Заир
Шрифт:
– Ты обретешь другие чувства. И знай, хоть можешь и не верить, что я любил тебя, покуда мы были вместе.
– Я не сомневаюсь в этом, но это ни на йоту не приглушает мою боль. И завтра мы уедем отсюда в разных такси - ненавижу прощания, особенно в аэропортах или на вокзалах.
Возвращение на Итаку
– Здесь переночуем, а завтра тронемся в путь верхом. Машина по пескам не пройдет.
Мы сидим в чем-то напоминающем бункер, оставшийся со времен Второй мировой войны. Хозяин с женой и внучкой радушно
Дос продолжал:
– И не забудьте выбрать себе имя.
– Не думаю, что это ее интересует, - ответил Михаил.
– Еще как интересует! Я недавно виделся с вашей женой. Я знаю, о чем она думает, знаю, что ей открылось, знаю, чего она ждет.
Голос Доса звучит одновременно и мягко, и требовательно. Да, я выбрал бы себе имя, я ни на пядь не отклонился бы с уготованного мне пути, я отбросил бы в сторону свою прежнюю историю и вошел бы в легенду - но сейчас я просто-напросто слишком устал.
Не то что устал - а измучен: прошлой ночью спал часа два, не больше - организм еще не успел привыкнуть к чудовищному перепаду во времени. Я прилетел в Алма-Ату в 11 по местному времени, когда во Франции было 6 вечера. Михаил отвез меня в гостиницу, я немного подремал, проснулся на рассвете, глянул на огни внизу, подумал, что в Париже сейчас время ужина, и почувствовал голод, спросил в "рум-сервисе", нельзя ли принести чего-нибудь, и услышал в ответ: "Разумеется, можно, однако лучше бы вам пересилить себя и попытаться уснуть, иначе ваш организм будет по-прежнему жить по европейскому расписанию".
Нет для меня большей пытки, чем тщетные попытки заснуть, и потому я съел бутерброд и решил пройтись. Задал портье всегдашний вопрос: "Опасно ли выходить из отеля в такой час?" Он заверил меня, что нет, и я зашагал по этому пустынному городу - по узеньким переулкам и широким проспектам. Город как город - неоновые вывески, проезжающие время от времени патрульные автомобили, здесь бродяга, там проститутка - так что мне приходилось постоянно повторять себе: "Я - в Казахстане", иначе можно было бы подумать, что я забрел в какой-то незнакомый парижский квартал.
"Я - в Казахстане", - твердил я безлюдному городу, пока чей-то голос не отозвался:
– А где ж еще?
Я испугался. На скамейке сидел в этот глухой час человек, положив рядом рюкзак. Он поднялся, представился: "Ян. Из Голландии" - и добавил:
– И я знаю, что вы здесь делаете.
Приятель Михаила? Или приставленный ко мне агент тайной полиции?
– И что же?
– То же, что и я: проходите Великий Шелковый Путь. Я попал сюда из Стамбула.
Я вздохнул с облегчением.
– Пешком? То есть пересекли всю Азию?
– Мне это было необходимо. Я недоволен своей жизнью, хотя у меня есть деньги, жена, дети и чулочная фабрика в Роттердаме. Было время, когда я знал, ради чего борюсь - обеспечиваю стабильность своей семьи. А теперь - нет: все, что раньше приносило мне удовлетворение, ныне вызывает только досаду и скуку. И вот во имя моего брака, во имя любви к моим детям и к моему делу я решил уделить два месяца себе самому, чтобы взглянуть на свою жизнь со стороны. И это принесло свои плоды.
– Вот уже несколько месяцев я занимаюсь тем же самым. И многие так странствуют?
– Многие. Очень многие. Тут существуют еще и проблемы безопасности, поскольку в некоторых странах - сложная политическая ситуация и их власти подозрительно относятся к выходцам с Запада. И тем не менее я полагаю, что во все века паломники, доказавшие, что они - не шпионы, пользовались уважением. Однако, как я вас понимаю, у вас - другая цель. Что же вы делаете в Алма-Ате?
– То же самое, что и вы: завершаю путь. Вам тоже не удалось заснуть?
– Я только что проснулся. Чем раньше выйдешь, тем больше шансов добраться до ближайшего города, а иначе придется ночевать в степи, а там холодно, и постоянно гуляет ветер.
– Ну что ж, счастливого пути.
– Побудьте со мной еще немного: мне надо выговориться, поделиться впечатлениями. Большинство паломников не говорят по-английски.
И он начал рассказывать мне о своей жизни, покуда я припоминал все, что мне известно о Шелковом Пути, когда-то связывавшем Европу со странами Востока. Обычно он брал начало в Бейруте, шел в Антиохию, а оттуда - к берегу Желтой реки в Китае. Но в Центральной Азии превращался в подобие паутины, разбегаясь в разные стороны множеством тропинок, каждая из которых вела к возникавшим благодаря этой оживленной торговле городам, а те разорялись и опустошались враждующими между собой племенами, отстраивались заново, вновь разорялись и снова воскресали. Хотя двигалось по этому пути едва ли не все - золото, редкостные животные, мрамор, семена, политические идеи, беженцы, спасавшиеся от ужасов междоусобных войн, вооруженные разбойники, частные армии, сопровождавшие караваны, - самым редким и самым вожделенным товаром оставался шелк. Благодаря одному из ответвлений этого пути буддизм из Индии пришел в Китай.
– Я вышел из Антиохии с двумя сотнями долларов в кармане, - сказал голландец, описав мне горы, пейзажи, экзотические племена, постоянные проблемы с патрулями и полицейскими разных стран.
– Не знаю, поймете ли вы, что я хочу сказать, но мне нужно было узнать, способен ли я вернуться к самому себе, к истинной своей сути.
– Я понимаю больше, чем вы думаете.
– Я был вынужден нищенствовать, просить подаяния, и люди, к моему удивлению, оказались гораздо милосерднее, нежели мне казалось раньше.
Нищенствовать? Я оглядел его одежду и рюкзак, ища на них знак "племени", но не нашел.
– А вам никогда не случалось бывать в армянском ресторане в Париже?
– Я бывал во многих армянских ресторанах, но только не в Париже.
– А человека по имени Михаил вы не знаете?
– Это распространенное имя. Не помню, может быть, и встречал, но, к сожалению, не могу помочь вам...
– Не в этом дело. Меня удивляют странные совпадения. Похоже, что разные люди в разных частях света размышляют об одном и том же и ведут себя одинаково.