Заговорщики (книга 2)
Шрифт:
— Я, видишь ли, заговорил об этом потому, что должен посоветоваться с тобою кое о чём, что пришло мне в голову, — продолжал Зинн. — Шумахеровцы настолько спелись с разведками американцев, англичан и французов, что любыми средствами борются не только с проявлениями антифашизма, но и против интересов всех немцев за Эльбой, против интересов всей Германии.
— Что здесь такое? — недовольно спросил Рупп. — Политшкола?
Зинн дружески положил ему руку на плечо:
— Не сердись, старина, это просто дружеская беседа. Уж очень накипело в душе.
— Странный вопрос, — Рупп пожал плечами. — У нас тут достаточно хорошо понимают, куда ведёт Германию триумвират Шумахер — Тиссен — Шмитц. «Немцы за Эльбой» не хотят быть рабами ни янки, ни их отечественной челяди.
Теперь Зинн, в свою очередь, с улыбкой спросил:
— Я хотел бы знать, что ты думаешь насчёт Шверера?
— На моем горизонте трое Швереров… Кстати, об Эрнсте Шверере. Я стараюсь не упускать его из виду, но при всякой угрозе провала этот молодчик ныряет в лазейку, которую ему открывают из той зоны, и исчезает под крылышко американцев.
— Я не о нем, меня интересует Эгон.
Вирт сказал, понизив голос:
— Кажется, я знаю, чего ты от него хочешь… Он не станет заниматься военными проектами.
— Дело не в этом… Я хотел сказать: не совсем в этом.
— Я так и знал! — с усмешкою сказал Рупп.
— Что ты знал?! — внезапно раздражаясь, сказал Зинн. — Ничего ты не знаешь и не можешь знать! — Но тут же, беря себя в руки, спокойно проговорил: — Ты слышал о Винере?
— Имею представление.
— Над чем он работает, знаешь?
— Да.
— Нужно, чтобы Эгон Шверер ещё раз вплотную занялся этими проектами ракет.
— Я же тебе сказал: я знаю, чего ты хочешь от Эгона. Но повторяю: он на это не пойдёт.
Зинн ударил ладонью по столу.
— Подожди с твоим заключением. Эгон настолько хорошо все знает, что лучше всякого другого может разоблачить эти затеи перед всем миром.
— Ты хочешь, чтобы он выступил?
— Да, с разоблачением, которое разорвалось бы на глазах всех народов с эффектом, в десять раз большим, чем самая страшная атомная бомба.
Несколько мгновений Рупп молча стоял перед Зинном, потом воскликнул:
— Я лопаюсь от зависти, что такая идея пришла не мне! Честное слово, вот бомба, которую надо сбросить как можно скорей, — правда!
— Не ожидая войны, — со смехом сказал Зинн и тут же увидел, как стало серьёзным лицо молодого человека.
— А ты понимаешь, чего это может стоить доктору Швереру? — спросил Рупп.
— Я ничего не собираюсь от него скрывать.
Рупп задумался. Зинну пришлось переспросить:
— Что же ты думаешь?
И Рупп ответил так, словно предложение было сделано ему самому:
— Дело должно быть сделано.
— Может быть, ты с ним и переговоришь? — предложил Зинн.
— Мы с ним слишком большие
— Ты забыл о том, что сказал сам: в наши дни автор такого разоблачения рискует жизнью.
— А разве ты не рискнул бы?
— Ну, мы с тобой… Мы — члены партии.
— Почему ты думаешь, что мужество — наша монополия?
— Этот Шверер в прошлом…
— Я знаю, он заблуждался.
— И очень сильно!
— И все же Лемке доверял ему, — сказал Рупп. — И, на мой взгляд, Эгон, наконец, понял все до конца и хочет оставаться честным перед самим собой и перед своим народом.
— Этого достаточно, — решительно проговорил Зинн. — Приведи его. И как можно скорей.
— Я тебе говорю: он совсем неплохой человек. Только постарайся насчёт… его безопасности… — Рупп посмотрел на часы. — Ты не забыл об открытии гимназии?
— Мне пора, — согласно кивнул Зинн. — Кажется, ведь небольшое дело — открытие гимназии, в которую может послать своих детей самый бедный немец.
— Сколько их тебе ещё предстоит открыть!
Рупп был уже в коридоре, когда за ним вдруг порывисто распахнулась дверь и Зинн крикнул:
— Эй, Рупп, погоди-ка! Я забыл показать тебе.
И, сияя радостью, он протянул телеграмму. Рупп прочёл:
«Ура! У нас — сын. Здоровье Ренни отлично. Рудольф».
Рупп рассмеялся:
— Готов вместе с ним крикнуть «ура».
— Уж этот-то новый Цихауэр узнает, что такое счастье в Германии! — уверенно проговорил Зинн.
— Пошли им привет и от меня! — крикнул Рупп, сбегая с лестницы.
— Через несколько дней поздравишь их сам тут, — прокричал вслед ему Зинн. — Руди уже выехал в Берлин.
— Тем лучше, тем лучше! А своего малыша они привезут, вероятно, в той самой огромной корзине, которую Ренни когда-то носила на спине?
Зинн рассмеялся:
— Это была, действительно, огромная корзина. Я как сейчас вижу Ренни Шенек, сгибающуюся под тяжестью ноши… И эти похороны в горах у Визенталя…
Шаги Руппа замерли далеко внизу.
Поток воспоминаний нахлынул на Зинна. Он стоял, опершись на перила, и глядел в глубокий провал лестничной клетки, как в пропасть, где перед его взором проходила длинная череда лиц и событий прошлого — такого близкого и вместе с тем уже такого безвозвратно далёкого. К счастью, именно безвозвратно, навсегда ушедшего в прошлое, как в туман над ущельем Визенталя…
Когда через час Рупп подходил к подъезду Эгона Шверера, ему бросился в глаза автомобиль, на стекле которого виднелся пропуск, какой выдаётся для въезда из западных зон в советскую. Первой мыслью Руппа было: «Эрнст!» Он с беспокойством вошёл в дом и сразу заметил, что там царит некоторый переполох. Раскрасневшаяся Эльза водила утюгом по тугому, как броня, пластрону крахмальной мужской сорочки.