Загадка вечернего звонка
Шрифт:
— Значит, этот, из чистки, что-то пронюхал, — с волнением принялся развивать свою версию Иван. — Поймите, ведь для этого не обязательно что-то уж такое особенное. Иногда достаточно ерунды.
— Из-за ерунды? Платить деньги? — сомневался Герасим. — Как я понял, этот тип у неё крупную сумму требует.
— Это только доказывает, — ответил Иван, — что он случайно оказался свидетелем какого-то её неблаговидного поступка. Ну, например, который она обязательно хочет скрыть от родителей или от этого своего Филиппа.
— Не
— Естественно, я не знаю что, — Иван и на сей раз не смутился. — Но ты же сама говорила: Настасья жутко гордая. Вот ей и трудно в чем-то таком признаться.
— Очень понятно, — с издевкой проговорил Муму.
— А что тут непонятного, — откликнулся Иван. — Вот вам простой пример: Настасья у кого-нибудь что-нибудь украла. Ну, даже какую-нибудь мелочь. А Жора об этом узнал. И теперь ставит условие: или выкладывай кругленькую сумму, или всем расскажу.
— Ты только не ляпни это при Варваре, — пристально посмотрела на него Марго. — Иначе наживешь себе смертельного врага.
— Мне теперь не привыкать, — усмехнулся Иван. — У меня четыре таких уже есть. Из Английского клуба. Конечно, я не собираюсь говорить это Варьке. И вообще ничего не утверждаю. Просто в качестве примера привел.
Пример, сам по себе вполне убедительный, в связи с Настасьей вызывал большие сомнения. Но ведь она могла попасть в какую-нибудь другую неблаговидную историю, которая вполне годится для шантажа.
Словом, от версий у пятерых друзей головы пухли. Настасья упорно отсиживалась дома. А ребята, к великому неудовольствию жителей, торчали в подъезде. От них четверо друзей услышали массу всего, и это были сплошь не комплименты.
Когда Варя с родителями наконец-то вернулись, ребята испытали большое облегчение.
На следующее утро она была сама не своя.
— Мне только что удалось порыться у Настасьи в шкатулке, — начала она по дороге в школу рассказывать друзьям. — Все бабушкины драгоценности исчезли. Понимаете, ни-че-го не осталось. Я уже просто не знаю, что делать. Может, предков поставить в известность? Но тогда вроде выйдет, что я сестру закладываю. Она мне этого не простит.
— Если ты жизнь ей спасешь, простит, — заспорил Герасим.
— А если, наоборот, испорчу? — спросила Варвара. — Доказательств-то пока нет. Вдруг у нас у всех больное воображение?
— Может, у тебя больное, а у меня здоровое, — опять выступил с возражениями Муму. — И я знаю, что позавчера Настасья ходила в ломбард и вышла оттуда совершенно чокнутая.
— Она и сейчас, как чокнутая, — сообщила Варя.
— И камушки никогда не врут, — задумчиво произнесла Марго. — Знаешь, Варька, погоди пока говорить родителям. Может, конечно, потом и придется. Но, думаю, сперва тебе следует побеседовать наедине с сестрой.
— Точно, — поддержал Павел. — После уроков все вместе подумаем, как тебе лучше к ней подъехать. Вдруг что получится?
— Ну, разве что вместе подумаем, — Варвара совсем не была уверена в успехе.
Они подошли к школе. К ним подбежал Сеня Баскаков и принялся что-то выяснять насчет алгебры. Говорить дальше о главном деле друзья при нем, естественно, не могли. К тому же у Ивана при виде здания родной «Пирамиды» резко испортилось настроение. Он вспомнил, что должен немедленно отнести рекомендации в Английский клуб.
Правда, «немедленно» дотянулось до большой перемены. Лишь когда Павел сказал: «Иди, а то скандал будет и весь наш план сорвется», — Пуа-ро, шелестя рекомендациями, поплелся на второй этаж в комнатку, на полированной двери которой висела кокетливая медная табличка «English club».
Иван вошел. В комнате оказалось несколько человек. Трое суетились вокруг длинного стола, на котором стояли баночки с красками и лежал большой лист ватмана, уже пестревший разно-цветными надписями и фотографиями. «Стенгазету свою английскую делают», — с неодобрением подумал Пуаро.
В торце стола, как истинный председатель, восседал Игорь Коростелев. Рядом с ним, опершись на спинку стула и что-то увлеченно доказывая, стоял Глеб Синицын. Глаз у него уже открылся, а синяк приобрел багрово-желтый оттенок.
Едва увидев Ивана, он злобно рявкнул:
— Что надо?
— Да я… тут… вот… — И Ваня потряс в воздухе рекомендациями. Чувствовал он себя крайне дискомфортно.
— Нельзя ли поточнее? — брезгливо выпятил нижнюю губу председатель.
«Ох и мерзкий же тип», — подумал Иван, однако постарался как можно спокойней и четче произнести:
— Я — Иван Холмский. Пришел подавать заявление в Английский клуб.
— Ты? Заявление? — Нижняя губа у Коростелева отвисла ещё сильнее. Его лоснящееся блинообразное лицо выражало крайнее отвращение. Однако, видимо, Рогалева-Кривицкая провела подготовительную беседу. Ибо, явно преодолев желание выставить непрошеного кандидата за дверь, Игорь важно протянул пухлую белую руку:
— Давай. Посмотрим.
— Игорь! Ты что? — взвыл у него над ухом Глеб Синицын.
— Потом, — истинно начальственным жестом отмахнулся от него Коростелев.
Синицын мигом заткнулся и, пожав плечами, отошел к ребятам, колдующим над стенгазетой.
Иван вложил в пухлую руку рекомендации. Председатель, глянув, осведомился:
— А заявление?
— Не знаю, как писать, — ответил Иван.
Председатель тяжело вздохнул. И смерив новичка взглядом, в котором без труда читалось: «Возись тут со всякими насекомыми», — неторопливо двинулся к шкафу.
— Сейчас найду бланк и напишешь.
Дожидаясь, Иван стал рассматривать стенгазету. Худенький невысокий мальчик в очках, высунув от старания язык, дорисовывал на «шапке» Биг Бен.