Заговор богов

Крабов Вадим

Сама собой установилась тишина. Люди боялись нарушить ее даже шумным дыханием. От этого у многих свербело в носу и тянуло чихнуть. Время текло медленно-медленно, и каждый, включая венценосных супругов, чего-то ждал. Гелиния продолжала прижиматься к груди Руса, а он медленно гладил по спине жену, глаза которой были широко распахнуты и совершенно сухи. И не выражали ничего. По дворцу разливался неуместный (Гелиния с Русом это чувствовали совершенно точно!) траур.

– Где мой внук?!! – Яростный вой Пиренгула перекрывал стук его же сапог, неумолимо приближающийся. Обстановка, как ни странно, наоборот, разрядилась, и пару десятков носов пробил чуть ли не одновременный облегченный чих. – Что?!! Заболели все?!! Убью!!! – С этим

криком по коридору пролетел жар, и на лестнице показался взъерошенный властитель Тира и Альвадиса. Его бешеные глаза метали молнии. Придворные еще сильнее прижались к стене, мечтая слиться с ней, стать незаметными.

Пиренгул быстрым шагом пролетел по коридору, последний раз ожег взглядом притихшую челядь, принадлежащую Гелинии, – вполне независимой государыне, и шагнул в детскую, где чудесным образом успокоился. Горячее марево, кружившее вокруг его тела, опало.

По сравнению с прибытием Пиренгула, явление Максада, Отига, Леона, Андрея и даже яркой Грации в полном облачении Верховной жрицы прошло почти незаметно. Тем более что лишних свидетелей, наводнивших коридоры, подчиненные коронпора как-то тихо и незаметно вывели в только им известные места.

Все безопасники были неприметными людьми: кто был склонен к Силе, кто не был, но они были единственными, кто имел доступ к некоторым хитрым каганским амулетам. Их очень уважали. Часто уважали заочно, потому что ни один обыватель никогда не был точно уверен, с кем он имел честь беседовать по тому или иному поводу. Если, конечно, собеседник не представлялся и не показывал специальный медный ярлык – защищенный от подделки не только алхимией, но и страхом неминуемого разоблачения. Самозванцы всегда исчезали, и еще ни один родственник не смог вымолить у Максада показать место могилы. Подобные слухи, распространяемые и поддерживаемые самой службой безопасности, упорно циркулировали по всему Кальвариону с Альвадисом. И вдруг покушение на саму княгиню с наследником. Сказать, что это больно ударило по престижу всей службы страшного коронпора – ничего не сказать.

Но в детской комнате всех собравшихся меньше всего волновал престиж безопасников.

– …таким образом, пропали: одна кормилица, новый помощник Гелингин и наследник, – закончил доклад Максад. Слова «новый помощник» выделил с чувством собственной вины – коронпор лично подпустил того парня к своей, можно сказать, дочери: Гелингин он знал с самого ее рождения и любил совсем по-отечески. А имя «Игнатий» не хотело срываться с языка – о нем и думать было больно.

Все члены ближнего круга сидели по-тирски на голом каменном полу. Серый пепел, в котором распознали прах второй кормилицы, ее годовалого сына – молочного брата Игнатия и охранника, тщательно вымели и упаковали в каганскую погребальную урну. Придется родственникам, малознакомым семьям, хоронить их вместе. Смерть связала всех, не спросив разрешения.

– Наследник, – повторно протянул Максад, ожидая ответа.

– Жив! – горячечно воскликнула Гелиния. – Я чувствую… правда?! – Не глядя на мужа, она еще сильнее вцепилась в его кушинарскую куртку, которую Рус по случаю жары распахнул. Княгиня чувствовала горе, винила себя; боялась смотреть на закаменевшее лицо супруга, на убитую горем фигуру отца. И по-прежнему не могла заплакать, как ни старалась.

Рус еле заметным движением подтвердил ощущение супруги, и коронпор продолжил:

– Значит, мальчика увели по «тропе», куда – неизвестно. – При этом покосился на Руса, и тот, моргнув, снова подтвердил слова главного княжеского охранника. – Сначала, без сомнения, обоих, княгиню с сыном, хотели убить – использовалась мощная боевая структура из арсенала лоосок. Измененная структура, как подправил меня уважаемый Отиг.

– Более того, невозможная! – добавил магистр-Хранящий, не скрывая волнения. – Во-первых, сейчас такой Силы у богини нет; во-вторых, структура сложная, выполненная на двух Силах:

кроме ее собственной, э-э-э, определенной формы Силы Жизни, была использована Сила Тартара – э-э-э, как бы – Смерти. В-третьих, эта Сила редко встречается в ойкумене, мало сектантов поддерживают этот культ, и не только и даже не столько потому, что он строго преследуется, но потому, что адепту надо добровольно посвящаться этому властителю ада. Жрецы, конечно, обманывают новичков, утверждают, что их души после смерти станут самими дарками, однако в это слабо верится. Народ чувствует обман, да и образ дарков малопривлекателен, поэтому мало кто решается… – Магистр, незаметно для себя, начал читать целую лекцию.

– Как видишь… – перебил его Пиренгул каким-то неживым голосом. От этого всем стало страшно. Если бы в этот момент его увидели сыновья, оставленные в Тире и Альвадисе, то не поверили бы глазам: от мощного вспыльчивого властного, уверенного в себе князя осталось лишь бледное подобие. Никто из близких не ожидал, что он так сильно воспримет пропажу (даже не смерть!) своего далеко не первого внука. – Зятек. Если мой Гнатик не вернется, то виноват в этом будешь ты и никто больше… – Сухой, надтреснутый, скребущий голос делал угрозу дерущей за душу. – Я сам продамся Тартару, но…

– Отец! – Гелиния в страхе вскочила. – Не смей, слышишь, не смей проклинать!!! Его запах повсюду, он пропитал все вокруг! Не смей!!! – Княгиня, по-прежнему одетая в рабочую белую тунику, с прочно прикрепленной к прибранным волосам диадемой – точной копией венца власти, бросилась на родного отца с кулаками. Пиренгул вяло воспринял нервные удары женских рук, которые посыпались ему на грудь и плечи. Он лишь как-то неловко дергался, голова его моталась.

То ли эта неожиданная встряска от родной дочери помогла, то ли опытный властитель, многое повидавший в жизни, специально провоцировал «младшенькую», готовую с ума сойти от горя, но в конце концов, всего через полстатера удары замедлились, и девушка постепенно сникла; медленно опустилась на пол, обняла отца и наконец-то заревела. Сначала тихо, а потом в голос, со всей страстью матери, потерявшей сына. Пиренгул молча прижал к себе любимое чадо, и в его взоре появилась привычная уверенность. Князь выпрямился, вскинул голову.

– Рус. – От суровости тона все присутствующие подобрались. Кроме самого «виновника». Зять сидел все такой же каменный. Разве что злость в глубине серых глаз теперь не просто угадывалась, а была видна даже слепому. – Надежда только на тебя. Обращайся к отчиму, к побратиму, к даркам, к кому угодно, но верни мне внука! Ты обязан.

– Я. Сам. Знаю, – отрывисто, предельно жестко прервал тестя Рус. – Ни отчим, ни поб… Эледриас не отвечают на мои молитвы. «Побратим» – это шутка. Боги умеют и любят шутить, и помнят обиды. Дарки бы их побрали! Каждый, – с этим словом Рус поучительно поднял палец, указывая на ведомую только ему точку в потолке. Присутствующие, за исключением всхлипывающей Гелинии, задрали головы, – должен справляться с трудностями сам! – Если бы не его предельно серьезное лицо, то можно было подумать, что он кого-то передразнивает или над чем-то иронизирует. Леон и Отиг переглянулись – они узнали покореженную строчку из «Божественного Завещания» этрусков.

– Мои Духи лезут во все расслоения, но найти то, по которому унесли Гнатика, все равно что процедить Океан по капле. Да и если найдут… а следов от «ямы» не остается, – Рус досадливо махнул рукой, – сам проверял. Но! Надолго сохраняется запах Силы, и по его количеству можно судить о расстоянии. Одна кормилица – таланта три, Гнатик, – имя сына он произнес уже гораздо тверже, чем в первый раз. – сколько, Гел?

– Что? – Супруга наконец-то оторвала голову от плеча отца, туника которого пропиталась слезами так, что мокрый след опустился уже до пояса. – Ой, да половину таланта не весил! Ему всего-то восемь месяцев… – С последним словом губа предательски задрожала.