Заговор против маршалов. Книга 1

Парнов Еремей Иудович

— Скрипочки, значит, побоку?

— Попробуем послезавтра, если ничего не случится.

— «Что день грядущий мне готовит?..» — невесело пропел Путна и расстегнул пальто.— Душновато, не находишь?.. Я почему Пильняка вспомнил... Ты читал его «Красное дерево»?..

— «Красное дерево»?.. Что-то такое припоминаю. По-моему, именно за это и прорабатывали?

— Дело знакомое. Пророков всегда побивали ка­меньями. А он определенно пророк. «Всех ленинцев и всех троцкистов прогонят»... Попробуй кто скажи такое... А он посмел.

«По слову его»,— пронеслось в голове Витовта Казимировича. С запоздалым сожалением он подумал о том,

что у Тухачевского, который не только никогда не при­мыкал к оппозиции, но и не раз схлестывался с самим Троцким, тоже нет охранной грамоты.

— Не помню подобного «предсказания»... Это когда было? В двадцать девятом?

— Двадцать восьмом... Я книжку в Берлине купил.

— Не имеет значения. Судьба троцкизма решилась окончательно и бесповоротно еще в двадцать седьмом. Тебе ли не знать? — Тухачевский дал понять, что не желает продолжения разговора.

6

Самолет Люфтганзы, прибывший из Лондона, встре­чал в Темпельгофе майор Остер. Получив из рук пило­та запечатанный конверт, он сел в «опель», поджидав­ший с работающим мотором прямо на летном поле, и поехал в управление военной разведки и контрраз­ведки.

Германское посольство и разведывательные службы тщательно собирали любую информацию о визите военной делегации СССР: газетные вырезки, радио­перехват, светские сплетни, слухи. Все материалы, включая фотографии Тухачевского и Путны, где они были запечатлены рядом с самыми разными, порой совершенно случайными людьми, спешно переправля­лись в Берлин. Судя по всему, не приходилось, по край­ней мере в обозримом будущем, опасаться существен­ных изменений британской позиции.

Стало известно, что руководитель экономического департамента Форин оффиса Эштон-Гуэткин и советник Чемберлена Лейт-Росс готовят записку, в которой высказываются в пользу таможенного союза с Герма­нией. В руки агента абвера попал обрывок копироваль­ной бумаги с фрагментом текста чрезвычайной важ­ности:

«Германская экспансия в плане растущего экспорта была жизненно необходимой, естественным направле­нием для нее явилась Центральная и Юго-Восточная Европа, и в обмен на прежние германские коло­нии ей могли предоставить компенсацию в виде суб­сидий».

Нетрудно было прийти к успокоительному заклю­чению, что Великобритания с пониманием относится к восточной политике рейха и, следовательно, едва ли пойдет на сближение с Москвой. Предложение субсидий означало не только согласие с программой вооружений, но и недвусмысленную ее поддержку. Но в отношениях между странами нет раз и навсегда завоеванных рубежей, а ветры над Темзой отличаются особым непостоянством. Коварство Альбиона вошло в пословицу.

Глагол «мочь», употребленный в прошедшем вре­мени, явно не способствовал безудержному оптимизму. Мало ли какие похлебки варятся во всякого рода кан­целяриях? Куда важнее, что подадут на стол.

Миссия Тухачевского определенно повлияла на на­строения в высших военных кругах, что так или иначе скажется на ситуации во Франции. В будущем подоб­ное развитие событий может привести к значительным осложнениям.

Рудольф Гесс потребовал предложений.

Получив секретный пакет из партийной канцелярии, Гейдрих позвонил Канарису. Условились встретиться с глазу на глаз. Интересы рейха превыше симпатий и антипатий. Фридрих Вильгельм Канарис, возгла­вивший абвер всего несколько месяцев назад, ни на йоту не сомневался в том, что Гейдрих подслушивал и его телефоны. Благо, штаб-квартира абвера находилась в непосредственной близости от военного министерства.

Случай любит выкидывать забавные коленца.

Шефа СД Канарис помнил еще лейтенантом воен­ного флота: оба служили на одном корабле. Как стар­ший офицер крейсера «Берлин», он даже входил в со­став «суда чести», разбиравшего скандальное дело Гейдриха.

Внешнюю канву составляли похождения по женской линии: адюльтер в своем (морских офицеров) кругу. Было и еще кое-что, слегка напоминавшее брачную аферу, прикрытую скоропалительной женитьбой. Но все это так, зыбь на поверхности, каемка прибоя. Истинная причина лежала много глубже, в сфере политики. Весной 1931 года это еще считалось несов­местимым со службой. Особенно на флоте, где чуть ли не каждый второй мог похвастаться дворянской приставкой «фон». Генералам-аристократам, даже от­прыскам коронованных фамилий, вовсе не возбраня­лось поддерживать национальное движение господина Гитлера, но формальная принадлежность к партии была несовместима с присягой. Офицер не мог позволить себе якшаться с нацистами, тем более эсэсовцами, уже успевшими снискать дурную славу. Для этого надо было выйти в отставку, как Рем или Геринг. Иное дело абвер: работа в военной разведке считалась по­четной. Но такого субъекта, как Гейдрих, полковник Николаи никогда бы не взял к себе в штат.

Одним словом, оскандалившегося героя пришлось выкинуть за борт. Национальная революция помогла ему вновь выплыть на поверхность. Менее чем через два года о нем упоминали уже с опаской. Он составляет списки противников режима, обеспечивает прикрытие поджигателям рейхстага, а затем их же и убирает. Не в пример флоту черный корпус уготовил своему любимцу феноменальный взлет. В двадцать девять лет — бригаденфюрер, эсэсовский генерал. Затем лик­видация Рема и его шайки, тесные связи с Герингом, организация концлагерей.

Канарис располагал подробным досье на Гейдриха. По нынешним временам, там не было темных пятен. Пороки проклятого прошлого обернулись несомнен­ными достоинствами. Даже неумение деликатно рабо­тать. Вернее, нежелание: Гейдрих способен по-медвежьи ополчиться даже на очень серьезного противника, но он ничего не делает по наитию, под влиянием чувств. Все заранее продумано. Канарис колебался лишь в оценке его аналитических возможностей. Для того чтобы просчитать комбинацию на много ходов вперед, требуется полная свобода воображения. Грубой силой ее не заменишь. Это все равно что лупить по клавишам молотком. Звук громкий, а мелодия не вы­танцовывается. А ведь Гейдрих прилично играет на скрипке, и вообще из музыкальной семьи. Люди подоб­ного склада обычно прибегают к более утонченным методам.

Болванов, вырядившихся в комбинезоны телефо­нистов, сразу же засекла контрразведка, хотя сам Канарис предусмотрительно постарался остаться в тени. За провокационной эскападой скрывалось нечто более значительное, чем простое соперничество. Гейдрих проводил волю диктатора. Возможно, прямо и не выска­занную, угодливо предугаданную, но волю.

В докладе фон Бломбергу Канарис воздержался от неуместных домыслов, но постарался покрепче науськать «Резинового льва».

Заваруха вышла на славу. Фюрер, как и следовало ожидать, занял беспристрастную позицию. Пойманных на месте преступления головорезов отправили в Дахау. Скорее всего, они уже на свободе.