Заговор Важных
Шрифт:
— Монбазон и ее Важным недолго осталось торжествовать. Те, кто посмел смеяться над нашей семьей, вскоре узнают, что значит бросить ей вызов.
В восторженном взгляде Клер-Клеманс Луи увидел безграничную любовь к молодому герцогу. Любовь безответную.
Как только принц вышел, Фронсак также почел за лучшее удалиться.
С каждым днем погода становилась все более влажной и душной. Во дворце царила нестерпимая жара, и Луи смертельно скучал.
Вечером того дня, когда он встретил Клер-Клеманс, лакей от ее имени принес ему несколько номеров «Газетт», издаваемой Ренодо.
Луи хорошо знал эту газету: отец регулярно покупал
Протестант Ренодо, по профессии врач, в 1612 году получил патент, дававший ему право публиковать списки адресов, иначе говоря, мелкие объявления. Но постепенно новости оттеснили объявления на последнюю страницу.
Ришелье, поощрявший издание газеты, часто публиковал там собственные статьи, распространяя таким образом свои идеи.
До самой смерти короля «Газетт» являлась рупором власти, но так как однажды Ренодо — по приказу Ришелье, как уверял он всех, — предложил отвергнуть королеву, то с тех пор, как королева стала регентшей, «Газетт» оказалась в немилости.
Число страниц ее сократилось, и существовал риск, что власти и вовсе запретят ее. Поэтому с самого начала нового царствования она избрала нейтральный и необычайно смиренный тон, изменяя ему, только когда речь заходила о регентше: тут редактор не скупился на похвалы!
Когда же Ренодо предложил свои услуги Мазарини, в листовках его стали называть гнилым носом, коварным турком и даже вором!
Короче говоря, в его газете больше не печатали ничего интересного.
Тем не менее Луи с удовольствием прочитал отчет о битве при Рокруа, равно как и рассказ о подвигах наших армий, дополненный сообщением о жестокостях, совершенных армиями врага. Так, испанцы разграбили множество домов вокруг Рокруа, в то время как французы сожгли множество деревень между Монсом и Брюсселем. [62] В другом номере сообщалось, что в одной из захваченных испанцами деревень наши враги выбрасывали в окна детей, насиловали девушек и женщин. А потом вырывали им груди. Затем они утопили и мужчин и женщин, предварительно сняв с нескольких из них кожу. [63] Новые, заранее оправданные жестокости теперь должны были обрушиться на деревни по другую сторону границы. Несомненно, подумал Луи, несчастным женщинам Фландрии придется вынести все, что довелось вынести бедным француженкам.
62
«Газетт», июнь 1643 г.
63
Исторический факт.
Не видя в рассказах о подвигах французской армии под командованием Энгиена ни справедливости, ни объективности, он перестал читать сводки с полей сражений.
Его заинтересовало было открытие некоего врача, предлагавшего масло против нервов, способное омолаживать людей при условии очистки крови. Врач уверял, что его масло позволит женщине даже в сто пять лет иметь детей. Однако, увидев заметку, где говорилось, что это же масло стало причиной смерти пациентки в конвульсиях, он перестал читать раздел медицины и вернулся к событиям во Франции. Однако здесь его быстро утомили похвалы, расточаемые регентше и ее просвещенной политике; изобилие хвалебных речей напрочь лишало статьи какого-либо содержания. Проглядывая раздел казней, он нашел
Убедившись, что чтение газет не может надолго занять его ум, Луи ощутил неодолимую потребность выйти на свободу.
Но как? Однажды он уже попытался спуститься на первый этаж, но там его встретили вооруженные палками лакеи, вежливо объяснившие ему, что он не имеет права покидать дворец. Ему запретили выходить даже в сад!
В сущности, он оказался узником, пусть даже в обмен на собственную безопасность!
Он каждый день ходил в библиотеку, но, увы, больше никого там не встречал. Энгиен вернулся, и Клер-Клеманс, думал он, разрывается между младенцем и супругом, ей уже не до чтения.
Позднее от Венсана Вуатюра Луи узнал, что ошибался в своих предположениях: герцог обосновался у Нинон де Ланкло, модной куртизанки, готовой занять место Марион Делорм, и не явился повидать ни мать, ни дитя. Луи больше не встречал Клер-Клеманс, потому что герцогиня Энгиенская не покидала своих апартаментов, напрасно ожидая своего супруга.
В середине августа Луи все же столкнулся с племянницей Ришелье в библиотеке. Энгиен собирался вновь отбыть в армию и большую часть времени проводил в окружении своих офицеров. Как только Луи вошел, Клер-Клеманс отложила книгу, и ее затуманенный печалью взор при виде шевалье засветился радостью.
— Здравствуйте, сударь, — ласково произнесла она, — пришли за свежими новостями? Должна признаться, сегодня я надеялась увидеть вас здесь…
— Мне приятно это слышать, сударыня, особенно из ваших уст.
Она ответила ему кокетливой улыбкой. Ей так редко приходилось слушать комплименты! Сложив на коленях свои маленькие ручки, она с назидательным видом объяснила:
— Наконец выяснилось, кто написал те два письма. Это не герцогиня де Лонгвиль. Хотите, я расскажу вам всю историю?
— Сгораю от нетерпения, сударыня.
Улыбнувшись, она начала:
— Письма написал маркиз де Молеврие своей возлюбленной госпоже де Фукероль, и маркиз попросил принца Марсильяка вступиться за него перед де Монбазон и вернуть письма. Посольство в составе принца и госпожи де Рамбуйе отправилось к герцогине де Монбазон, все изучали записки и, наконец, полностью исключили госпожу де Лонгвиль из числа возможных авторов. Монбазон скрепя сердце признала свои ошибки. В конце концов, письма сожгли.
— Так она извинится?
— Думаю, что да, так как на чашу весов супруг мой бросил и свой меч, и свою армию. Он, разумеется, взял сторону сестры, равно как и все его офицеры. Его примеру последовали Мазарини и королева, и теперь многие спешно переходят в стан победителей.
— И к чему это ведет? — спросил Луи, которого развеселила мысль о том, что столь выдающийся французский военачальник готов вступить в смехотворное сражение с толстухой Монбазон и лицемеркой Шеврез.
— Идут переговоры. Вчера кардинал, герцогиня де Шеврез, королева и принцесса Конде несколько часов подряд сочиняли письмо с извинениями, которое герцогиня публично зачитает в присутствии моей золовки. Объяснение составлено таким образом, что виновная сторона не потеряет своего лица.
— Но ведь все это смешно: неужели первому министру больше нечем заняться, как сочинять извинения для госпожи де Монбазон? — рассмеялся Фронсак.