Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев

Ножникова Зоя

А в середине февраля 1526 года, продолжал Герберштейн, «выехали мы из лесу на равнину перед Брестом, и был в тот день такой жестокий ветер и снегопад, что за метелью не было видно лошадей. Я стал обдумывать способы, как мне укрыться от ветра и стужи, так как понял, что придется заночевать в поле. Поставили сани против ветра, и как только к ним наметало снегу, выкатывали их выше, под образовавшейся таким образом стеной я разместился с кучером и лошадью. Бог миловал, и мы все же добрались до Бреста».

Среди прочего, Герберштейн описал совсем диковинный способ передвижения, принятый у русских зимой, которым ему, к счастью, не пришлось пользоваться:

«Зимой в очень многих местностях Руссии обыкновенно путешествуют на артах. Арты — это нечто вроде деревянной доски шириной в одну косую ладонь и длиной приблизительно в два локтя [19] ,

спереди несколько приподнятые, посредине с краю тоже приподнятые настолько, чтобы в промежуток можно было поставить ногу; в этом приподнятом месте есть дырочки, чтобы привязывать ногу. Когда снег затвердевает или покрывается коркой, то за день на них можно проделать большое расстояние. В руках ездок держит небольшое копьецо, которым он управляет и помогает себе, когда спускается с гор или когда ему грозит падение. В тех местах ездят исключительно на таких артах. Говорят также, что у них есть большие собаки, которые таскают сани. Эти вьючные животные у них.очень крупные, и с их помощью можно перевозить тяжести».

19

Локоть— это мера длины, которая получалась, если отмерить кусок ткани или веревки до сгиба руки в локте, прихватив пальцами отмеряемый кусок: десять вершков и три четверти, то есть примерно 38-46 см.

Дорожный стол посла

Барон с увлечением читал книгу Герберштейна. Мало кто воспроизводил события так ярко, красочно, таким прекрасным пером. Но Барон знал, что книгу свою Герберштейн писал в старости и явно не смог удержаться от преувеличения тех тягот, которые он с легкостью преодолевал молодым человеком. Жуткие описания ночлегов в снегу не должны заслонять той истины, что подобное могло случиться за многие десятки ночей не более нескольких раз. Ночевки под крышей на сухом ложе описывать не так увлекательно.

Вот, к примеру:

«Выехав из литовского городка Дубровно, лежащего на Борисфене, мы достигли границ Московии и переночевали под открытым небом в холодном снегу рядом с речкой, которая разлилась от таяния снегов. Мы настлали через нее мост, рассчитывая выехать отсюда после полуночи и добраться до Смоленска, потому что от него близко до княжества Московии. Утром мы встретили почетный прием посланного нам навстречу. Нам назначено было место для ночлега, где наш провожатый устроил нам изрядное обильное угощение».

Как только иностранные посольства пересекали границы Московского государства, они могли перестать беспокоиться о пропитании и ночлеге. По древним законам дипломатии русские брали на себя содержание посла и всех без исключения членов посольства, обеспечивали их продвижение вглубь страны и заботились об их безопасности. Барон прекрасно знал это по личному опыту. Кроме того, у себя на столе он нашел несколько списков с русских законодательных актов. К примеру, в статье 26-й заключенного между Россией и Речью Посполитой договора говорилось:

«Корму послам, и посланникам, и гонцам со всеми при них состоящими людьми давать в обеих сторонах, как в Короне Польской и в Великом княжестве Литовском, так и в царствующем великом граде Москве, с приема их на границе и до отпуску из того государства в другое государство».

Иностранные послы не могли отрицать, что русские безукоризненно соблюдали это правило. Однако французы, к удивлению всех, недавно отказались содержать приезжающие к ним посольства под предлогом того, что к ним-де часто ездят!

Французов осудили все. Фронда с ее политическими и хозяйственными трудностями были позади, наступили роскошь и богатство золотого века Людовика XIV, Франция принимала послов не чаще, чем сама их отсылала, и такая скупость была ей не к лицу. Барон прекрасно это понимал. Вот поляки, например, тоже мало заботились о своих гостях, но оправдывались крайней бедностью. В царствование Федора Алексеевича русский резидент в Польше Василий Михайлович Тяпкин доносил:

«В Краков на коронацию мне нечем подняться, занять не добуду без заклада, а заложить нечего. Одна была ферезеишка [20] соболья под золотом, и та теперь в Варшаве у мещанина пропадает в закладе, потому что выкупить нечем. Не такие тут порядки, что в государстве

Московском. Тут что жбан, то пан, не боятся и самого Создателя, никак не узнаешь, у кого добиться решения дела, все господа польские на лакомствах души свои завесили. Воистину объявляем, что псам и свиньям в Московском государстве далеко покойнее и теплее, нежели нам, посланникам царского величества, а лошадям не только никаких конюшен нет, и привязать не на что».

20

Ферязь — длинный мужской суконный кафтан свободного покроя без воротника, с узкими рукавами. Так же называли и длинную верхнюю женскую одежду, которая застегивалась сверху донизу и надевалась под другое, широкое, платье.

Даже большим любителям поесть было чем подкрепить силы в московской земле. Витсен четко воспроизвел «список пищи, которую нам, начиная с границы, выдавали:

для посла — четыре чашечки двойной выгонки водки; одна бутылка вареного меда; одна бутылка испанского вина; одна бутылка французского вина; полведра [21] пива; кусок баранины, один кусок говядины; один гусь; одна утка; тридцать яиц; два фунта масла; два фунта соли; шесть восковых свечей;

на четырнадцать человек дворян и офицеров — каждому четыре чарки водки; и на всех — два ведра невареного меда; три ведра пива; один гусь; две утки; три куры; одна овца; четыре куска говядины;

21

Ведро— 12 литров; в ведре 20 бутылок; чарка— 1/8 бутылки.

для людей (тридцать один человек) — каждому по две чашечки водки; и на всех пять ведер пива; половцы, четверик [22] крупы и лука; чашка сливок;

бутылки были по полторы пинты [23] , ведро — около половины нашего».

Здесь же Витсен сделал примечание:

«Каждая деревня, через которую мы проезжали и где останавливались, должна была доставлять нам кур, гусей, яйца. Баранину и говядину мы покупаем сами — по установленной цене, хотя и в убыток крестьянину».

22

Четверик— 18 кг.

23

Пинта— 0,56 литра.

Барон ухмыльнулся. Недурно, весьма недурно. Не французская скаредность, но истинно по-московитски.

Ямская служба

Быстрота езды по землям московитов удивляла многих иностранцев. Герберштейн,например, не без одобрения писал:

«Государь имеет ездовых во всех частях своей державы, в разных местах и с надлежащим количеством лошадей, так чтобы, когда куда-нибудь посылается царский гонец, у него без промедления наготове была лошадь. При этом гонцу предоставляется право выбрать лошадь, какую пожелает. Когда во время своего первого посольства я спешно ехал из Великого Новгорода в Москву, то почтовый служитель, который на их языке называется ямщиком, доставлял мне ранним утром когда тридцать, а когда и сорок или пятьдесят лошадей, хотя мне было нужно не более двенадцати. Поэтому каждый из нас выбирал такого коня, который казался ему подходящим. Потом, когда эти лошади уставали, и мы подъезжали к другой гостинице, которые у них называются ямами, то немедленно меняли лошадей, оставляя прежние седло и уздечку. Каждый едущий по приказу государя может ехать сколь угодно быстро, а если лошадь падет и не сможет выдержать, то можно совершенно безнаказанно взять другую лошадь из первого попавшегося дома или у всякого случайного встречного, за исключением только гонца государева. А лошадь, выбившуюся из сил и оставленную на дороге, как правило, отыскивает ямщик. Он же обычно и возвращает хозяину лошадь, которая была у него взята, причем платит ему из расчета стоимости пути; по большей части за двадцать-двадцать пять верст — обычное расстояние между ямами — отсчитывают по шести денег.