Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»
Шрифт:
Экипаж T-III очень быстро оценил обстоятельства и свои невеликие шансы. Счастливо пережив прицельный удар болванки, танк резко развернулся и, рискуя получить следующий бронебойный снаряд в слабо защищенный борт, перемахнул через невысокую насыпь и тут же оказался вне зоны огня советского противотанкового орудия. Переместившись влево от дороги, он усилил огонь из пулеметов и орудия. Под его прикрытием пехота быстро начала откатываться назад. Густеющие сумерки помогали немцам маскироваться и мгновенно, после очередной перебежки, растворяться среди жнивья и редкого кустарника.
Мотовилов понял, что он, как командир роты, не смог использовать все боевые возможности своего подразделения, что темп огня с каждой минутой слабеет, и противник, захваченный врасплох на открытом
– В гриву-душу!.. – обрушился он в окоп бронебойщиков, пиная сидевших на соломенной подстилке бойцов. – Почему не стреляете?! По танку!.. Приказываю – по танку!..
– Да он же лупит прямо по нашему окопу! – испуганно крикнул бронебойщик.
– А, это ты, прикомандированный! Прижал пуп к земле и благодаришь судьбу, что она пока милует? Где патроны? Подавай! В гриву-душу тебя!..
Но младший сержант Клышкин опередил ротного, кинулся к противотанковому ружью и рявкнул своему второму номеру:
– Брыкин! Патрон!
Резко вздрогнула бронебойка, больно пнула в плечо Колышкина. Пуля чиркнула в лиловых сумерках, как шальной метеорит, и исчезла в пойме, за ракитами. Тотчас же там полыхнуло ответным выстрелом танковое орудие, и осколочный снаряд разорвался с небольшим перелетом. То ли небольшой осколок, то ли камень, принесенный взрывной волной, зацепил по касательной каску Брыкина, так что у второго номера от неожиданности и страха, что ему пробило голову, подломились ноги. Вместо того, чтобы выполнять свои непосредственные обязанности, он опустился на колени и начал лихорадочно ощупывать голову. Он засовывал дрожащую ладонь под каску и обнюхивал дрожащие пальцы.
– Ну что, комбайнер, мозги не вытекли? Патрон! – услышал он голос первого номера, и тут же морок страха отпустил его.
– Колышкин, целься ниже, в гусеницу! – кричал тем временем Мотовилов, откашливаясь от едкой толовой гари, когда бронебойщик дослал новый патрон в канал ствола и прижал к плечу приклад.
– Не лезь, старшой! Не толкай под руку! – огрызнулся младший сержант. – Лучше подержи меня, подопри спиной, а то отдача сильная.
Отдача действительно была нешуточной, так что Мотовилов во время выстрела прикусил язык.
– Кажись, попал! – удивленно вскрикнул Брыкин; он уже окончательно пришел в себя. – Ляснуло! Как все одно по железке. Слышали? И железка, скажу я, сурьезная. Наковальня…
– Давай патрон! Ляснуло… – И бронебойщик зло и радостно засмеялся.
Значит, и вправду попал, с надеждой подумал Мотовилов и выглянул через бруствер.
Танк в это время дал задний ход, но, вместо заданного курса, который должен был спасти и машину, и экипаж, его резко повело в сторону и развернуло. Механик-водитель машинально увеличивал обороты двигателя, однако это только усугубляло положение машины и экипажа. Т-III зарывался в землю, при этом разворачиваясь все сильнее и сильнее и доводя угол для бронебойщиков до идеального.
– Попал! – снова радостно выкрикнул Брыкин, выглядывая через бруствер.
Теперь младший сержант Колышкин всаживал пулю за пулей в бок танка. Бронебойщик уже и сам чувствовал, как они с коротким хряском ломают броню, ту самую, которая только что грохотала по ним из пушки и всех своих пулеметов, была подвижной и казалась неуязвимой. Он выцеливал то башню, то надстройку, то корпус, смещая немного к корме, где танкисты хранили боезапас, то брал пониже верхней гусеницы. Впрочем, гусеницы на этой стороне уже не было. Левая гусеница осталась возле ракит, там Колышкин снял ее с катков удачным выстрелом. Бронебойщик стрелял и стрелял, он старался проникнуть повсюду, и отнял от онемевшего плеча короткий приклад с амортизатором только тогда, когда на башне распахнулись створки верхнего люка и оттуда вместе с клубами багрового дыма, густо перемешанного с огнем, вывалился и скатился по броне вниз человек в такой же черной униформе. Ствол бронебойки пылал жаром, и от него пахло перегретым до гари ружейным металлом. [11]
11
Противотанковое ружье. В данном случае речь идет о противотанковом ружье системы конструктора В.А. Дегтярева образца 1941 года (ПТРД). Создано оно было в августе и сразу же пущено в серийное производство и пошло в войска. ПТРД стало незаменимым окопным оружием, при помощи которого советская пехота могла эффективно бороться с немецкими танками. Ружье было однозарядным. Энергия отдачи ствола при его коротком ходе использовалась для открывания затвора и выброса стреляной гильзы. Заряжалось вручную. Обычно эту операцию производил второй номер расчета. 63-граммовая пуля вылетала из ствола со скоростью 1012 м/сек. И на расстоянии 300 м пробивала 40-мм броню. Калибр – 14,5 мм. Масса ружья в боевом положении – 17,3 кг. Боевая скорострельность – 8-10 выстрелов в минуту. Прицельная дальность стрельбы – до 600 м.
Свою работу младший сержант Колышкин считал выполненной. И когда ротный побежал по траншее дальше, оставив расчет наедине со своей радостью, первый номер сел на корточки на дне окопа и сказал:
– Давай, Гаврюха, покурим. Как ты думаешь, заслужили мы с тобой на завертку? – И, довольный собой и своим вторым номером, цокнул языком: – Видал, как мы его в лапти обули!
– А командир даже не похвалил, – тоже довольный, ответил второй номер и полез за пазуху за кисетом, который не раз уже украдкой нюхал.
Два дня назад, на марше, Брыкин разжился табаком. Обменял запасные портянки на полный кисет. И теперь, дожив до конца боя, он радовался еще и тому, что не пропадет его запас, за который он переплатил куском добротной фланели.
– Ты ж не баба, чтобы тебя после каждого раза хвалить. – И засмеялся. Но смех его был не радостный, а какой-то нервный и страшный, так что второй номер поспешил свернуть самокрутку, прикурить ее и сунуть своему командиру в трясущийся рот.
В окопе сразу запахло махорочным дымом, по-домашнему сладко, почти что хлебом. И этот запах постепенно вытеснил из полевого солдатского жилья запах пороха и страха. Брыкин уже не чувствовал к своему непосредственному командиру прежней неприязни. Наоборот, в нем теплой волной растекалась благодарность к своему первому номеру, который оказался не болтуном и задирой, а храбрым бойцом, умело управлявшим и вверенным ему оружием, и подчиненным, и всем боем. А ну как оробел бы и танк перелез бы через речку, а за ним пошла бы пехота… Нет, неправильно поступил ротный, что не похвалил расчет за подбитый танк. Конечно, он, рядовой подавальщик патронов, вначале проявил не особую твердость духа, можно сказать, даже оробел. Но младший сержант Колышкин действовал героически и своим примером способствовал тому, что весь взвод, можно сказать, брал с него пример.
Брыкина с этой минуты переполняла гордость за своего командира. Совестно было вспоминать, что раза два он сгоряча назвал его «кумом». Какой же он «кум», думал второй номер, он очень даже сердечный человек. Ведь он не только взвод, а всю роту защищал, когда схватился с немецким танком. И теперь Брыкин готов был ухаживать за своем боевым товарищем, исполнять все его желания и прихоти.
Хаустов во время боя стрелял мало. Из соседних ячеек вовсю уже палили. Старался и Петров. Его каска, в которой он утопал, казалось, по самые плечи, маячила через три ячейки правее. Почти рядом с ним басовито взрыкивал короткими очередями «гочкис». Пулеметчик стрелял со знанием дела, не тратил патроны попусту. Пулемет – первая цель для противника. Но «гочкис» время от времени делал продолжительные паузы, так что казалось, что расчет меняет позицию. Но спустя минуту-две он снова выстукивал редкую отчетливую серию.