Загадка золотого кинжала (сборник)

Дойл Артур Конан

Эти несчастные мастера Сценической Слепоты входят в комнаты, где им приходится буквально протискиваться среди множества людей, причем именно тех, которых видеть не просто желательно, а прямо-таки необходимо: через некоторое время они попадают в ужасную беду исключительно потому, что кое-кого в тот момент не увидели. Однако упорно не замечают вообще никого – даже когда он стоит между ними, разговаривающими друг с другом.

С нетерпением жду пьесы, в которой какой-нибудь режиссер, сторонник новых веяний, заставит персонажей носить конские шоры. Право, это будет хоть какое-то объяснение.

Кроме феномена Сценической Слепоты существует еще и Сценическая Глухота. Клянемся: она достойна

отдельного рассмотрения. Другие персонажи, стоя непосредственно за спиной наших персонажей, болтают столь громко, что нашим приходится повышать голос до крика – но нет, наши, оказывается, все это время слышат только друг друга и даже не подозревают, что на Сцене есть еще кто-нибудь, кроме них. Когда они после получасовых воплей уже окончательно охрипнут, кто-то на заднем плане будет со страшным грохотом убит, причем в падении он увлечет за собой всю мебель, которая, понятно, тоже будет падать отнюдь не тихо; вот только тогда один или двое из наших неуверенно произнесут, что, кажется, «слышен какой-то шум».

Вернемся к Комическому Персонажу. Всегдашним украшением Сцены становится его перепалка с женой (если он женат) или с возлюбленной (если он не женат). Они ссорятся с утра до вечера. «Вот какая тяжелая у них жизнь!» – возможно, подумаете вы; но им, по-видимому, она вполне нравится.

Чем живет Комический Персонаж, каким образом он зарабатывает на жизнь: свою, своей жены (впрочем, по ее виду можно смело заключить, что жизнь в ней едва теплится), а также остальной семьи – это овеяно глубочайшей тайной, которую мы раскрыть не беремся. Уже упоминалось, что богатство ему присуще в столь же малой степени, что и аристократизм; но, по-видимому, он и не стремится хоть что-нибудь заработать. Иногда Комический Персонаж держит лавку, однако, судя по его манере вести бизнес, осознанно торгует себе в убыток.

Начнем с того, что он по щедроте душевной просто-напросто не требует ни от кого из своих гостей (а как их иначе назвать?), чтобы те платили за покупки. Отчасти это понятно: все гости-покупатели находятся в крайне стесненных обстоятельствах, и у него не хватает духу требовать с них деньги, пока их финансовое положение не улучшится – а оно, конечно, не улучшается, да и с чего бы? Так что хозяин лавки наполняет им корзинки вдвое большим количеством провизии, чем они намеревались купить, сердито отпихивает протягиваемые ему деньги и утирает скупую мужскую слезу.

Спрашивается: ну почему ни один Комический Персонаж не удосужится открыть продуктовую лавку по соседству с домом, где живем мы?

Когда выясняется, что торговля не приносит большого дохода (так иногда бывает при подобном ведении дела), семейный бизнес пытается поддержать жена Комического Персонажа. Она поселяет в доме квартирантов. Плохая идея: в результате хозяева и жильцы тут же меняются ролями. Главный Герой и Главная Героиня, кажется, давно уже ждали чего-то в этом роде – они тут же являются и завладевают всем домом, прочно сев на шею семье Комического Персонажа.

Безусловно, Комический Персонаж и слышать не хочет о том, чтобы брать плату (хотя бы только за стол и кров) с того человека, который в счастливые детские годы лупил его смертным боем. Кроме того, разве Героиня (ныне сделавшаяся женой Героя) не была в свое время самой прекрасной и задорной девушкой их общей родной деревушки, что в тихом графстве Линкольншир? (С содроганием думаем о том, каково же было жить в той деревушке, если этот образец уныния считался там эталоном веселья!) А раз так – то простой человек, у которого в груди

бьется благородное сердце, не может даже намекнуть этим своим друзьям, что за квартиру вообще-то положено платить, да и стирка тоже обычно не бесплатна.

Жена Комического Персонажа с этим не согласна. Но он гневно осуждает ее черствость – так что в результате мистер и миссис Герой продолжают жить на дармовщинку до последнего акта. Ровно на тех же условиях (то есть вообще ни на каких) семья Герой получает уголь, мыло и свечи, а также масло для волос геройского ребенка.

В некоторых случаях Герой пытается вяло и смутно, но зато неоднократно возражать против такого порядка вещей. Суть его возражений примерно такова: он не хочет даже слышать о том, чтобы сидеть на шее у этих достойных людей и быть им в тягость, лучше он уйдет прочь и сядет где-нибудь на обочине. Что он будет там делать? Единственное, что умеет без посторонней помощи: голодать. Комический Персонаж выдерживает по этому поводу с Героем настоящую баталию (словесную) – и в итоге одерживает решительную победу. В результате его благородный друг так и не пересаживается с шеи на обочину.

После того как вечером мы наблюдаем примеры столь возвышенного бескорыстия на театральной Сцене, поутру бывает вдвойне обидно оказываться свидетелями или даже участниками совсем других сцен. Например, тех, которые устраивает нам квартирная хозяйка, беспардонным образом вламывающаяся к нам из-за такого пустяка, как просроченная (подумаешь, всего-то на жалкие три, ну пусть четыре недели!) оплата за жилье, – и требующая, чтобы мы или внесли деньги немедленно, или столь же немедленно, как она говорит, «выметались прочь». А затем, высказав все, что намеревалась, но отнюдь не умолкая после этого, она выходит от нас и торжественно спускается по лестнице, причем ее голос, злонамеренно повышающийся, становится по мере удаления не тише, но громче… Да… Так вот, подобное несовпадение Сценической и обыденной реальности навевает печальные мысли.

Впрочем, свое бескорыстие Комический Персонаж щедро делит со множеством других персонажей. На Сцене бескорыстие – норма, а не исключение. Там с утра до вечера только и делают, что раздают нуждающимся кошельки: на Сцене это некий аналог чаевых, меньше кошелька дать никак нельзя. Как только вы услышите, что кто-то попал в беду, первым делом вытаскивайте из кармана кошелек, суйте его в руку несчастного, а потом (или одновременно) эту же руку крепко пожмите. После чего можете утирать скупую слезу и уходить: пешком, потому что себе вы не оставили даже денег на проезд. Так что бодрым шагом отправляйтесь домой и берите новый кошелек.

Люди среднего класса и прочие обыватели, не имеющие такого большого запаса кошельков, на Сцене имеют право проявлять щедрость и более умеренно, раздавая направо и налево бумажные фунты целыми фунтами, а слугам протягивая в качестве чаевых не менее пяти фунтов (в данном случае это не вес, но банкнота).

Есть на Сцене и скупцы, которые доходят до такой низости, что могут ограничиться всего лишь совереном [33] . Но, как правило, до этого опускаются только Главные Злодеи; впрочем, лордам это тоже разрешено. А вообще-то респектабельные обитатели Сцены никогда не рискуют дать меньше кошелька.

33

В 1890-е гг. (т. е. эпоху, когда Джером К. Джером создавал этот «театральный» цикл) семья из двух взрослых человек и ребенка на соверен могла прокормиться примерно неделю, а то и полторы – даже в Лондоне, где продукты стоили гораздо дороже, чем в сельской глубинке.