Заговор обезьян

Шамрай Тина

И дорога — вот она, рядом, и, всматриваясь, он стал зачем-то считать машины, и получалось, что называется, в час по чайной ложке… Хорошо, про местное автомобильное движение он кое-что понял, но что делать дальше? Ночевать в бане, как он собирался, теперь было бы странным. Приезжий может чёрт знает что вообразить. Нет, квартирант, так квартирант! Должна же быть у него своя койка! Надо только подождать, наверняка, Анатолий скоро напьётся, а Дора найдёт, чем его занять. Надо только подождать…

Глухо шумели кроны деревьев, роем носило

над головой жёлтые листья, мотало на верёвке джинсы. И сверху опустились сумерки, сиреневые и стылые. Холодными были и оранжевая заря, и толстая синяя туча, она, как стёганое ватное одеяло, разлеглась прямо посредине неба, и потемневшие скалы рядом. Холод уже забрался под куртку, но он всё тянул и тянул время, и вдруг поймал себя на мысли: а собственно, в дом его никто и не зовет. И он может прямо сейчас уйти, никто и не заметит. Ну, так давай, вперед! Что, задницу морозить не хочется? Не хочется. Надо же, стоило кому-то пригреть и вот уже он вцепился в протянутую руку, оторваться не может…

Но ведь, и правда, если он сейчас уйдёт, то даже Дора догадается, что за инженера они с бабушкой приютили в доме. И без эмоций, без эмоций! В дом его не зовут! Что за детские обиды! Не зовут, но идти надо. И совсем не обязательно в доме с кем-то общаться. Пусть только укажут койко-место — и всё! Да он сам попросится в чуланчик. И когда уже в полутьме он подошёл к крыльцу, на верхней ступеньке увидел всё того же Анатолия. Приезжий курил, вытянув длинные ноги, рядом в красной куртке ворковала Дора: Толичек, Толичек… Увидев квартиранта, Толичек будто заждался именно его, отбросил сигарету и радостно выкрикнул:

— Ну, наконец! Шо можно там, в бане, делать, а? — и сразу стало понятно: шофёр уже порядочно набрался, а то откуда такое радушие? И точно, поднявшись со ступенек, тот покачнулся, но, схватившись за перила, бодро выкрикнул: «Айда до хаты! Водка стынет!»

В доме остро пахло едой, но как садиться с этим за один стол, да ещё с пьяным? Он вполне может обойтись и без ужина, он ведь сегодня уже ел. И что бы ещё надумал беглец, но тут Анна Яковлевна поднялась со своего места и стала приглашать к столу: а мы тебя, Коля, ждем, ждем!

Он хотел ответить: «Не беспокойтесь, я сыт…», но мешала галдящая парочка. Дора и её друг шумно усаживались за стол, громко смеялись, а тут ещё в распахнутую дверь чистой половины был виден работающий телевизор, и на экране под музыку мелькали лица, машины, дома. И беглец машинально глянул на ходики: совсем скоро начнутся новости. Нет, пусть будет, что будет, но нельзя пропустить этот выпуск, топтался он у стола и всё не мог определиться, с какой стороны сесть: сбоку или спиной к телевизору.

— Ну, шо стоишь, садись, квартирант! — стал хозяином приглашать и Анатолий. Он возвышался над всеми, и в комнате и от его самого, и от его голоса было тесно. И пришлось, пересилив неприязнь, отодвинуть табуретку.

«Не загораживаю?» — спросил квартирант, но его уже не слышали, никому было неинтересно,

что он там бормочет. И замечательно! У него тоже нашлось занятие, на колени прыгнула кошка, будто искала защиту. И тут, будто сами собой, перед ним появились и тарелка с картошкой, и зелёная граненая рюмка. Собственно, весь стол был уставлен тарелками и мисками, в одной такой, большой и синей, высилась горка красных яблок. А вот рюмка — это совершено лишнее. Он не пил спиртного несколько лет… Так, может, и правда, выпить? С ума сошёл! И пока он сомневался: пить или не пить, Анатолий качнулся в его сторону.

— Ну, давай за знакомство, квартирант! Имя токо забыл…

— Извините, не пью.

— А шо так? Больной или вера не позволяет?

— Хворый он, хворый, — заступилась Анна Яковлевна, она, кутаясь в шаль, сидела на своей канапельке.

— Ну, как знаешь, — не стал настаивать приезжий, и его тут же каким-то вопросом отвлекла Дора. А квартирант, стараясь не вслушиваться в чужой семейный разговор, что, судя по всему, велся с перерывами, заставками и разными отвлечениями на постороннее уже давно, пытался спиной ловить телевизионные звуки. Но близкий и громкий голос заглушал эти звуки сильней любой глушилки.

— Думаю, заеду, посмотрю, как у вас дела, а вы, бачу, токо-токо начали бебехи собирать… Шо-то вы не спешите! Или передумали?

— Так, батюшко, картошки ещё не копаны, — недовольно поясняла Анна Яковлевна.

— Ба, я же говорю, в городе негде эту картошку хранить, а ты…

— Пока картошки не выкопаю, никуды не поеду! А вы как хотите!

— Да ведь у меня отпуск заканчивается!

— А вы Николая попросите, он вам выкопает, — хмыкнул Анатолий.

— Да чегой ты, батюшко, всё не уймёсси? Тебе ж сказано: он токо два дня у нас, да и то лежал, перемогался, — отчего-то сердилась Анна Яковлевна.

— Больной, говорите? Ну, тогда надо выпить за здоровье, — взялся за бутылку Анатолий. «Нет, нет!» — поспешил накрыть рюмку квартирант. Но Анатолий на его независимость и не покушался. Он налил себе полстакана водки и, повернувшись к своей подруге, что-то там такое сказал, и сам первый громко рассмеялся, а за ним и Дора рассыпалась смехом.

— Чего это вы так регочите, прям голова болит! — сердилась Анна Яковлевна. Она была явно чем-то недовольна. Старушку и в самом деле раздражал новый гость, но совсем не шумливостью: не годился приезжий, определила она, в женихи Дорке. Баский-то он баский, да с лишкой, зря только Дорка губу раскатала, ей, вороне, такой кусок не достанется… А командир какой! Этот как запряжёт, так спуску не даст. Всё ему не так, всё не эдак… Ты смотри-ка, не хочет барахлишко перевозить! Это как же всё бросить?.. Не, не удержит такого Дорка, не удержит, только время зря проводит… Халде нашей такого б, как Николай. А и этот тихий, тихий, так это пока хворый, сам же жалился: хочу, мол, от жены гулять, а не получатси… А как хвороба сурьёзная? Не, и такой не нужон…