Загадки остались
Шрифт:
Ручей оказался соленым. Но вблизи его истока виднелось маленькое болотце, в центре которого из-под земли выбивались струйки почти пресной воды, более или менее сносной. У этого источника я и остановился.
Обширная площадь жидковатой грязи, прикрытая белым налетом, кое-где сверкала длинными и причудливыми кристаллами соли. Полнейшее безлюдье и тишина производили своеобразное впечатление.
Было очевидно, что весною эта впадина заливалась водою и становилась настоящим озером, но с наступлением жарких дней быстро высыхала.
Здесь оказалось много разнообразных
Остаток дня прошел незаметно. По берегам озера среди солянок оказалось много нор тарантулов, которыми я тогда особенно интересовался.
Наступил вечер. Высоко над землей стали быстро проноситься какие-то бабочки. При полном безветрии все они летели безостановочно в одном направлении, на запад. Каждая бабочка летела сама по себе, в отдалении от других. Ни одну из них поймать не удалось, и участницы переселения остались неизвестными. Массовые перелеты бабочек хорошо изучены в некоторых странах. Нередко бабочки летят осенью на юг, где зимуют, а весной, подобно птицам, возвращаются на родину. Но о бабочках пустыни, совершающих массовые перелеты, никто ничего не знал.
Потом стали раздаваться легкие пощелкивания о брезентовый верх спального мешка: что-то падало сверху почти отвесно, подобно дождю. Вот падения стали учащаться, и вокруг на земле закопошились маленькие жужелицы. Жуки, видимо, летели тоже на большой высоте.
Дождь из жужелиц продолжался недолго. Возможно, жуки тоже переселялись, и их рой, пролетая над пустыней, внезапно снизился. Подобное поведение нехарактерно для жужелиц, обычно не склонных ко всякого рода скоплениям.
Еще больше сгустились сумерки. Начала гаснуть вечерняя зорька и, как бывает на юге, быстро наступила ночь, и загорелись первые звезды. Теперь, когда день закончился, пора кипятить воду и вдоволь напиться чаю после жаркого дня и тяжелого путешествия.
Топлива было мало. Все же из мелких палочек и сухих стеблей разложил маленький костер и повесил над ним котелок с водой.
Стояла удивительная тишина, было слышно тиканье карманных часов. Иногда раздавалось гудение, отдаленно напоминавшее звук мотора самолета. Потом гудение стало громче, раздалось совсем рядом, мимо пролетело что-то большое черное и шлепнулось у костра. Это был самый крупный из наших жуков-навозников Gamalokopr, бронированный красавец с широкими передними ногами-лопатами, в блестящем черном костюме, отражавшем пламя крохотного костра. Вслед за ним, покружившись в воздухе, попал прямо в костер второй жук, разбросав горящие веточки. Третий стукнулся о дужку котелка и свалился в него. Потом воздух наполнился жужжанием крыльев, и высохшая трава пустыни зашевелилась от множества жуков.
Костер был потушен жуками, а красавцы навозники ползли и летели со всех сторон. О чае не приходилось и думать.
Попив тепловатой и пахнущей сероводородом воды, я залез в спальный мешок. Лёт жуков постепенно затих, а те, что приземлились возле меня, расползлись или улетели.
Ночью с холмов раздался заунывный и долгий вой волков. Хищники были явно недовольны мною, занявшим место водопоя. Потом что-то крупное стало разгуливать по спальному мешку. Пригляделся. На брезенте уселась большая фаланга. Попытался ее сбросить, двигая ногами в мешке, но она, такая наглая, помчалась к голове и, по пути хватив за палец челюстями, скрылась в темноте.
На озере я провел еще один день. Царапина от укуса фаланги в сухом и солнечном климате пустыни быстро подсохла. Впрочем, о ней я не беспокоился: фаланги не имеют ядовитых желез, и слухи об опасности этих паукообразных вымышлены.
На следующий вечер дружного полета больших навозников уже не было, жуки не мешали кипятить чай, не летали и бабочки, не падали сверху жужелицы и вечер казался обыденным. Видимо, большие навозники и жужелицы оказались готовыми к брачному полету в один и тот же день. А это немаловажное обстоятельство: попробуйте в громадной пустыне встретиться друг с другом.
Прошло двадцать лет, и так случилось, что я за это время ни разу не бывал на Сорбулаке.
Весна 1969 года была необычно дождливая и прохладная, пустыня покрылась обильной весенней травой и цветами. Асфальтовое шоссе прорезало холмы вместо проселочных дорог, по которым когда-то я путешествовал на велосипеде. По шоссе мчались автомашины. Велосипедом теперь на столь большое расстояние никто не пользовался. И сам я сидел за рулем легковой машины, загруженной массой вещей, обеспечивающих удобство экспедиционного быта и работы. Вокруг зеленели всходы пшеницы: сельскохозяйственные посевы заняли большие площади в этой, когда-то глухой и обширной, пустыне. Иногда по пути встречались поселки совхозов.
Сорбулак казался все таким же на просторах пустыни. Только на месте солончака блестело, отливая синевой неба, озеро. Снежная зима и весенние дожди заполнили водой почти до самых краев эту бессточную впадину. На кромке голого топкого берега виднелись влипшие в грязь погибшие большие навозники — потомки тех, кто когда-то разбросал мой крохотный костер. Только на вязком берегу уже не было видно ни следов барсуков, ни лисиц, ни волков. Не летали и утки. Лишь когда зашло солнце, сверкнув красным закатом по полоске воды, на Сорбулак прилетели осторожные утки-атайки и долго в темноте переговаривались гортанными голосами.
Что влекло к Сорбулаку этих жуков? Они — ночные жители, днем не активны. Ночью же, когда стихал ветер, от озера во все стороны тянуло густым запахом сероводорода. Этот газ образуется от гниения органических веществ, навоза и разлагающихся трупов. Не запах ли сероводорода привлекал к озеру больших навозников? Летом домашних животных перегоняли на горные пастбища, и бедные жуки явно голодали. К тому же, как я недавно выяснил, брачные дела навозники справляют совсем в другой обстановке. Самцы разыскивают самок в вырытой ими норе и с запасенным большим навозным шаром.