Заговор корсиканок
Шрифт:
– Шарль, я знаю, ты уже не так ловок, как прежде, но, может, ты сумеешь сделать этакий маленький простенький часовой механизм?
– Для чего?
– Для бомбы.
Надтреснутый смех Шарля, которому вторила Барберина, звучал так, как если бы в соседней комнате встряхнули мешок сухих орехов. Но Поджьо с его астмой не стоило так веселиться, и жене пришлось долго хлопать старика по спине, пока он не отдышался. Наконец Шарль пришел в себя и, утирая выступившие на глазах слезы, прошамкал:
– Ох, уж эта Базилия! Только она способна выдумать такую штуку! До чего ж она еще молода! А кого это тебе вздумалось поднять на воздух, Базилия?
– Эспри Акро.
– Я с ним знаком?
– Нет. Он один из бандитов, побывавших
– Тогда можешь на меня положиться. Когда тебе нужна эта бомба?
Кастелле так страшился постоянного раздражения комиссара Сервионе, что решил не рассказывать о своем разговоре с Базилией. Чего бы он добился? Сервионе только еще раз отправился бы изводить старуху, из которой (по твердому убеждению инспектора) не сумел бы вытянуть ничего нового. Базилия стала бы все отрицать, и злоба разочарованного комиссара снова обрушилась бы на его, Кастелле, голову.
Инспектор получал отличные характеристики от всех начальников, с какими ему только приходилось работать. Им нравилась склонность молодого человека к анализу, умение мыслить логически и не слишком доверять воображению. Надежный парень, ничего не упускавший из виду. Кастелле догадывался, что теперь, после убийства двух подручных Консегюда, в деле Вилльфранш появился новый фактор – страх, и его никак не следует сбрасывать со счетов. Безликий противник куда опаснее известного врага. Полицейский больше не сомневался, что банду Консегюда решили уничтожить корсиканцы из старого города. Древние старики, вдруг превратившиеся в убийц, это какая-то фантасмагория, жутковатая сказка о злых феях… Кастелле думал, что, узнай Консегюд и его присные, с кем имеют дело, их охватит паника. А пока он решил сыграть на тревоге, постоянно живущей в сердце тех, кто в той или иной мере ведет войну с полицией. Тут-то инспектор снова вспомнил о Юбере.
Хозяин «Веселого матроса» заснул только на рассвете и, пробудившись, вовсе не чувствовал себя отдохнувшим. По правде говоря, парень совсем пал духом. Юбер проклинал слабость, из-за которой он согласился подтвердить алиби Фреда и его дружков. С тех пор он жил в постоянном страхе. Смерть Бенджена и Пелиссана не встревожила Юбера, даже наоборот. Он думал, что оба стали жертвами очередного сведения счетов (явления, очень распространенного в их среде), и от души желал того же их приятелям – чем раньше сгинет банда Консепода, тем скорее он избавится от вечного трепета. Неожиданное появление инспектора отнюдь не успокоило Юбера. Решив, что обнаружено тело Кастанье, он смертельно побледнел.
– Вы… вы пришли… по делу?
– Нет, хочу отдохнуть часок-другой.
– А почему у меня?
– Просто мне здесь нравится.
– Как же…
– Да что с вами, Юбер? Вы всех посетителей принимаете так радушно… или не любите только полицейских?
– Терпеть не могу шпионов!
– Так вы воображаете, будто я пришел сюда шпионить? И что интересного я мог бы найти?
– Откуда мне знать?
– Так чего ж вы так волнуетесь?
– Я не волнуюсь!
– И совершенно напрасно… Нам так и не удалось доказать, что вы солгали и дали ложные показания.
– О… о чем вы говорите?
– Как о чем? Да о липовом алиби, которое вы предоставили Кабри и прочим, – с самым простодушным видом ответил Кастелле.
– Вы не имеете права…
– Послушайте, Юбер, я же вам сказал, что мы не можем ничего доказать! Заметьте, при этом мы ничуть не сомневаемся в вашем пособничестве убийцам… Впрочем, не мы одни…
– Что вы имеете в виду?
– Разве вы не слышали о смерти Бенджена и Пелиссана? – с наигранным удивлением спросил полицейский.
– Да, но не понимаю…
– Юбер, их обоих прикончили те, кто решил отомстить за убийство Пьетрапьяна.
– Чепуха!
– Ну, воля ваша! А я могу только восхищаться вашим спокойствием.
– Пустяки. С чего бы мне нервничать?
– Не скажите… В управлении следственной полиции настроены куда менее оптимистично, чем вы… Там полагают, что следом за первыми двумя отправится вся банда Консегюда, а вы, обеспечив этим типам алиби, невольно стали их сообщником. Стало быть, всем вам грозит одинаковая опасность.
– И вы даже пальцем не шевельнете?
– А что мы можем сделать? Мы имеем право вмешаться только потом… никто ведь не просит защиты…
– А если бы я о ней попросил?
– На каком основании?
– Но…
– Повторяю, мы отлично знаем, что вы соврали, и тем не менее, пока вы публично не признаетесь в лжесвидетельстве, мы никоим образом не можем вмешиваться в вашу жизнь. А теперь принесите мне пастис, а заодно налейте и себе, – тогда я поверю, что вы на меня не в обиде.
Эспри Акро сделал карьеру в преступном мире, как любой средний француз – на государственной службе. Он начинал с самых низов и благодаря усердию, послушанию и пунктуальности к сорока двум годам стал вторым лицом в банде Консегюда и, вероятно, его преемником. Эспри никогда не питал особенно честолюбивых надежд, зато и не испытывал разочарований. Он грабил и убивал так же спокойно и без малейших угрызений совести, как если бы составлял штатное расписание. Только за грабеж и убийство больше платили. Именно из этих соображений Акро и предпочел преступный путь стезе добродетели. Он никогда не бывал в кино. Педант, начисто лишенный воображения, Эспри приходил в ужас от романтических и кровавых «подвигов» американских гангстеров. Он предпочитал автомату бухгалтерские расчеты, а свой счет в банке – любой рекламе. Новое положение в банде Консегюда ничуть не изменило образ жизни этого типичного мелкого буржуа, способного интересоваться лишь сменой времен года да изменением политического климата. Эспри продолжал вести ничем не примечательную и внешне вполне образцовую, тщательно размеренную жизнь. Ровно в десять часов утра Акро выходил из дома вместе со своей женой и сообщницей Мирей. Завтракали они всегда в загородных ресторанчиках. Вечера супруги проводили дома, у телевизора, и никогда не возвращались позже восьми часов.
Мирей Акро внешне не отличалась от любой другой обитательницы тех кварталов Ниццы, где живут по большей части мелкие коммерсанты. С виду она казалась женщиной добродушной, но, как и муж, просто не знала, что такое совесть. Проведенные в тюрьме годы научили Мирей ценить удобства больше роскоши, а обеспеченное будущее превыше самого блестящего. Эспри ничего не предпринимал без одобрения Мирей, и это она заставила мужа принять участие в экспедиции Кабри, полагая, будто тот пользуется куда большим расположением Консегюда, чем это оказалось на деле. Выслушав отчет об убийстве троих Пьстрапьяна, мадам Акро и бровью не повела – жалости она тоже не ведала.
В то утро Эспри и Мирей подвели итоги и решили, что, как только Акро исполнится сорок пять лет, они оба уедут в окрестности Марселя, где их никто не знает, и окончательно порвут с преступным миром Ниццы. Подсчеты привели обоих в блаженное оцепенение. Всего три года – и начнется расчудесная жизнь богатых рантье.
Акро жили в новом здании в квартале Сен-Баргелеми вместе с сотнями служащих и мелких чиновников, воображавших, будто они живут почти в деревне.
Барберина Поджьо шла по тротуару напротив дома Акро со свертком, удивительно похожим на коробку пирожных, – для большего сходства его даже не забыли перевязать золотистой ленточкой. Барберина выжидала своего часа… Уже несколько дней она приходила сюда вместе с Базилией изучать привычки Акро. Они раздобыли ключи от машины 404-й модели и, выбрав солнечное утро, когда Акро наверняка не станут сидеть дома, Базилия решила судьбу Эспри и Мирей. Без четверти десять Барберина окликнула мальчишку лет двенадцати, болтавшегося на улице без особого дела.