Шрифт:
1
Следователь Морского ведомства и Литературовед направляются к порту. Пройдя мимо складов, они оказываются в сухом доке, где возвышается «Уран», окутанный голубоватой вечерней дымкой.
— Странно, не правда ли, видеть такую моторную крейсерскую яхту, как «Уран», в сухом доке, — говорит Следователь, поднимаясь вместе с Литературоведом по железному трапу, приставленному к гладкому борту. — Посмотрите, как выделяется ватерлиния, испещренная кровавыми царапинами, — продолжает он, преодолев половину ступенек. — Несмотря на отчаянные усилия, никто из потерпевших так и не смог ни за что уцепиться, чтобы забраться на борт. Но лучше исследовать эти царапины при дневном свете, а пока давайте осмотрим каюты. Всё на своих местах, кроме рукописей, которые мы с моим другом Криминологом приказали изъять. В рубке и на палубе ничего не тронуто, как, впрочем, в библиотеке и на кухне. Только испорченные продукты были выброшены после описи. А теперь пойдем по этому коридору, — говорит он, показывая дорогу Литературоведу. — Здесь каюта Карла Найя, самая просторная:
И на обратной стороне тем же почерком написано:
Триада богинь правит миром, когда из хаоса рождается безвестный бог Уран В тайных расселинах Матушки-Земли дождь превращается в реки чистой воды В ложбинах рождаются птицы деревья цветы как и первые существа из полуплоти-полукрови — мы в пучине, куда нас бросил Арно!— Уран… Скажите, вам не кажется, что этими стихами, где фигурирует название яхты, Курт Най хотел посмертно подсказать нам разгадку?
— Если бы эти стихи попались мне в то время, когда я писал книгу о литературном семействе Найев, я с удовольствием включил бы их туда, — отвечает Литературовед. — Я могу оставить себе этот листок?
— Конечно. Вы можете присоединить его к рукописям, которые мы отнесли в ваш номер в отеле. А теперь пройдем через эту шлюзовую камеру. Вот мы и в передней части яхты. Это уголок Франца Найя, настолько тесный, что непонятно, как он здесь работал. Стопка исписанных бумаг находилась на этажерке возле иллюминатора. Рядом, в закоулке, спал Юлий. Его рукописи занимали три старых чемодана, стоявших открытыми на полу. Вот и всё, что мы обнаружили с моим другом Криминологом, когда поднялись на борт вместе с береговой охраной. Пустой «Уран» дрейфовал в открытом море, где его нашло рыболовецкое судно и взяло на буксир.
— Но…
— Вас удивляет, что на борту не было ни одного слуги? Да, это так, на яхте не было ни матросов, ни горничных, ни повара. Хотя, по идее, здесь должен был находиться или какой-нибудь таиландец, или пакистанец, или грек; греки на яхтах — классические слуги. Но эта яхта не классическая. Карл Най любил отправляться в море один со своей семьей, своей литературной семьей, как говорит название вашей книги. Это было желанием писателя, прихотью известного и авторитарного человека. Конечно, если бы на борту были слуги, драмы не произошло бы, так как кто-нибудь спустил бы лестницу и все семейство благополучно забралось бы на борт. К сожалению, в жизни случаются такие нелепости. Понимаете, в море царит другая логика, чем на земле. Море — огромное нелогичное живое тело. В каждом преступлении, произошедшем в море, сталкиваешься с иррациональным. Может, поэтому я самый одержимый фанат своего дела. Кстати, мой друг Криминолог, который к тому же пишет стихи, тоже обожает свою работу. Люди, отправляющиеся в плавание, очень отличаются от других людей. В море всё ненормально. Преступление, совершенное в море, ненормальное преступление. А вот несчастный случай в море — нормальное явление. Даже самые ненормальные несчастные случаи в море являются нормальными. Каждый день в морских водах происходит огромное количество необъяснимых событий. Движение этой водной глади не только искажает перспективу, но и сильно повреждает разум. «Море играет, как отмечают многие поэты», — часто повторяет мой друг Криминолог. Он пишет очень давно, но никому не показывает свои стихи, только рассказывает о них близким людям. Однако все наслышаны, что у него их очень много. Стихи, как он любит говорить, это темы. «Темы, — объясняет он, — это то, что руководит творческой мыслью. Нет ничего хуже сюжета, какой-то идеи. Для творца имеет значение лишь увлеченность разными темами, абсолютно противоположными друг другу. Только тогда разум безумствует и с наслаждением бросается в хаос, порожденный различными идеями». Впрочем, вы скоро с ним познакомитесь. Он найдет нас в Морском клубе, как только разрешит некоторые проблемы, серьезно осложняющие ему жизнь. Не так давно мы вместе расследовали крушение одного парома, в котором погибло более восьмисот человек из-за пробоя передних тормозных колодок… А теперь зайдем в рубку, служащую также салоном-библиотекой. Здесь можно было одновременно управлять судном и беседовать со своими гостями, сидевшими в удобных креслах под книжными полками на стенах.
— Смотрите, — говорит Литературовед, записывая в блокнот названия книг, — здесь собраны все великие классики, всё лучшее, новое, неожиданное, что произвела человеческая мысль в различные эпохи. «Уран» был великолепной плавучей библиотекой…
— Которая в одно мгновение потеряла не только своих читателей, но и авторов.
— Вот где загадка! В том, что какая-то яхта идет ко дну с пассажирами, библиотекой и рукописями, нет ничего удивительного. Дно океана усеяно подобными сокровищами. Собранные вместе в ограниченном пространстве, они символически представляют все то, что создано человечеством. И мы, хоть и с жалостью, принимаем как неизбежное, что все это погибло. А здесь волнует и огорчает то, что мы являемся свидетелями долговечности утерянного мира.
— Вы хотите сказать, книг без читателей?
— Вот именно! Я вспоминаю один очень странный рассказ Франца Найя. В нем идет речь о настолько автоматизированном мире, что когда все люди внезапно погибают, — какая-то неизвестная эпидемия, — то всё продолжает исправно функционировать. Нефть добывается сама по себе, атомные станции работают вхолостую, энергия распределяется самостоятельно, поступая на машиностроительные заводы, которые сами продолжают выпускать продукцию, совершенствовать ее и распределять. И вот представьте себе удивление каких-то космических путешественников, обнаруживших этот мертвый мир, населенный исключительно беспрерывно работающими и якобы думающими машинами, бесцельно выпускающими продукцию и не имеющими ни малейшего представления о том, что случилось с давно исчезнувшим человечеством.
— Это похоже, — говорит Следователь, — на удивление человека, обнаружившего великолепную раковину, из которой несколько тысяч лет назад вылупилось неизвестное животное.
— Да, только раковина — это предмет, окаменевшее ископаемое, след. А Франц Най хотел показать весь ужас того — и эту мысль так и хочется развить, — что бессмысленное движение происходит бесконечно. «Без искусства, — говорил он, — может, и мы представляли бы собой то же самое: движение ради движения?»
— Вы с ним часто встречались?
— Да, достаточно часто. Он жил в Гамбурге, где ставил любопытные опыты с органами чувств. Кстати, он изобрел удивительный прибор, о котором я расскажу вам позже.
— Осторожно спускайтесь по трапу, — предупреждает Следователь. — Нам уже пора ехать в Морской клуб. Мой приятель Криминолог наверняка нас заждался.
2
Они заходят в Морской клуб, где их поджидает Поэт-Криминолог.
— А вот и наш французский литературовед! — знакомит их Следователь.
— Мы ждали вас с большим нетерпением! — восклицает Криминолог. — Я прочитал вашу книгу «Литературная семья Найев», и мы подумали, что вы смогли бы помочь нам расшифровать рукописи, найденные на борту «Урана».
— Мы только что были в сухом доке, — говорит Следователь и, поворачиваясь к Литературоведу, объясняет: — Именно мой друг Криминолог предложил обратиться к вам. Он сказал: «Я думаю, что его присутствие нам сильно поможет. Этот ученый прекрасно знает всё, что написано Карлом Найем, его братом Юлием, сыновьями Куртом и Францем, а также дочерью Розой Зорн-Най. Он долгие годы интересуется этой семьей, в курсе всех их бесконечных конфликтов, любовных связей, ревности, ненависти, амбиций! Без него мы никогда не раскроем тайну «Урана», так как это не несчастный случай, а продуманное решение убрать лестницу». Именно так вы сказали?
— Все верно! Из вашей книги следовало, — и меня это особенно поразило, — что метафорическая лестница между членами этого странного семейства была давно убрана и все конфликты, которые их разделяли и в то же время сплачивали, когда-нибудь должны были закончиться драмой. Отсюда такое загадочное исчезновение!
— Поскольку мы будем работать втроем, — прерывает его Следователь, — то я позволю себе заметить, что вы не только прекрасный криминолог… но и тайный поэт.
— О, не будем касаться поэзии! В этом деле участвует только криминолог; поэт всегда позади, он наблюдает и молчит. Один молодой поэт, которого я люблю и который наивно возомнил себя графом, сказал: «Неужели я должен писать стихи, чтобы отгородиться от других людей?» Не буду ничего к этому добавлять. Я и в самом деле иногда пишу стихи, но редко даю их читать. В своих стихах я говорю о том, что не могу выразить другим способом. Я пишу ночью, а днем работаю с моим другом Следователем. С одной стороны, я тот, кто пишет, а с другой — тот, кто изучает причину смерти. Я обожаю расследования. Меня увлекают несовместимые вещи. На первый взгляд, между поэтом и криминологом нет ничего общего, и однако я живу в полной гармонии. Мне интересна ненормальность. Почему кто-то внешне нормальный неожиданно, без всяких причин, теряет рассудок? Вы знаете, что в Берлине есть институт кайзера Вильгельма, где мозг прославившихся людей — знаменитостей или убийц — рассекают на двадцать тысяч волокон толщиной в двадцать микрон? Там есть мозг Ленина, Максима Горького, Сталина, Эйнштейна, а также многих политиков и ученых двадцатого века. Эти волокна хранятся между стеклянными пластинами, чтобы в будущем их могли изучить наши потомки и сделать соответствующие выводы. Вы не можете представить, до какой степени изношен мозг Ленина! Вот наглядный пример ненормальности. Конечно, каждый человек в чем-то ненормален. Но большую часть времени эта ненормальность никак не проявляется в так называемой повседневной жизни. И вдруг нормальный человек, как характеризуют его соседи, убивает своих жену и детей. Самое нежное существо неожиданно превращается в дикого зверя. И все же, в большинстве случаев ненормальность выявить очень сложно. Представьте, как мы удивились бы, если бы взяли первого встречного и вторглись в глубины его сознания!