Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»
Шрифт:
Когда немцы подкатились к ракитам, Хаустов выбрал одного из них и прицелился. Если он сейчас упадет, мысленно сказал он сыну, то ты будешь отмщен. Немец вполне вмещался в колечко намушника, его сгорбленная фигура, перемещавшая от кустарника к ракитам, будто срослась с прицельной планкой; и, как бы тот ни петлял на бегу, как бы ни припадал к земле и ни перебирал торопливыми ногами, прицельная планка лежала под ним твердо и основательно, как плаха. Немец, должно быть, почувствовал, что им опасно заинтересовались, и сделал прыжок в сторону. Смешно, как заяц, след которого был уже взят, он попытался отделаться от опасности, но только обострил внимание и азарт охотника.
– Если он сейчас… – прошептал сыну Хаустов и надавил на спуск.
Винтовка словно ожила в его руках. Да и в самом профессоре, стоило прикладу винтовки толкнуть его в плечо, мгновенно проснулся другой человек. И этим другим был бывший офицер Русской императорской армии. Когда-то он владел винтовкой так, что считался лучшим стрелком в полку. На спор первой же пулей раскалывал грецкий орех со ста шагов. Но это были забавы молодости. Стрелять приходилось не только по грецким орехам.
Сумерки словно проглатывали цели. Но когда ноздри схватили запах сгоревшего пороха, зрение обострилось настолько, что все это время, пока шел бой, Хаустов видел свои цели превосходно.
Он всегда чувствовал, когда цель поражена. Словно между ним и пулей, вышедшей из канала ствола на простор, некоторое непродолжительное время, пока она совершала траекторию своего обреченного полета, все еще существовала некая незримая связь. Пуля, казалось, сообщала ему те главные обстоятельства своего полета, в которых он нуждался. Но самым важным был финал. Однажды под Царицыном он застрелил красного конника с очень близкого расстояния. Его рота прикрывала гаубичную батарею. Красные прорвались с тыла, пустили лавой кавалерию. Последних его солдат добивали уже на батарее. Вот тогда он впервые отчетливо почувствовал, как пуля входит в живое тело. Со временем научился безошибочно определять попадание и на большом расстоянии.
Из винтовки цель можно было достать издалека. Винтовка, которую он сейчас держал в руках, несколько отличалась от винтовки образца 1891 года. [12] Покороче, поудобнее, полегче. Даже деления на прицельной планке были другие.
Хаустов хорошо различил свой выстрел в грохоте уже начавшегося боя. И тут же машинально передернул затвор. Ему досталась не новая винтовка, но, как понял после первого же выстрела, вполне исправная и очень хорошо пристрелянная. Колечко намушника в момент выстрела подпрыгнуло и переместилось немного правее, так что теперь он мог прекрасно наблюдать свою цель. Цель шевельнулась. Взмахнула рукой. Во взмахе чувствовались страх и отчаянье. Сейчас к нему подбежит санитар или кто-нибудь из товарищей. Пулевое ранение может быть серьезным, смертельным. А может быть и пустяком. Несколько дней в санчасти и – опять на передовую. Сюда. На Московское направление. Надо его добить. Тогда он сюда не вернется никогда.
12
Русская трехлинейная винтовка была создана отечественным оружейником капитаном Русской императорской армии С.И. Мосиным в 1891 г. Производилась в России и СССР с 1891 по 1944, а в некоторых странах до 1965 г. Всего выпущено, не считая производства за рубежом, около 37 млн. штук. Масса – 4,5 кг. Длина – 1232 мм. Длина ствола – 729 мм. Калибр – 7,62 мм. Скорострельность – 10 выстр./мин. Прицельная дальность – 2000 м. Максимальная – 3000 м. Магазин – 5 патронов. Название «трехлинейная» происходит от калибра ствола, который равен трем русским линиям (старая мера длины); одна линия равна 1/10 дюйма, или 2,54 мм. Соответственно три линии равны 7,62 мм. В 1889 г. благодаря усилиям русского ученого Д.И. Менделеева был получен отечественный бездымный порох. В том же году полковник Н.Ф. Роговцев создал 7,62-мм патрон. Через год был разработан капсюль. А еще через год, в 1891 г., на испытаниях была представлена партия винтовок конструкции капитана С.И. Мосина. После некоторых доработок в том же 1891 г. винтовка под названием «Трехлинейная винтовка образца 1891 года» пошла в массовое производство на заводах в Туле, Ижевске и Сестрорецке. Часть заказа была размещена на оружейных заводах Франции. В 1908 г. патрон для винтовки стал оснащаться облегченной остроконечной пулей. В 1910 г. винтовка реконструирована. Созданы две модели – драгунская и пехотная. В 1930 г. на базе драгунской винтовки создана единая модель образца 1891/30 гг. (индекс ГАУ – 56-В-222). В 1932 г. началось серийное производство снайперского варианта. Снайперский образец отличала улучшенная обработка канала ствола и других деталей. Устанавливался прицел ПЕ, ПБ или ПУ. Рукоять затвора была отогнута вниз. Всего выпущено 108 345 шт. В настоящее время экземпляры снайперской модели являются большой редкостью и чрезвычайно ценятся коллекционерами. В 1938 г. создан карабин. В 1944 г. он модернизирован. Позднюю модель отличал несъемный штык и другие несущественные изменения. «Мосинка» в годы Великой Отечественной войны была самым массовым и самым безотказным стрелковым оружием, одним из символов пехоты.
Хаустов прижал приклад винтовки, вновь прицелился, теперь чуть ниже видимой части цели. Трава, скрывающая лежащего, не преграда для пули. И снова, как и в первый раз, он почувствовал, что пуля вошла в мягкое. Он положил в нишу винтовку и посмотрел на свои руки: правая, рабочая, слегка подрагивала, левая сохраняла спокойствие, словно ничего и не произошло. Пока Хаустов разглядывал свои руки, неким иным зрением, которое не раз спасало его в бою, он уловил движение, возникшее там, куда он только что послал вторую пулю. И действительно, над серым бугорком – теперь он был неподвижен – наклонилась каска, обтянутая пятнистой материей. Немец, похоже, пытался поднять своего товарища, но это ему не удавалось. Тогда он ухватил его за поддерживающие пехотные ремни и потащил к ракитам, куда тем временем стаскивали других раненых. Хаустов передвинул хомутик прицела на одно деление. Все повторилось с такой быстротой и похожестью, что Хаустов спустя мгновение попытался сделать усилие над собой, чтобы вспомнить наиболее значительные детали только что произошедшего. Ему вспомнилось, как он после второго выстрела передернул затвор, и гильза, шаркнув опустошенным тельцем по сырым веткам маскировки, скатилась к его ногам. Он нащупал ее носком сапога и, словно боясь, что она куда-нибудь укатится из его окопа, придавил каблуком. Теперь она, свидетельница его мести, вдавленная в сырое дно окопа, была рядом. Больше – ничего.
Студент Петров по прозвищу Калуга опомнился, только когда немецкий танк, с необыкновенной быстротой выскочивший на мост, исчез в багрово-черном смерче взрыва. А до этого ему казалось, что все пропало, что немецкие танки сейчас переберутся на их берег и начнут давить роту гусеницами и в упор добивать из пулеметов. Несколько раз он уже поглядывал назад, в поле, уставленное хлебными бабочками. Еще не поздно, еще можно успеть отбежать вон за тот бугор, где ни пуля, ни даже снаряд не достанут. А там, дальше, лес, овраги. Петров знал, что здешние леса изрезаны глубокими оврагами. По ним ни один танк не пройдет. Это уж точно. Вот о чем вздрагивало его ослабевшее нутро. Но никто не бежал в тыл, за спасительный бугор, к оврагам. Наоборот, те, кого он видел, вели огонь из своих винтовок. Неожиданно совсем рядом зарокотало ровной, размеренной серией выстрелов. Петров оглянулся. Это стреляли пулеметчики. Они подняли на земляное плечо свой «гочкис» и палили вниз, почти вдоль брустверов, в сторону группы немцев, которые под прикрытием второго танка подобрались к самому берегу. Еще чуть-чуть, понял вдруг он совершенно очевидное, и немцы спрыгнут вниз, перебредут по мелководью к их берегу, укроются за обрывом, и тогда роте действительно станет туго. Под берегом их не достанешь. Там они будут как в траншее. Преодолевая ту немую ломоту, которая парализовала его тело, наполняя ватной пустотой, Петров несколько раз клацнул затвором, выщелкнул под ноги один или два полных патрона, потом запрыгнул на бруствер и несколько раз выстрелил туда же, куда уходили трассы «гочкиса». Он стрелял почти не целясь. Потом его винтовка начала осекаться. Когда боек в очередной раз шлепнул вхолостую, Петров понял, что патроны в магазине закончились. Он спрыгнул в ячейку, вытащил из кармана шинели новую обойму и, удивляясь своей ловкости и сноровке, быстро и правильно зарядил ее. Кругом стоял грохот и треск. Десятки выстрелов сливались в один долгий, и он перекатывался с правого фланга на левый, то усиливаясь, то немного ослабевая. Что-то кричал командир отделения сержант Курилов, махал ему рукой. Когда в очередной раз Петров спрыгнул с бруствера в окоп, чтобы зарядить новую обойму, сержант погрозил ему кулаком. И Петров понял, что на бруствер больше вылезать, пожалуй, не следует. Он сделал еще несколько выстрелов по курсу пулеметных трасс и услышал где-то совсем рядом голос лейтенанта Багирбекова. Взводный стоял позади него и торопливо запихивал в патронник одиночный патрон.
– Молодец, Петров! – сказал Багирбеков, сверкая белыми ровными зубами. – Они отступают! Вы видите, они не выдержали нашего огня!
– Мы победили, да? Товарищ лейтенант, мы победили их?
Но взводный не ответил. Он только посмотрел на Петрова, усмехнулся и пошел на левый фланг.
Ну вот, с ликованием продолжал он думать о первой победе роты, а старики говорили, что немца здесь не остановить, что и позиция плохая, и патронов мало, и усиления нет. А германы бегут!
Немцы, однако, отходили организованно. Огонь Третьей роты их, конечно, настигал. Но раненых они тут же подхватывали и утаскивали за ракиты, а потом дальше, в поле. Там горел бронетранспортер. Пожар и световой круг, образовавшийся правее дороги, они старались обходить. Потеряв танки и бронетранспортер, они вскоре скрылись за перелеском. Там какое-то время стрекотали их мотоциклы. А в поле время от времени постукивали оставленные в заслоне пулеметы, словно давая понять сидевшим в окопах, что бой еще не окончен.
– Один. Он там один. И расчет человека три-четыре. – Мотовилов указал в поле за речку Боровну, где время от времени вспыхивало клочковатое пламя скорострельного MG-34, и веер разноцветных пуль проносился то над правым флангом роты, то над левым, то над центром.
Ротный обходил оборону роты и задержался в первом взводе. Он прислушивался к разговорам бойцов, одновременно сам что-то говорил то одному, то другому. Подбадривал раненых. Трогал убитых, словно своими прикосновениями еще надеялся оживить их. Распоряжался коротко:
– Раненых выносите поживей. Всех лошадей – на вывоз раненых. Убитых складывать в лощине. Собрать оружие и боеприпасы. Ткаченко! Где старшина?
– Здесь я, товарищ старший лейтенант.
– Проследите, чтобы раненых вовремя…
– Слушаюсь.
– Плотников! Кто видел Плотникова? Плотников жив?
– Жив. Во втором взводе он.
– Плотникова – ко мне!
Мотовилов дошел до ячейки Хаустова.
– А, профессор… Жив?
– Как видите.
– А ну-ка, покажите свои патроны. – И Мотовилов, не дожидаясь, когда боец расстегнет и предъявит свой боекомплект, начал ощупывать подсумки. – Да ты не стрелял! Почему не стреляли, Хаустов? – кипя мгновенно вспыхнувшей яростью, рявкнул Мотовилов и вырвал из рук Хаустова винтовку. Открыл затвор, понюхал канал ствола, выщелкнул уцелевшие патроны – их осталось всего два. – Три выстрела! За весь бой – три выстрела! Трус! Да я тебя!.. – И ротный потянулся за пистолетом. Но его руку кто-то перехватил, сжал железной хваткой.
Младший политрук Бурман рядом оказался вовремя. Мотовилов сунул «ТТ» обратно в кобуру, застегнул ремешок и с силой оттолкнул от себя младшего политрука.
– С вами отдельный разговор будет, товарищ младший политрук, – пригрозил он и распорядился, увидев Петрова, торопливо набивавшего обоймы патронами из ящика, который бойцы передавали по цепи от ячейки к ячейке. – Петров! Ко мне! Теперь ваша позиция здесь. Расширяйте ячейку. В бою приказываю присматривать за бойцом Хаустовым. Сколько выстрелов произведено вами?