Загадка улицы Блан-Манто
Шрифт:
Известие поставило Николя в тупик. Итак, незадолго до смерти Декарт почувствовал необходимость привести дела в порядок. И вместо того чтобы облагодетельствовать единственную родственницу, кузину Луизу Ларден, он остановил выбор на дочери комиссара, не связанной с ним никакими узами… От Декарта ниточка, без сомнения, тянулась к Лардену, подкинувшему Николя загадочную записку. И Декарт, и Ларден, покидая этот мир, адресовали живым загадочные послания. Почему Декарт составил завещание в пользу Мари Ларден, не имевшей к нему никакого отношения? Неужели этот старый развратник, вечно цеплявший личину святоши, попал под действие чар очаровательной и невинной девушки? А может, наоборот, неброская внешность скрывала преступную и страстную натуру Мари? Или Декарт решил обезопасить себя от покушения со стороны любовницы, чья ветреность и алчность не являлись для него секретом? Но ни в одном, ни в другом случае ничто не указывало на его готовность отойти в мир иной.
Пытаясь связать воедино попавшие к нему в руки
Выйдя из Шатле, он впервые после возвращения в Париж ощутил себя не у дел. В этот поздний час на город вместе с ночной мглой обрушился мороз, крепчавший с каждым часом из-за порывистого ветра. Николя позволил себе зайти в кондитерскую Сторера на улице Монторгей и устроил настоящую сладкую вакханалию, заказав сразу несколько любимых ромовых баб.
Войдя в дом господина де Ноблекура, он увидел Марион, хлопотавшую у плиты, где варился двойной бульон, который магистрат обычно выпивал перед сном. Сам Ноблекур ужинал где-то в городе. Николя отправился к себе в комнату. Разложив свой скудный багаж, он разделся и, протянув руку к окружавшим его со всех сторон книжным полкам, наугад взял одну из книг. Это оказалась поэма «Вер-Вер» Грессе [44] . Он открыл ее, и в глаза ему тотчас бросились строчки:
44
Жан-Батист Грессе (1709–1777). Поэт и драматург, автор комической поэмы «Вер-вер» (примеч. автора).
Николя горько улыбнулся. В голову опять полезли грустные мысли, вызванные письмом Изабеллы. Неожиданно он вспомнил элегантного молодого человека, увиденного им сегодня в зеркале мэтра Вашона. Логика подсказывала, что тем красавцем был он сам, но сознание отказывалось этому верить. Его новый облик искушал и одновременно таил угрозу. Николя отложил книгу и вытянулся на кровати. Свеча на прикроватном столике начала чадить. Длинная черная струйка поднималась вверх, к потолочным балкам, и на их блестящей поверхности постепенно образовалось черное пятно. Задумчиво обозрев пятно, он приподнялся, смочил слюной два пальца, загасил ими фитиль и снова лег, пытаясь сосредоточиться на мысли, упорно витавшей в его голове, но никак не желавшей складываться в четкий вывод. Пятно на потолке напоминало… Наконец-то! Перед глазами его предстало темное пятно на макушке черепа, найденного на Монфоконе. И, сделав очередное открытие, он заснул.
Воскресенье, 11 февраля 1761 года.
Субботний день Николя позволил себе посвятить блаженному ничегонеделанию. Он поздно проснулся и, воспользовавшись хорошей погодой, отправился бродить по городу. Он заходил в церкви, посетил Старый Лувр, полюбовался цитринами торговцев эстампами и картинами, а ближе к вечеру перекусил в таверне возле рынка. На обратном пути ему навстречу вылетела стайка мальчишек. С криками «Карнавал! вал! вал!» они несколько раз шлепнули его «крыской» [45] . Чтобы отчистить костюм от мела, которым его перепачкали, пришлось прибегнуть к услугам чистильщика. Усталый, он вернулся домой, улегся на кровать и допоздна читал. На следующее утро он отправился к мессе в церковь Сент-Эсташ. Он с удовольствием вслушивался в звуки, гулко разносившиеся под ее высокими просторными сводами; казалось, где-то в невидимой вышине играет гигантский орган.
45
Во время карнавала дети обычно метили прохожих куском материи, густо натертой мелом. Материю часто вырезали в форме крысы (примеч. автора).
На улицу Монмартр он вернулся, когда время уже перевалило за полдень. Его сразу накрыла волна чарующих мелодий. На цыпочках он вошел в библиотеку Ноблекура, временно превращенную в музыкальную гостиную. Одетый в широкое домашнее платье с восточным рисунком, хозяин дома аккомпанировал на скрипке двум музыкантам. Одним из них — к удивлению Николя — оказался отец Грегуар; молодой человек не подозревал, что святой отец неплохо играет на скрипке. Второй, остролицый человечек в ярком блондинистом парике, видимо, был Бальбастр, органист из Нотр-Дам:
Соната для трио завершилась. Наступила долгая пауза. Ноблекур с тяжким вздохом стянул с себя парик и, вытащив из рукава большой платок, промокнул потный лоб. Тут он заметил Николя. Немедленно раздались приветственные голоса. Не скрывая радости от встречи с другом, отец Грегуар и Пиньо по очереди заключили Николя в объятия. Приветствуя Бальбастра, Николя постарался выказать все возможное почтение, кое безвестный молодой человек обязан оказывать знаменитости. А когда Ноблекур назвал его «доверенным лицом Сартина, юношей с большим будущим», он от смущения покраснел. Появление Марион и Пуатвена с вином положило конец всеобщему обмену любезностями. Гости расселись, и разговор принял общий характер. Привыкнув после концертов, куда они ходили вместе с Николя, обсуждать качество исполнения, Пиньо поинтересовался мнением друга о только что прослушанной сонате для двух скрипок и баса композитора Леклера [46] . Не успел Николя открыть рот, как Бальбастр прервал их, затеяв ученый спор о басовых нотах, звучавших в аккомпанементе.
46
Жан-Мари Леклер (1697–1764). Скрипач и композитор (примеч. автора).
В библиотеку проскользнула Марион и что-то зашептала на ухо своему хозяину.
— Ну разумеется, — ответил Ноблекур, — ведите его сюда. И принесите еще один прибор для нашего друга, прибывшего без предупреждения.
В библиотеку вошел кавалер немногим старше Николя. Взмахнув шляпой, он непринужденно поклонился собравшимся и вручил сопровождавшему его Пуатвену шпагу. Подойдя к клавесину, он любовно провел рукой по его лаковой поверхности и устремил взор на общество. Несмотря на напудреный парик, его насмешливое лицо выглядело удивительно молодо. Густые брови, орлиный нос и изящной формы рот, в очертаниях которого просматривалась ироническая гримаса, приятно дополняли друг друга. Светло-голубой, почти белый фрак с блестящим шитьем напомнил Николя фрак, сосватанный ему Вашоном.
— Господа, рад представить вам господина де Лаборда, первого служителя опочивальни Его Величества [47] .
Последовал новый обмен приветствиями. Даже Бальбастр попал под обаяние манер новоприбывшего. Услышав о должности, которую Николя занимал при начальнике полиции, Лаборд окинул его проницательным взором.
— Чем обязан, сударь, радостью принимать вас у себя? — спросил советник. — Вы редкий гость, и нам хотелось бы видеть вас почаще. Дружеские чувства, всегда питаемые мною к вашему отцу, теперь отданы вам. Этот дом ваш.
47
Жан-Бенжамен де Лаборд (1734–1794). Первый служитель королевской опочивальни при Людовике XV, потом генеральный откупщик. Погиб на гильотине во время террора (примеч. автора).
— Ваш слуга, сударь. Увы, у меня редко выдается свободный день. Но сегодня, когда я, наконец, свободен, я немедленно отправился к вам. Король отбыл с госпожой де Помпадур в Шуази. Мне следовало ехать с ними, но его величество по доброте душевной отпустил меня. А когда короля нет на месте, из Версаля все бегут. Последовав всеобщему примеру, я удрал из Версаля, явился к вам и намерен напроситься на обед.
Беседа оживилась. Пиньо, чья осведомленность в закулисье придворной жизни поразила Николя, сообщил ему на ухо, что именование служителя не должно вводить в заблуждение: де Лаборд очень важное лицо. Он являлся одним из четырех первых служителей королевской опочивальни, под его началом находились все внутренние службы дворца. И он обладал несравненной привилегией находиться в непосредственной близости от его величества, ибо по долгу службы ночевал в королевской спальне. Сам Лаборд никогда не опровергал слухов ни об особом расположении к нему короля, ни о своем богатстве, ни об участии в интимных ужинах в малых апартаментах. Наконец, довершая характеристику нового гостя, Пиньо добавил, что тот слывет другом маршала Ришелье, носившего звание первого дворянина королевской опочивальни.