Заговор богов
Шрифт:
Командующего экспедицией Гариланта и старшего жреца разведчиков Борислава Рус вызвал в надежде на то, что они все-таки перехватят судно с Гнатиком. Тогда им придется иметь дело с пленителями сына – Теневиками. И для того чтобы у верных людей заворот мозгов не случился, разведчики должны знать истинное – вполне человеческое происхождение пасынка их Бога. Тогда они смогут противостоять оборотням в том числе и интеллектуально. И непременно надо рассказать, как обнаружить и защититься от тех тварей. Этруск, особенно склонный к Призыву, должен справиться – гореть оборотни должны не хуже людей. И о старых знакомых, о лоосках, напитанных не совсем понятной смешанной Тартаро-Лоосской Силой, Рус
«К черту!!! – мысленно возопил Рус, отгоняя навязчивые подозрения, сбивавшие его с основной линии: он держал длинную речь о самом себе. – Потом, все потом…»
Бывший земной «браток» не раз бывал подследственным. И в «том» мире и в «этом». Но какой он был наивный, когда полагал, что знает о перекрестном допросе все. Оказывается, Рус не представлял себе и сотой доли испытанных переживаний. Не предполагал, как больно ранит недоверие, как сжимается сердце, когда свои, практически родные люди, которые готовы были за тебя в огонь и в воду, вдруг отшатываются, отворачиваются. Их взоры наполняются страхом и досадой, удивлением и каким-то головокружительным испугом, будто каждый из них потерял опору…
От невероятного известия все присутствующие очнулись одномоментно, словно диверсанты-ныряльщики, страхующие друг друга, разом появляются из глубины. И набрасываются на бывшего кумира, которого недавно считали умелым инструктором, с которым не страшно было любое погружение. В итоге, едва не помирая от слабости, Рус закончил отвечать на ворох возмущенных вопросов. Окружающий мир сузился до размеров внутренностей большого кита, земная обстановка давно рассыпалась пылью, а люди, мерцая как поломанные гирлянды, сидели на холодном песке и гомонили… гомонили…
Когда Рус почувствовал, что среднее состояние народа, сменив недоверие, ошеломление, гнев, обиду, страх и подозрительность, перешло на некое подобие облегчения, он отпустил все «отражения» и вышел из вселенной сам.
Проснулся он через сутки, в четвертую вечернюю четверть. Обнаружил себя в собственной семейной спальне Кальварионского дворца, голым, лежащим в привычной овальной каганской кровати, укрытым легким покрывалом, почему-то розового цвета. Рядом, под той же самой простыней, свернувшись калачиком, спиной к мужу лежала Гелиния. Ее дневная туника сбилась скрутилась и задралась в самых неприличных местах. Напряженно дышала и не шевелилась, точь-в-точь как притворяющийся спящим ребенок. Только она действительно спала.
«Спи, Солнце, – нежно подумал Рус, боясь пошевелиться. – Ничего, с Гнатиком по-прежнему все нормально. Если это в принципе можно назвать нормой! Спокойно, Владимир Дьердьевич, спокойно, – унял он волну ярости, сейчас бессмысленной и бесполезной. – Друг, – обратился Рус к Духу слияния с жизнью, – усыпи меня и разбуди в первую утреннюю четверть…» Уже погружаясь в дрему, Рус вдруг вспомнил, как после создания «универсальной защиты» выяснял у того же Духа Жизни: «Интересно, друг, почему это мое Слово вас пропускает? – спрашивал вроде бы иронично, но и не скрывая досады. Впрочем, Духи его эмоции воспринимали исключительно рационально. Иными словами – бесчувственно.
«Потому что твоя душа знает, что мы – твои друзья», – на полном серьезе ответил Дух и замолчал с таким выражением, что опытный
Тогда Рус, покачав головой, усмехнулся, услышав это объяснение, – он и сам предполагал нечто подобное. И после, когда были удивлены сами Духи, он с удовольствием сказал им практически то же самое о Слове в амулете Гелинии. Теперь это воспоминание чем-то зацепило. Однако мысль додумать не успел – уснул.
Глава 13
На изготовление амулетов «универсальной защиты» для всех, кто присутствовал на совещании в кабинете Руса, у Андрея ушло три дня. Отиг, внимательно изучив структуру, подавил в себе холодящую мысль: «Да это же алтарь!!!» Помолившись и попросив прощения у Величайшей, изготовил устройство сам, угадав в изгибах потоков Силы Гидроса знакомые ему старинные руны. Нагло, «по методу Руса», переписал их на угловатые, будто бы рубленые элементы из Силы Геи и, немного помучившись, подбирая нужные эликсиры, вышел из алхимической мастерской с готовым изумрудным крестиком, который удачно, будто был приспособлен специально для этого, впитал в себя «универсальную защиту».
Магистр прокалывал себе палец скрепя сердце. Его корежило от мысли о совершающемся кощунстве. Молитвы Величайшей облегчения не приносили, и только лишь вера в пришельца, закинутого в их молодой мирок, несомненно по воле той же Геи, придала ему смелости. И то пальцы предательски дрожали. Шестидесятипятилетний маг слишком хорошо знал разницу между ним – смертным и вечными существами, единственными, кому необходимы алтари и жертвы… пусть даже в виде капли крови или банального медяка, последнего, оторванного от сердца.
Сомнения в человеческой сущности Руса покинули Отига не сразу. Впрочем, как и остальных присутствовавших во внутренней вселенной землянина. За исключением разве что троицы бывших месхитинских разведчиков, Андрея, Леона да Грации с Гелинией. Они, знавшие Руса чуть ли не с самого момента его появления в Месхитии, поверили сразу и не участвовали в общей «дискуссии», если так можно было назвать крикливый базар, доходящий до свары: хуже, чем на самом диком портовом привозе, когда множество озверевших покупателей накидываются на одинокий товар и чудом не рвут его на части. Известие об иномировом происхождении пасынка могучего Френома поразило всех до глубины души, перевернуло догматы, всю жизнь казавшиеся незыблемыми. Тем более Рус прибыл из мира, лишенного Божественных Сил, – что совсем не хотело укладываться в голове. Самые образованные степенные и выдержанные мужи, облеченные в большинстве своем немалой властью, заспорили как дети.
Позже Гелиния рассказала отцу о том, как Рус показывал ей чудеса своего мира. В ее словах звучала такая детская восторженность, что Пиренгул больше беспокоился за душевное здоровье дочери, чем слушал фантастическую историю о полетах на какой-то крылатой повозке. Она и так последние дни ходила сама не своя. Сердце отца разрывалось между горем от потери внука и страданием любимой дочери, которая корила себя, занималась самобичеванием и надеялась «исключительно на Русчика»:
– Говорил же он мне: занимайся сыном, оставь Кальварион на наместника, не пропадет княжество без тебя… Прав был! Кальварион стоит, а Гнатик, лучик мой ясный, пропал! – И как она ни пыталась сдерживаться, в этот момент из ее глаз скатывались слезы. – Но он найдет Гната! Мы все найдем, все ему поможем! – сразу подбиралась она. – Лооски и тартаровцы за все заплатят! Ты веришь, отец? А я сердцем чую: сын жив!.. И скучает. – На последних тихих словах, на одном выдохе, Гелиния обычно отворачивала от Пиренгула лицо. Но отец по интонациям угадывал, как тяжело ей было сдерживаться.