поморщился, вспоминая строчки из книги. Бесполезно. Одни слова глубоко пролезли в память, другие скосило время. Или они затерялись посреди облачных холмов.
Эта мысль застала Сэмюэля врасплох. Он доверял собственным воспоминаниям, как самому себе. Но сейчас с трудом понимал, что забылось, а что осталось нетронутым.
Лицо матери стерлось до гладкого куска кожи само? Или оно вылетело осколком из души? А внешность отца? Как его звали? Сколько ему было лет? Как он умер?
А этот... Как его... Дилан? Джонатан? Может, Джереми? Как он выглядел?
Последний вопрос всколыхнул неприятные воспоминания. Бездыханное тело, красная и хрустящая кожа, черные трещины.
Сердце забилось сильнее. Губы сжались в тонкую линию. Сэмюэль бы заплакал, если бы мог. Возможно, внутри что-то сломалось. Как и все тело.
Взор пополз по набережной. Он искал то, что отвлечет от беспокойных мыслей.
Из серых плит вдоль набережной росли фонарные столбы. С каждого свисало по две лампы. Под ними стояли скамейки.
Сэмюэль подошел к ближайшей. Приготовился сесть и замер.
Тело разваливалось от легкого прикосновения. Сколько воспоминаний он потеряет за мимолетное удобство? Остатки мышц ныли от усталости, но он знал: это обман. Они не настоящие. Жалкая пародия. Всего лишь фальшь, как органы, плоть и одежда.
Изо рта вылетали усталые вздохи. Легких не было. Сэмюэль дышал по привычке. Недавняя тошнота — то же. Без желудка не должно быть тошноты. Он плохо знал о строении тела. Вроде это работает так?
— Лучше постою.
Сэмюэль встал рядом и осмотрел себя.
Вестник сильно потрепал его. От плаща и рубашки остались редкие лоскуты ткани. Штаны укоротились до колен. Концы выглядели рваными, будто их растерзал дикий зверь. От обуви не осталось и следа. Он ходил босиком.
Сильнее одежды беспокоило само тело. По коже ползли трещины, местами они пересекались, местами зияли бесформенные дыры. Левое плечо напоминало пчелиный улей. Кривые «соты» тянулись вдоль всей руки. От низа живота на середину груди поднималась огромная дыра. Внутри Сэмюэль рассмотрел красный комок сердца. Оно билось. Остальных органов не было.
Он стоял на месте. Боялся лишний раз шелохнуться. Дышал медленно. Но от тела отрывались кусочки и сыпались на землю, трещины на коже медленно росли и расширялись.
Задержал дыхание. Встал столбом. Не помогло. Сэмюэль распадался без причины. Словно сам ход времени разрушал его.
— Чулять, — сказал он. — Чулять! Как это остановить?
Крик эхом отскочил в пространстве и стремительно угас. Вдалеке что-то хрюкнуло.
Он резко развернулся на звук.
Через дорогу стояли двухэтажные дома. За окнами свисала чернота. Не разглядеть ни очертаний предметов, ни силуэтов жильцов, если они были. Во мраке не ощущалась глубина. Кто-то развесил на каждом окне черную штору.