Загадочный перстень
Шрифт:
Коринцев вжимался кулаками в стол, костяшки его пальцев побелели. Но он всё ещё молчал.
— Зачем вы оставили в номере у Аржена перстень? — спросил Петрусенко мягко, ненавязчиво, словно приоткрывая перед человеком дверь. И Коринцев, тяжело переведя дыхание, шагнул в неё.
— Просто забыл. Собирался забрать, но когда этот… Аржен… упал, наверное накрыл его. А мне не до того было. Забыл, ушёл. Вспомнил позже, да уж поздно.
Коринцев ответил так, словно отмахнулся. Мысли его занимало другое.
— Значит, не только я, но и Варенька от этого вурдалака пострадала? А ему мало — убить хотел!
— Да.
Коринцев пожал плечами.
— Это был его брат.
— Тот, который якобы сгорел при пожаре имения?
— Вы и это знаете? Преклоняюсь… Думаю, он какое-то время, недели две-три где-то прятал брата, снимал для него квартиру в каком-то захолустье Севастополя. И держал того в полубессознательном состоянии. Он-то знал, как это делать, какие лекарства давать или колоть. К тому же Загрельский курил анашу и не скрывал этого, мог и брата обкуривать. Скорее всего, уже тогда задумав подмену, прооперировал брату пальцы.
— Наши догадки совпадают… — Петрусенко щёлкнул пальцами. — Кстати, отчего у него искривлены пальцы, не знаете, случайно?
— Знаю, — хмуро сказал Коринцев. — Он сам когда-то мне рассказал. Переусердствовал, натаскивая охотничьих собак, слишком сильно хлыстом орудовал. Вот одна и вцепилась. Разжали зверю зубы, только застрелив… Жаль, что не в глотку — от скольких бы бед людей избавила!
Выдержав паузу, Петрусенко спросил, словно о само собой разумеющемся:
— Итак, я записываю ваше признание, Александр Игнатьевич?
— Записывайте, — кивнул тот, гася окурок и тут же доставая другую папиросу. — Я всё делал для того, чтобы остаться вне подозрений. Но для себя решил: если станут подозревать невиновного — признаюсь! Потом, правда, заколебался, когда…
Он оборвал фразу, но Петрусенко понял: когда появилась в его жизни Варя. А Коринцев продолжал:
— Вообщем, подумал: буду всё отрицать. Но главное, я надеялся, для всех Загрельский останется Арженом. Кто свяжет давно похороненного человека с врачом-французом? А значит — и со мной? Ошибся. Вы связали. И всё же, наверное, я бы поборолся за свою свободу. Но когда вы мне рассказали о Варе… Нет! Пусть все знают, и она, какого мерзавца я убрал с этого света!
Коринцев поднял глаза на следователя и вдруг улыбнулся — впервые за весь разговор:
— А помните ли вы, Викентий Павлович, что я уже был осуждён, и отбывал каторгу, и был амнистирован — и всё именно за это преступление: убийство Владислава Андреевича Загрельского?
— Уже не раз подумал об этом, Александр Игнатьевич. За сколько лет моей практики это первый подобный казус. Поразительный, надо признаться!
— И что же по этому поводу скажет закон — суровый, но справедливый? Можно ли наказывать человека два раза за одно и то же преступление?
— Это верно вы сказали: dura lex, sed lex. Закон суров, но таков закон. Он разберётся.
Для себя же, в уме, Викентий Павлович уже прокрутил разные варианты окончания этого необычного дела. И всё мерзкое прошлое погибшего: насилие над ребёнком, убийство родного брата, жизнь под чужим именем. И то, что вот, уже сейчас, он покушался на жизнь девушки… Покровительство отца и сына Суходолиных… Государь
Нет, Викентий Павлович был убеждён: заключение Коринцеву не грозит. Похоже, тот и сам это понимал.
— Что же вы будете делать со мной, Викентий Павлович? — спросил, пожимая плечами. — Арестуете?
— Зачем? Ведь вы никуда не сбежите?
— Не сбегу, — согласился Коринцев.
— Вот и идите домой. Я отчёта о следствии ещё не писал, хочу кое-какие детали выяснить. Понадобитесь — пришлю за вами…И вот ещё что…
Следователь выдвинул ящик стола, достал коробочку, а оттуда — перстень. Положил на стол перед Коринцевым.
— Как видите, мадам Аржен я перстень не вернул, хотя и показывал ей. Но пока — это вещественное доказательство. А потом? Вы будете на него претендовать?
Коринцев долго смотрел на перстень, однако не притронулся к нему. Поднял взгляд на Петрусенко, медленно покачал головой:
— Нет. Я не хочу его больше видеть. Отошлите, когда всё окончится, мадам. В конце концов, ей он достался совершенно законно.
Петрусенко кивнул, он так и предполагал.
— Ну что ж, — сказал, — прощайте. Пока. И передавайте мой привет Варе. Как она там?
— Благодарю. Уже дома. — Коринцев, выходя, легко кивнул. — Обязательно передам, прямо сейчас.
ГЛАВА 20
… На выяснение мелких деталей ушла неделя. Проверить, в самом ли деле Загрельский, перед тем, как убить, прятал брата и накачивал его одурманивающими лекарствами, возможности не представлялось. Но косвенные подтверждения этому Петрусенко нашел. Он сам съездил в Житомир, познакомился с семьёй зажиточных помещиков, обитавших по соседству с бывшим имением Загрельских. Они хорошо помнили бунты и поджоги семилетней давности, их это тоже коснулось, правда, владения уцелели. А вот дом Станислава Загрельского однажды ночью загорелся, полыхало так, что зарево было видно у них. Под утро Станислав Андреевич прискакал к ним на лошади, в пыли и копоти. Рассказал, что поджигатели трусливо убежали, а он с несколькими дворовыми пытался загасить пламя, но не сумел. Они отпаивали его чаем, а он, не скрывая слёз, говорил: «Всё сгорело! Кирпич обугленный да крыльцо каменное остались…»
Наутро собрался, сказал, что поедет к брату в Севастополь. Все в округе знали, что братья Загрельские не ладят, но ведь у погорельца никаких других родственников не было. А в беде, какие бы разногласия не случались, брат не откажет брату помочь. К тому же, Станислав поехал не нищим: снял все свои сбережения из городского банка. «Куплю в Севастополе домик, — планировал он. — Влад парень оборотистый, поможет в покупке». Больше о нём соседи ничего не слыхали. Думали: обжился в Севастополе, может, семьёй обзавёлся, о грустном вспоминать не хочет, вот и не объявляется в родных краях…