Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова
Шрифт:
Расчет на русскую революцию немцы, впрочем, делали и до войны. В Петербурге упорно говорили, что перед самым ее объявлением была случайно перехвачена и расшифрована телеграмма, посланная германским послом, графом Пурталесом, своему правительству в Берлин, в которой он сообщал, что момент для объявления войны наступил самый благоприятный, ибо Россия находится накануне революции. Кроме того, из содержания телеграммы ясно следовало, что Германия еще перед войной пересылала в Россию огромные суммы денег для пропаганды. Когда, в первый период войны всеобщий патриотический подъем в России обманул первоначальные расчеты немцев, они стали хлопотать о сепаратном мире, не оставляя тем не менее и революционной пропаганды.
Провокационные слухи о сепаратном мире давно злонамеренно распространялись оппозицией и врагами. Так, например, императрица Александра Федоровна в письме супругу на фронт от 14 июня 1915 г. сообщала:
«Павел (великий князь Павел Александрович – В.Х.) пил со мной чай и просидел 1 1/4 часа. Он был очень мил, говорил откровенно и просто, благожелательно, без желания вмешиваться в дела, которые его не касаются, только расспрашивал о разных вещах. С его ведома я о них и рассказываю. Ну, во-первых, недавно у него обедал Палеолог и имел с ним долгую интимную беседу, во время которой он очень хитро старался выведать у Павла, не имеешь ли ты намерения заключить сепаратный мир с Германией, так как он слыхал об этом здесь и во Франции распространился об этом слух; они же будут сражаться до конца. Павел отвечал, что он уверен, что это неправда, тем более что при начале войны мы решили с нашими союзниками, что мир может быть подписан только вместе, ни в каком случае сепаратного. Затем я сказала Павлу, что до тебя дошли такие же слухи насчет Франции.
Летом 1916 г. во время посещения делегации думцев Франции и Великобритании, проездом в Стокгольме (Швеция) Протопопов встречался и вел переговоры с неофициальным агентом (предположительно) Германского правительства банкиром Варбургом о возможности заключения сепаратного мира. Эти сведения товарищем председателя Государственной Думы А.Д. Протопоповым были доведены до царского правительства и императора Николая II. В курсе дел был и председатель Государственной Думы М.В. Родзянко. Попытки немцев по установлению контактов для проведения переговоров о заключении сепаратного мира были известны и ранее. Русское военное командование было обеспокоено слухами, что немцы также прилагают определенные усилия по заключению сепаратного мира с кем-то из союзников по Антанте. Таким образом, возникала взаимная подозрительность к партнерам по оружию.
С нетерпением я ждал свидания с великим князем Дмитрием Павловичем. В условленное время я отправился к нему во дворец и, застав его одного в кабинете, немедля приступил к изложению дела.
Подробно сообщив ему свой взгляд на создавшееся положение и рассказав ему о своем намерении, я спросил великого князя, не желает ли он оказать мне свое содействие.
Великий князь, как я и ожидал, сразу согласился и сказал, что, по его мнению, уничтожение Распутина будет последней и самой действенной попыткой спасти погибающую Россию, что мысль об этом уже давно его мучила, но что он не представлял себе возможности ее осуществить. Я передал великому князю содержание моего последнего разговора с М. Г. Мой рассказ его нисколько не удивил, так как он хорошо знал, что в Царском Селе все так рассуждают.
Вся Царская семья 25 ноября 1916 г. вернулась в сопровождении членов Свиты из Могилева в Царское Село. Вернулся и великий князь Дмитрий Павлович. Император Николай II послал за великим князем Павлом Александровичем и вручил ему орден Св. Георгия 4 степени за отличия на фронте.
Великий князь Павел Александрович посетил в очередной раз Александровский дворец 28 ноября и там пил чай. А 3 декабря Николай II (накануне отъезда в Ставку) отметил в дневнике: «В 4 ч. принял нового Госуд. контролера Феодосьева; затем д. Павла с докладом». (Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 614)
По воспоминаниям княгини О.В. Палей (морганатической супруги великого князя Павла Александровича):
«Муж не забыл обещания, данного великому князю Александру. Семейный совет состоялся у великого князя Андрея Владимировича во дворце на Английской набережной. Всем собранием постановили, что великий князь Павел, как старший в семье и самый любимый Государев родич, примет огонь на себя. Поговорит с Государем от имени всех. Но я видела, как Павлу не по себе. Он прекрасно понимал, что дело это тяжкое и неблагодарное, а надежды убедить Государя – ни малейшей. И все-таки 3 декабря, как только Царская семья вернулась из Могилева, он попросил аудиенции и был принят в тот же день, за чаем.
Я ждала с замиранием сердца два долгих часа. Наконец к семи вечера муж появился, бледный, разбитый, потный.
– На мне сухого места нет, – признался он, – а после всего еще и голос пропал.
В самом деле, говорил Павел шепотом. Мне, конечно, не терпелось выспросить, как и что, но я умолила его отложить рассказ и пойти отдохнуть. Всем семейством, с девочками и гувернанткой, сели за стол, ужинали. И только потом великий князь дал отчет нам, мне и Володе, обо всем, что было говорено с Государем.
Во дворце, сразу после чая, Павел стал описывать венценосному племяннику и его супруге-императрице весь ужас нынешней ситуации. Рассказал он о немецкой пропаганде: немцы наглеют день ото дня, их стараниями наша армия разлагается, и в войсках, что ни день, выявляют саботажников и бунтовщиков, порой из офицеров. Описал брожение умов в Петрограде и Москве: крики все громче и ругань все злей. Упомянул о неудовольствие народа: уже многие месяцы за хлебом очереди, цены на него выросли втрое. Наконец великий князь заговорил о самом щекотливом и больном. Больном потому, что Павел, подлинный патриот, ради блага отчизны должен был в данном случае поступиться личными принципами убеждениями. И сказал он, что от имени всей семьи имеет честь просить Государя дать стране конституцию, “пока не поздно”! Вот, мол, случай доказать, что Государь живет душа в душу с народом.
– Да, – повторил великий князь, загораясь, – именно случай. Через три дня – шестое декабря, твои именины. Объяви, что конституция дана и что Штюрмер с Протопоповым в отставке. Увидишь, как народ будет ликовать и благодарить тебя.
Государь задумался. Устало стряхнул пепел с папиросы. Но вот Государыня недовольно покачала головой, и он сказал:
– То, о чем ты просишь, невозможно. В день коронации я присягал самодержавию. И присягу должен, не нарушив, передать сыну.
Вопрос закрыт. Продолжать уговоры бесполезно. Великий князь заговорил о другом.
– Хорошо. Не можешь дать конституцию, дай на худой конец министерство доверия, потому что, повторяю, Протопопова и Штюрмера ненавидят все.
Собравшись с духом, великий князь объяснял, что ненавистны всем эти деятели еще и как распутинские протеже. И тут же сказал, что, по общему мнению, все зло – от старца. Государь молча курил, не отвечая. Ответила императрица. Говорила она с волнением и то и дело хваталась за сердце как сердечница. Распутина, сказала она, оболгали. Распутину завидуют. Кое-кто очень хочет быть на его месте. А старец – наш лучший друг и молится за нас и детей. А Протопоповым и Штюрмером (относительно Штюрмера княгиня Палей допустила ошибку, т. к. к этому времени он уже находился в отставке – В.Х.) мы довольны. И жертвовать ими в угоду двум-трем недовольным даже и не подумаем. В общем, великий князь был разбит на всех фронтах. На все, о чем просил, получил отказ. И я молила Бога, чтобы впредь подобных разговоров с Государем не было. У великого князя не хватало бы на них ни здоровья, ни нервов». (Палей О. Воспоминания о России. С приложением писем, дневника и стихов ее сына Владимира. М., 2005. С. 12–14)
Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович делился о событиях этого времени в воспоминаниях:
«За время пребывания Государя в Царском Селе с 26 ноября по 4 декабря окончательно окреп Протопопов, провалился Трепов, влияние Распутина достигло своего апогея. Этому способствовала неудачная попытка Трепова подкупить Распутина.
В Царском Селе вера в бескорыстие и искренность Распутина возросла как никогда. Распутин в этот последний месяц своей жизни особенно ценился Ее Величеством. Репутация Трепова была окончательно испорчена. Доверие к нему пропало. Неудача Трепова в попытке ликвидировать Протопопова нашла широкий отклик в политических кругах. Во всем обвиняли императрицу, предпринимались последние попытки повлиять на нее.
26 ноября к царице приехала великая княгиня Виктория Федоровна, жена великого князя Кирилла Владимировича. Ее родная сестра была королевой Румынской, и благодаря присоединению Румынии к союзникам Виктория Федоровна стала связующим звеном между двумя царствующими домами, и ее личные отношения с Их Величествами к этому моменту улучшились. Последнее обстоятельство и толкнуло ее на разговор с царицей.
Расцеловавшись при встрече, как обычно, царица спросила, не о Румынии ли хочет поговорить великая княгиня. Виктория Федоровна стала рассказывать все, что она слышала от тех лиц, которых общество выдвигало в состав правительства. Царица разволновалась. Она не соглашалась с княгиней и заявила, что уступка общественности – это первый шаг к гибели. Те, кто требует уступок, – враги династии. “Кто против нас? – спрашивала царица и тут же отвечала: – Группа аристократов, играющая в бридж, сплетничающая, ничего в государственных делах не понимающая. Русский народ любит Государя, любит меня, любит нашу семью, он не хочет никаких перемен”. В доказательство своей правоты царица указала на многочисленные письма, полученные ею со всей России от простых людей, от раненых солдат и офицеров. Как последний довод, княгиня просила разрешения пригласить на аудиенцию оставшегося у адмирала Нилова ее супруга, великого князя Кирилла
По воспоминаниям А.А. Вырубовой:
«Последний раз Государь видел Распутина у меня в доме в Царском Селе, куда по приказанию Их Величеств я вызвала его. Это было приблизительно за месяц до его убийства. Здесь я убедилась лишний раз, каким пустым вымыслом был пресловутый разговор о желании сепаратного мира, о котором клеветники распространяли молву, указывая, что это желание – то Государыни, то Распутина, Штюрмера или других. Государь приехал озабоченный и, сев, сказал: “Ну, Григорий, помолись хорошенько; мне кажется, что сама природа идет против нас сейчас”. Он рассказывал, что из-за снежных заносов не успевают подвозить хлеб в Петроград. Григорий Ефимович ободрил его, сказав, что главное – не надо заключать мира, так как та страна победит, которая покажет более стойкости и терпения. Государь согласился с этим, заметив, что у него есть сведения, что и в Германии сейчас плохо с продовольствием. Затем Григорий Ефимович указал, что надо думать о том, как бы обеспечить всех сирот и инвалидов после войны, чтобы “никто не остался обиженным: ведь каждый отдал Тебе все, что имел самого дорогого”. Когда Их Величества встали, чтобы проститься с ним, Государь сказал, как всегда: “Григорий, перекрести нас всех”. “Сегодня Ты благослови меня”, – ответил Григорий Ефимович, что Государь и сделал. Чувствовал ли Распутин, что он видит их в последний раз, не знаю; утверждать, что он предчувствовал события, не могу, хотя то, что он говорил, сбылось. Я лично описываю только то, что слышала и каким видала его.
Со своей смертью Распутин ставил в связь большие бедствия для Их Величеств. Последние месяцы он все ожидал, что его скоро убьют.
Свидетельствую страданиями, которые я переживала, что я лично за все годы ничего непристойного не видела и не слыхала о нем, а, наоборот, многое из сказанного во время этих бесед помогло мне нести крест поруганья и клеветы, Господом на меня возложенный. Распутина считали и считают злодеем без доказательства его злодеяний. За его бесчисленные злодеяния его убили – без суда, несмотря на то, что самым большим преступникам во всех государствах полагается арест и суд, а уж после – казнь». (Верная Богу, Царю и Отечеству Анна Александровна Танеева (Вырубова) – монахиня Мария. Составитель Ю.Ю. Рассулин. СПб., 2006. С. 127–128)
Великому князю через несколько дней нужно было вернуться в Ставку.
Он мне сказал, что долго там не останется, так как его там не любят и боятся его влияния: Воейков прилагает все усилия, чтобы отделаться от его присутствия около Государя, которого он совершенно забрал в свои руки.
Великий князь сообщил мне свои наблюдения над происходящим в Ставке. Он заметил, что с Государем творится что-то неладное. С каждым днем он становится все более безразличным ко всему окружающему, ко всем происходящим событиям.
Великий князь Дмитрий Павлович как флигель-адъютант Свиты императора Николая II должен был нести дежурство в Ставке в Могилеве.
Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович отметил в воспоминаниях:
«4 декабря Государь с наследником выехал в Ставку. Накануне (правильно: 2 декабря – В.Х.) Их Величества были у Вырубовой и встречались с Распутиным. Прощаясь, Государь хотел, чтобы Григорий перекрестил его, но Распутин как-то странно сказал: “Нет, сегодня ты меня благослови”. Больше его Государь уже не видел». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Мн., 2004. С. 404)
По его мнению, это все следствие злого умысла, что Государя спаивают каким-нибудь снадобьем, которое притупляюще действует на его умственные и волевые способности. [243]
Наш разговор был прерван приездом каких-то гостей.
Мы условились с великим князем, что к его возвращению в Петербург (между 10 и 15 декабря) я разработаю план уничтожения Распутина и подготовлю все необходимое для его выполнения.
243
Подобные провокационные слухи упорно распространялись в столице, крупных городах и в армии.
В это время 3 декабря 1916 г. княгиня Ирина Александровна Юсупова писала супругу из Крыма достаточно пессимистическое письмо, очевидно, предчувствуя беду:
«Я знаю, что если приеду, непременно заболею… Ты не знаешь, что со мной. Все время хочется плакать. Настроение ужасное, никогда не было такого… Я не хотела всего этого писать, чтобы тебя не беспокоить. Но я больше не могу! Сама не знаю, что со мной делается. Не тащи меня в Петроград. Приезжай сюда сам. Я больше не могу, не знаю, что со мной. Кажется, неврастения… Не сердись на меня, пожалуйста, не сердись…» (Радзинский Э. Распутин. Жизнь и смерть. М., 2005. С. 498–499)
На этом мы расстались.
Итак, в принципе все было решено.
Со странным чувством возвращался я к себе домой. Я думал о том, что мысль, так меня волновавшая и мучившая, теперь из области моих личных переживаний начинает переходить в действительность… Еще так недавно она тяготила меня, как смутный бред, а теперь я уже не один: со мной мои единомышленники и друзья. Все теперь решено и все ясно.
Я ощущал огромное душевное облегчение.
Вечером ко мне заехал Сухотин. Я передал ему мой разговор с великим князем Дмитрием Павловичем, и мы приступили к обсуждению дальнейшего образа действий.
Решено было, что прежде всего я войду в тесное общение с Распутиным, заручусь его доверием и постараюсь узнать от него самого как можно больше подробностей о его участии в политических событиях.
Затем предполагалось приложить все усилия, чтобы, не прибегая к крайним мерам, путем мирных уговоров или обещаний больших сумм денег отстранить его от Царского Села.
Феликс Юсупов весьма преувеличивает роль Григория Распутина.
Французский посол в России М. Палеолог писал 27 сентября 1914 г. о «святом старце» следующее: «Распутин не политик, имеющий свою систему, свою политику, которой он руководствуется при всех обстоятельствах. Это безграмотный мужик, импульсивный, ясновидящий, фантазер, полный противоречий». (Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991)
Однако это не мешало нашим союзникам по Антанте в своей прессе называть Российскую империю «распутинским правительством».
Распутин пытался своими советами помочь Царской чете облегчить положение простого народа, что ярко прослеживается в переписке «венценосцев» в период Первой мировой войны. Так, например, императрица Александра Федоровна 10 апреля 1915 г. писала супругу на фронт: «Григорий несколько расстроен “мясным” вопросом – купцы не хотят понизить цены на него, хотя правительство этого требует, и было даже нечто вроде “мясной забастовки”. Наш Друг думает, что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое время повышать цены, и устыдить их». (Переписка Николая и Александры 1914–1917. М., 2013. С. 135)
Вот еще одно письмо Государыни с советами Распутина по продовольственному вопросу за 1 февраля 1916 г.: «Наш Друг встревожен мыслью, что если так протянется месяца два, то у нас будут неприятные столкновения и истории в городе. Я это понимаю, потому что стыдно так мучить бедный народ, да и унизительно перед нашими союзниками! У нас всего очень много, только не желают привозить, а когда привозят, то назначают цены, недоступные ни для кого» (Переписка Николая и Александры 1914–1917. М., 2013. С. 476). В письме от 1 ноября 1916 г. она сообщает супругу в Ставку: «Наш Друг ужасно сердит на Протопопова, который из трусости не хотел, чтобы было объявлено о том, что отныне продовольственный вопрос переходит в его ведение, – из-за Думы, и наш Друг сказал ему, что он мог бы объяснить это тем, что он надеялся приблизительно в неделю все привести в должный порядок. Протопопов хочет взять это в свои руки только через две недели – это глупо. Григорий не так уж сильно волнуется из-за Думы, так как они всегда кричат, что бы ни было. Я согласна с Ним в этом». (Переписка Николая и Александры 1914–1917. М., 2013. С. 807)
Вопросами влиянием Григория Распутина на Царскую чету позднее специально занимались следователи ЧСК Временного правительства. Так, например, в книге следователя В.М. Руднева читаем: «Состоя товарищем прокурора Екатеринославского окружного суда, 11 марта 1917 года я был командирован в Петроград в Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию злоупотреблений бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц. Среди бумаг Протопопова, как и среди бумаг остальных высокопоставленных лиц, не было найдено ни одного документа, указывающего на влияние Распутина на внешнюю и внутреннюю политику». (Руднев В.М. Правда о Царской семье и темных силах. Берлин, 1920)