Загадочная птица
Шрифт:
— Не обязательно. Может, ее мать умерла где-нибудь в другом месте. Есть много причин, почему она не погребена в Ревсби.
— А сама Мэри? Не вернулась ли она сюда после прекращения связи с Банксом?
Я кивнул:
— Все могло случиться. Вышла замуж за кого-то отсюда. Умерла здесь.
Мы затеяли долгую нудную проверку. Просмотрели все записи регистрации браков в Ревсби за последующие сорок лет, регистрации смертей за последующую сотню лет. Нигде Мэри Бернетт не упоминалась. Затем в надежде на чудо, начали просматривать книги регистрации соседних приходов. Прервались, только
— Линкольншир занимает большую территорию, — промолвил я.
— И тут много приходов, — согласилась Катя.
— А почему мы решили, что она обосновалась здесь? А не в Норфолке? Или в Йоркшире? Там тоже полно приходов.
К четырем часам наши глаза устали, а список Бернеттов разросся до невероятных размеров. Мэри Бернетт больше нигде не встретили. В четыре тридцать мы решили, что пора заканчивать. Собрали наши записи. Катя скрылась в дамской комнате, а я задержался у главной стойки. Знакомая сотрудница обратила внимание на мой удрученный вид.
— Не повезло?
— Боюсь, что да. Бернеттов много, а той, что нужно, нет.
Она оглядела читальный зал.
— Сюда приходит один джентльмен. Составляет генеалогическое дерево своей семьи. Я его часто вижу. Как-то он упомянул, что ищет Бернеттов. Я вспомнила его, когда вы утром назвали фамилию. Хотела даже вам его показать, но он сегодня не появился. Если бы вы пришли завтра… Его зовут Берт. Я вас познакомлю.
Вернулась Катя. Мы договорились встретиться в семь и обсудить ситуацию. Она не стала меня ждать и пошла, подняв воротник пальто. Я глядел ей вслед. В конце квартала она обернулась и, прежде чем свернуть за угол, помахала рукой.
Воспрянув духом, я принялся размышлять, куда сейчас податься. Вдруг меня окликнула добрая сотрудница архива:
— Извините, сэр! Я подумала, вам это поможет.
Она сунула мне в руку листочек бумаги, подмигнула, что меня необыкновенно удивило, и поспешила обратно в помещение. На листке аккуратным почерком было написано: «Берт Фокс», и рядом номер телефона.
Удача пришла к моему деду поздно, когда он уже почти махнул на все рукой. Достать деньги в Лондоне на организацию экспедиции надежды не было. Всему виной была его репутация взбалмошного фанатика. Он и прежде покладистым характером не отличался, а тут и вовсе превратился в угрюмого ворчуна. В 1933 году его неожиданно пригласили в Нью-Йорк на конференцию клуба путешественников. К тому времени прошло уже двадцать лет с тех пор, как Чапин обнародовал свое павлинье перо из Африки, и каждый год мой дед с ужасом ждал, что птицу наконец там обнаружат. В кулуарах клуба он познакомился с неким Майерсоном из Южной Африки, владельцем алмазных копей. Выяснилось, что Майерсон — коллекционер редких птиц.
Делать мне все равно было нечего, и я решил позвонить по этому номеру. После четырех гудков ответил мужской голос.
— Извините, — начал я, осознавая, что не придумал никакого предлога, — это Берт Фокс?
— Да. — Голос хриплый, но приветливый.
— Моя фамилия Фицджералд. Я провел сегодня
— Это, наверное, Тина. Я рассказывал ей о своей работе. Кого именно вы ищете?
Я сказал, что ищу Мэри Бернетт, которая родилась в Ревсби в 1752 году, а в 1770-е годы жила в Лондоне. Он вежливо выслушал.
— Вряд ли я смогу вам помочь. Ревсби не по моей части.
— Но если вы хотя бы что-нибудь знаете о Бернеттах из Линкольншира, где бы они ни жили, это бы мне очень помогло.
Он подумал.
— Если желаете поговорить, приезжайте. Я дома весь вечер.
Минут через двадцать автобус остановился на перекрестке. Небольшой поселок, дома почти все одинаковые, эдвардианских времен, трехэтажные, из красного кирпича. Садики перед домами окружены темной живой изгородью с вкраплениями ракитника и тиса. С деревьев капало после прошедшего недавно ливня. На подъездной дорожке нужного мне дома стоял старый «форд», другой автомобиль покоился на кирпичах, без колес, в глубине гаража, двери которого были распахнуты.
На пороге появился хозяин. Не знаю, каким я его представлял, но уж точно не таким. Высокий, жилистый, слегка сутулый. Редкие волосы зачесаны назад, образуя длинный серебристый хвостик. Одет в белую мешковатую рубаху без ворота и коричневый замшевый жилет. Лицо испещрено морщинами настолько, что непонятно, улыбается он или хмурится. Руки в пятнах чего-то темного. Чернила или машинное масло.
— Вы интересуетесь Бернеттами? — спросил он, приглашая меня в дом. — Проходите. Я работаю, но разговору это не помешает.
В комнате, куда он меня ввел, на первый взгляд царил хаос. Множество полок и столов были заставлены старинными граммофонами и довоенными патефонами. Повсюду — на столах, на полу — разбросаны винты, заводные ручки, разнообразные металлические предметы. На середине комнаты стояли три старых низких дивана, заваленные пластинками в белых бумажных конвертах. БОльшая часть комнаты находилась в тени. Огромная настольная лампа с меняющимся углом ярко освещала один из столов в центре, где стоял разобранный граммофон.
— Вот такое у меня занятие, — произнес Берт Фокс. — Граммофоны. Знаете, сколько с ними возни? — Он показал на стол. — Вот этот вчера привез один джентльмен из Кента. Садитесь.
Я нашел пустое пространство на диване, достаточное, чтобы втиснуться. Пластинка из стопки на подлокотнике соскользнула мне на колени.
— Семьдесят восемь оборотов, — удивился я. — Большая редкость.
— Конечно. Но сохранились еще ценители подобного звучания. Прослушивают вот на таких аппаратах. — Он обвел рукой комнату.
Я терпеливо ждал, пока Берт Фокс, зажав в углу рта сигарету, закончит небольшую лекцию о влиянии конструкции граммофона на качество звуковоспроизведения.
— Мне сообщили, что вы заняты составлением родословной, — промолвил я, когда появилась возможность сменить тему.
— Да. Это все ради мамы. Ей захотелось. Маме перевалило за девяносто, но она по-прежнему полна жизни.
Пришлось сделать в уме перерасчет его возраста. Я полагал, что Берту под шестьдесят, а он старше. Наверное, за семьдесят.