Загадка улицы Блан-Манто
Шрифт:
Вашон еще раз поклонился, отставил трость и оглядел теснившиеся перед ним на полках свертки тканей. Взор его скользил от клиента к полкам и обратно.
— Так, молодой человек… Часто выходит… не нищий. Думаю, это коричневое сукно вам подойдет. Предлагаю сшить из него фрак с оливковым позументом, а к нему неброские кюлоты. А о плаще даже слышать не хочу, плащи хороши для путешествующих провинциалов и кавалеристов. Плащи давно вышли из моды. Вам нужен редингот, хороший редингот из настоящей шерстяной ткани, на утепленной подкладке. Чтобы в холодную зиму вы в нем не замерзли. А еще я вам сошью — специально для вас за ту же цену — две ротонды вместо одной. И пусть господину Силуэту будет хуже, но я не пожалею на них ткани! А относительно выходного фрака у меня есть идея. Что вы скажете вот об этом?
И он, осторожно развернув шелковую бумагу, извлек на свет фрак из темно-зеленого бархата, украшенный легкой серебристой вышивкой.
— Этот великолепный костюм остался у меня в результате спешного отъезда одного прусского барона. Он был примерно вашего роста. Надо будет чуть-чуть приладить и спороть орден, вышитый по его приказу. Хотите
Николя прошел в крошечный закуток, где стояло большое зеркало, и с сомнением надел на себя темно-зеленый фрак. Когда же он поднял голову, чтобы посмотреть на себя в зеркало, ему показалось, что перед ним стоит кто-то другой. Костюм был скроен и сшит специально для него. Он делал его стройнее, выгодно подчеркивал его совершенное сложение. Из зеркала на него с нескрываемым изумлением смотрел человек, напоминавший тех недоступных знатных сеньоров, за которыми он, будучи ребенком, исподтишка наблюдал в гостиной маркиза де Ранрея. Повернувшись, он сделал несколько шагов по комнате. Вашон, продолжавший отчитывать подмастерьев, внезапно умолк, ошеломленный благородной красотой молодого человека, подчеркнутой сверкающим орденом, отметившим место, где находилось сердце. Николя неожиданно ощутил, что в этот миг для него началась иная, еще неведомая ему жизнь. Разрушив очарование момента, Вашон растерянно пробормотал:
— Он… он слишком вам идет… то есть я хотел сказать, очень вам идет. Не хватает только шпаги, и можно ехать в Версаль. Что вы на это скажете?
— Я беру его, — ответил Николя. — Спорите вышитый орден и чуть-чуть расставьте в плечах. Когда костюм может быть готов?
— Уже завтра. Я пришлю его вам в дом комиссара Лардена. Кстати, как чувствует себя комиссар?
Николя обрадовался. Мэтр сам начал разговор на интересовавшую его тему.
— А вы давно его видели?
— Сразу после праздника Богоявления. Он пришел ко мне, чтобы заказать — признаюсь, обычно я не беру таких заказов — четыре плаща из черного шелка с четырьмя масками, а также очередной кожаный камзол, которые он так любит и постоянно носит.
— А плащи все одинаковые?
— Абсолютно.
— Вы их ему отослали?
— Нет! Комиссар сам явился за ними в конце января. Но, сударь, ваши вопросы меня тревожат: неужели он остался недоволен?
— Что вы! Просто со второго февраля господин Ларден не возвращался домой, и полиция в лице вашего слуги разыскивает его.
Николя надеялся, что от неожиданности мэтр Вашон о чем-нибудь проговорится, но его ожидания не оправдались. Когда первое изумление прошло, мэтр стал задавать самые банальные вопросы, а потом и вовсе заговорил о другом, снял с него мерки и, заискивающе улыбаясь, заверил, что для протеже господина де Сартина все будет сделано в лучшем виде. Николя осталось только назвать свой новый адрес.
Выйдя на улицу Вьей-дю-Тампль, Николя решил пройти пешком до улицы Блан-Манто, тем более что идти было недалеко. Новый агент, занявший наблюдательный пост, сообщил, что госпожа Ларден вернулась домой. А так как в округе пошел слух, что хозяева выгнали кухарку, несколько матрон и одна юная девица пришли предложить свои услуги. Агент, миловидный молодой человек, без труда свел знакомство с претендентками, с радостью излившими на него свое дурное настроение. Ворчливая и надменная Луиза отказала всем, сказав, что «в этом доме ни в ком не нуждаются», и захлопнула дверь буквально у них перед носом. Хотя в последнее утро, проведенное в доме, Николя заметил, что хозяйство пришло в запустение. К примеру, Катрина никогда не оставляла дичь гнить в погребе. Сотни мелочей свидетельствовали об упадке и отсутствии заботливых рук. Почему такая утонченная и требовательная дама, как госпожа Ларден, терпела дома подобный беспорядок? Неужели она опасалась нежелательных свидетелей и поэтому прогнала Катрину и отослала Мари?
Еще агент рассказал Николя, что возле дверей церкви Блан-Манто он заметил какого-то типа, похожего на комиссара Лардена. Тип, похоже, тоже его заметил, ибо сразу юркнул внутрь здания. Агент погнался за ним, но безуспешно. В церкви наверняка имелось несколько выходов. Отвечая на вопрос, отчего он принял неизвестного за исчезнувшего комиссара, агент ответил, что на субъекте был пресловутый кожаный камзол. Правда, лица его он не рассмотрел.
Николя, успевший утром в компании Ноблекура проглотить всего лишь чашку шоколада с булочкой, давно уже ощущал голод. Но у него оставалось еще одно дело. Кому после смерти Декарта отходит все состояние доктора? Судя по разговорам, и, в частности, по словам Полетты, состояние это очень даже существенное. К счастью, Николя запомнил имя нотариуса Декарта: комиссар упоминал его, когда, обремененный долгами, продавал виноградник в Попенкуре. Нотариуса звали мэтр Дюпор, его контора находилась на улице де Бюсси, на левом берегу Сены. Погода стояла прекрасная, и Николя пошел пешком. Прозрачный морозный воздух, наполняя легкие, очищал организм, словно глоток доброго белого вина. Солнце, миновав высшую точку подъема, медленно спускалось к горизонту, однако сияние от него по-прежнему исходило ослепительное. Мороз и солнце полностью преобразили город: казалось, кто-то неведомый выстроил его заново. Чтобы поскорее попасть в квартал Сент-Авуа, молодой человек решил пойти самой короткой дорогой, намереваясь попутно пообедать в какой-нибудь лавочке на улице Бушри-Сен-Жермен.
На ходу он старательно вспоминал все, что ему удалось сделать за сегодняшнее утро. Очевидно, Ноблекур не питал иллюзий относительно Лардена и прекрасно видел, как супругов, чьи ссоры не являлись для него секретом, затягивали в какие-то подозрительные махинации.
Визит к мэтру Вашону выявил два обстоятельства. Во-первых, оказалось, что у комиссара несколько кожаных камзолов, а значит, кожаные обрывки, обнаруженные на Монфоконе, не могут выступать в качестве доказательства его гибели. Следовательно, труп по-прежнему остается неопознанным.
Перебравшись по Новому мосту на противоположный берег, по улице Дофин он добрался до перекрестка Бюсси. Ему нравился этот квартал: когда он жил в монастыре кармелитов, он исходил его вдоль и поперек. При воспоминании об отце Грегуаре на душе у него потеплело, и он порадовался, что в воскресенье ему предстоит встретиться с отцом Грегуаром на званом обеде у Ноблекура.
Николя показалось невежливым беспокоить нотариуса в часы обеда, а потому он свернул на соседнюю улицу Бушри-Сен-Жермен. Он уже знал, что улицы, где находились парижские скотобойни, являли собой совершенно особый мирок, и постарался стать в этом мирке своим человеком. Тем, кто занимался ремеслом мясника, приходилось подчиняться целому ряду правил и уставов, сочиненных корпорацией, ревниво следившей за соблюдением своих прав и привилегий. Он с удивлением узнал, что цены на мясо устанавливались начальником полиции и зависели от стоимости живого скота. Меры веса и их эквиваленты строго контролировались администрацией. Николя довелось принять участие в нескольких делах по наведению порядка на мясном рынке. Полиция постоянно вела борьбу с незаконными торговцами, привозившими мясо неизвестно откуда. Мясники в один голос твердили, что у подпольных торговцев мясо ворованное, испорченное или от больных животных. Торговцы эти обвинения категорически отвергали, утверждая, что у них есть свои клиенты, ибо они торгуют дешевле, чем мясники, состоящие членами корпорации. Кроме того, нередко возникали мелкие конфликты между службами, подчиненными начальнику полиции, мясниками и клиентами. Вечная проблема довесков также будоражила население предместий и городскую бедноту. Продажа съедобных обрезков вместе с кусками, откровенно непригодными в пищу, постоянно приводила к столкновениям покупателей и продавцов.
Заметив стекавший под ноги и замерзавший буквально на глазах кровавый ручеек, Николя понял, что дошел до места. Толкнув калитку, он вошел в проход, заставленный столами для разделки мяса. В глубине располагалась бойня, шпарня и салотопня, а еще дальше стойла, где ожидали своей участи коровы и овцы. Мясники не только потрошили туши, но и торговали потрохами, всегда пользовавшимися спросом по причине их низкой цены.
Господин Депорж, к которому в надежде пообедать направился Николя, сдавал маленький зальчик торговке требухой. Поставив там несколько столиков и грубо сколоченных скамеек, мамаша Морель устроила трактир с домашними обедами. Она готовила кишки, требуху, обрезки, ножки, печень и легкие, и каждый раз по-разному. Николя заказал свой любимый рубец, но хозяйка, давно уже пребывавшая под обаянием молодого человека, сразу посоветовала ему отведать ее фирменное блюдо, а именно фрикасе из свиных ножек. Она делала его нечасто, ибо не имела права продавать свинину; торговать этим продуктом дозволялось только в мясных лавках. Чтобы ножки стали нежными, их долго отваривают в горшке, в большом количестве бульона, после чего мясо легко отделяется от кости. Затем кусочки приправляют мелко нарезанным лучком и обжаривают на сковороде с салом и растопленным сливочным маслом — до первого хруста. Потом поджарку мелко шинкуют и вновь обжаривают, несколько раз встряхивая сковороду. К измельченной поджарке добавляют половник бульона. Перед подачей на стол приправляют ложечкой горчицы, разведенной в кислом виноградном соке и уксусе, дабы получился льезон, и едят горячим. Хозяйка строго следовала рецепту, и, согласившись на фрикасе, Николя не пожалел; он дважды заказывал добавки. После сытной трапезы он почувствовал себя умиротворенным, согревшимся и готовым к встрече с нотариусом. Простая пища всегда вызывала в нем прилив энергии. Ему нравились обычаи и привычки простых горожан, и он, отправляясь гулять, с удовольствием смешивался с толпой, дабы понаблюдать нравы парижан. Из подслушанного меткого словца, подмеченной позы, подсмотренного жеста он, как из глины, лепил свой собственный образ; все, что во время этих прогулок впитывало его живое воображение, становилось неотъемлемой частью его обаяния, привлекавшего к нему людей, хотя он и не всегда должным образом ценил тех, кто по первому зову готов был служить ему верно и преданно.
Николя оказался прав, решив подкрепиться, перед тем как идти к нотариусу. Мэтр Дюпор принадлежал к той породе людей, которых не так-то просто заставить говорить. Он решительно отказался отвечать на вежливые вопросы Николя, касавшиеся состояния Декарта и о наличии у оного Декарта завещания, и даже посулил призвать своих клерков, дабы вышвырнуть наглого пришельца на улицу. Видя, что справиться с собеседником исключительно силой собственного авторитета не получится, Николя, смирившись, вытащил бумагу с подписью Сартина, после чего нотариус — с большой неохотой — поведал сыщику обо всем, что его интересовало. Да, господин Декарт обладал солидным состоянием, заключавшимся в землях и фермах, расположенных в Юрпуа и в Сен-Сюльпис-де-Фьевр, а также в ценных бумагах, выпущенных ратушей. Кроме того, он располагал солидной суммой наличности, размещенной у одного банкира. Да, он оформил завещание по всем правилам, и не так давно, в конце 1760 года. Согласно этому завещанию, его единственной наследницей является Мари Ларден, дочь комиссара Лардена.