Захватчики под парусами
Шрифт:
Олоне засмеялся.
— Вы не понимаете! Я продал себя потому, что это было необходимо, — отвечал он, — для того, чтобы моя мать могла перебиться во время моего отсутствия.
— Как это?
— Что вам за дело? Вы пока что не мой господин, а если и станете им, то не будете иметь права расспрашивать меня о моих личных делах.
— Ты кажешься мне храбрым человеком.
— Мне самому это кажется. Я хочу сделаться таким же флибустьером, как и все вы, а для этого мне необходимо поучиться ремеслу.
— Сорок экю! — вскричал
Монбар внимательно посмотрел на работника, твердый взор которого медленно потупился пред его взором, потом, оставшись весьма удовлетворенным результатами изучения, обернулся к агенту.
— Хорошо, замолчите, — сказал он, — я покупаю этого человека.
— Олоне присужден Монбару Губителю за сорок экю, — сказал агент.
— Вот деньги, — отвечал флибустьер, бросая на стол горсть серебра. — Пойдем, — приказал он Олоне, — ты теперь мой работник.
Тот спрыгнул с помоста и с радостным видом подбежал к Монбару.
— Так это вы Монбар Губитель? — с любопытством спросил он.
— Ты, кажется, меня допрашиваешь, — смеясь, сказал флибустьер, — однако твой вопрос кажется мне вполне естественным, и на этот раз я тебе отвечу, — да, это я.
— Раз так, я благодарю, что вы купили меня, Монбар! С вами я наверняка быстро стану знаменитым.
По знаку своего нового господина он почтительно стал позади него.
Начиналась самая любопытная для авантюристов часть торгов — продажа женщин. Эти бедные и несчастные женщины, по большей части молодые и хорошенькие, дрожа поднимались на помост и, несмотря на свои усилия не теряться, краснели от стыда; горячие слезы текли по их лицу при виде взглядов всех мужчин, пылкие глаза которых были устремлены на них. Компания получала особенно большие барыши на женщинах, потому что она захватывала их даром и продавала как можно дороже. Мужчины обычно шли с молотка по цене от тридцати до сорока экю и не могли продаваться дороже, женщины же продавались с аукциона за большие деньги; только губернатор имел право остановить продажу, когда цена казалась ему довольно высока.
Женщины всегда присуждались покупателю среди криков и насмешек, весьма неприличных, над флибустьерами, которые не боялись пускаться по брачному океану, наполненному подводными камнями.
Красивая Голова, этот свирепый флибустьер, о котором мы уже говорили, купил, как и намеревался, двух работников взамен двух умерших, как он выражался, от лености, но в действительности от его ударов. Потом, вместо того, чтобы вернуться домой, он поручил работников своему надзирателю, потому что у флибустьеров, — у владельцев негров, были надзиратели, смотревшие за работой белых невольников, — и остался, с живейшим участием следя за продажей женщин. Друзья его подшучивали над ним, но он только презрительно пожимал плечами и стоял, скрестив руки на дуле своего длинного ружья и упорно устремив глаза на помост.
Там заняла место молодая женщина, нежная, деликатная, почти ребенок, с белокурыми кудрявыми волосами, падавшими на ее белые худощавые плечи. Гладкий и задумчивый лоб, большие голубые глаза, наполненные слезами, свежие щеки, крошечный ротик заставляли ее казаться гораздо моложе, нежели она была в действительности; ей было восемнадцать лет. Тонкий и гибкий стан, кроткий вид, словом все в ее восхитительной наружности имело обольстительное очарование, составлявшее полный контраст с решительными и пошлыми ухватками женщин, появлявшихся на помосте до и после нее.
— Луиза, родившаяся на Монмартре, восемнадцати лет. Кто берет ее в жены на три года за пятнадцать экю? — сказал агент Компании насмешливым голосом.
Бедная девушка закрыла лицо руками и заплакала.
— Двадцать экю за Луизу! — сказал какой-то авантюрист, подходя к помосту.
— Двадцать пять, — немедленно откликнулся другой.
— Велите ей поднять голову, чтобы ее было видно! — грубо закричал третий.
— Ну, малютка, будь мила, — сказал агент, заставляя Луизу отнять руки от лица, — дай посмотреть на себя, это для твоей же пользы, черт побери! Двадцать пять экю!
— Пятьдесят! — внезапно произнес Красивая Голова со своего места.
Взоры всех устремились на него; до сих пор Красивая Голова выказывал глубокое пренебрежение к женщинам.
— Шестьдесят! — закричал один авантюрист, который вовсе не собирался покупать эту молодую девушку, а только хотел подзадорить своего товарища.
— Семьдесят! — сказал другой с тем же сострадательным намерением.
— Сто! — закричал Красивая Голова с гневом.
— Сто экю, господа! Сто экю! Луизу на три года! — бесстрастно сказал агент.
— Полтораста.
— Двести!
— Двести пятьдесят!.. Триста! — закричали в то же время несколько авантюристов, постепенно приближавшиеся к помосту.
Красивая Голова был бледен от бешенства; он боялся, что Луиза достанется кому-нибудь другому. Он вообразил, что ему непременно нужна женщина для ведения хозяйства. Луиза понравилась ему с первого взгляда, и он захотел ее купить.
— Четыреста экю! — закричал он вызывающе.
— Четыреста экю! — повторил агент Компании своим монотонным голосом.
Наступило молчание; четыреста экю составляют порядочную сумму. Красивая Голова торжествовал.
— Пятьсот! — вдруг воскликнул резкий и звучный голос. Торг вновь разгорелся; противники остановились только для того, чтобы собраться с силами.
Агент Компании потирал руки с веселым видом, повторяя:
— Шестьсот! Семьсот! Восемьсот! Девятьсот!
Зрителями овладело какое-то неистовство, каждый набавлял цену с гневом. Девушка все плакала. Красивая Голова находился в бешенстве, похожем на помешательство. С гневом сжимая ружье между судорожно подергивающимися пальцами, он чувствовал безумное искушение послать пулю в самого решительного из противников. Однако присутствие кавалера де Фонтенэ удерживало его.