Закат Аргоса
Шрифт:
А уж когда его мутные запавшие глаза вдруг раскрылись, блеснув в неверном лунном свете, «серых» как ветром сдуло. Впрочем, свое дело они сделали — кровь Гильгана, потоком хлынувшая на умершего, как раз и поспособствовала его пробуждению от сна, который сообразно естественному порядку вещей должен был продолжаться вечно.
Дух Нагуда возвращался в тело, но, во-первых, это не было мгновенным, и он не сразу обрел над собственными членами власть, достаточную для того, чтобы встать и двигаться — они не желали служить Нагулу: еще бы, после трехдневного погребения, коему предшествовали пытки и смерть в петле.
Сейчас он, правда, не чувствовал уже ни боли и ничего вообще, однако испытывал некоторые неудобства и сложности в обращении со своим изуродованным телом, слишком далеким от совершенства. Да, личный опыт не шел ни в какое сравнение с опытами подобного же рода, когда Нагул вместе с Гильганом искали пути возвращения умерших к жизни. Он еще недостаточно освоился в новом качестве и тогда, когда появилась Хромая Ив.
На самого Нагуда она взглянула лишь мельком, ничуть его не испугавшись и только с некоторым недоумением по поводу того, как и зачем он здесь оказался, покинув могилу, зато Гильгану уделила куда больше внимания, обыскав его и — о, проклятье! — обнаружив Камень, который старая карга уволокла с собой. Впрочем, Камень Нагуд рассчитывал вернуть, тем более зная, где сможет найти его.
А еще он рассчитывал вернуть Гильгана, своего дорогого мальчика. Но прежде следовало позаботиться о себе самом. Нагуд понимал, что слишком скоро, если не принять никаких мер, тело начнет разваливаться на куски, растекаться и так далее, ибо пока оно оставалось мертвым. А для того, чтобы привести его в прежнее, посмертное состояние, требовалась кровь ведьмы, к тому же такой, которая не знает о своем колдовском даре и, к тому же, сама себя сглазила. Задача получалось не из легких! Но увы, правила этой игры придумывал не сам Нагуд. Ему оставалось только следовать им.
Самым обидным и несправедливым было то, что почти сразу после ухода Ив Нагуд уже сумел подняться и начать несколько неуверенно двигаться. Произойди это раньше, Камень остался бы с ним, а не создавал дополнительных сложностей, которых и так хватало с избытком. Если физические ощущения у Нагуда теперь отсутствовали, то неё остальное было прежним, он точно так же испытывал гнев, ярость, досаду, как и будучи живым.
К несчастью, он не мог взять с собой тело Гильгана («Вот была бы картина, — подумал Нагуд, — один труп несет другой! Прежде я бы и сам ошалел, доводись мне такое увидеть!»), но не сомневался, что позже отыщет его где угодно, как угодно, не остановившись ни перед какими препятствиями, Гильган был ему слишком дорог, его дорогой мальчик, золотой мальчик, давний возлюбленный. Конечно, улар топора не сделал его привлекательней, но ничего, Нагуд сумеет исправить и это! Только сначала надо забрать Камень и найти ведьму. Это самое главное, не выполнив таковых условий, он не сможет действовать дальше.
Двигаться быстро он не мог, тело, которое, кажется, становилось всё отвратительнее с каждой минутой, было слишком слабым, слишком неловким. Одна рука вообще не работала, держать голову поднятой оказывалось сложно, но Нагуд особенно и не старался — так, зато, не видно было распухшего, почти черного лица и мерзкой слизи, сочащейся изо рта и носа. Он воспользовался плащом Гильгана, закрыв лицо капюшоном, надвинутым до самых глаз, и со стороны походил на пьяного из-за странной шатающейся походки — его швыряло из стороны в сторону, точно на палубе корабль в сильный шторм, а ноги приходилось волочить по земле, громко шаркая при каждом шаге.
Нагуд твердо знал то, чего обычно человек совершенно не осознает: он и его тело — не одно и то же; будь оно прекрасным либо уродливым, не имеет никакого значения. Вообще-то он и раньше это понимал, однако теперь ничего более очевидного для Нагуда не существовало, и таковое сознание позволяло ему временно примириться с собственной физической смертью и с этим разбитым сосудом, в котором сейчас приходилось обитать его духу, то есть настоящему Нагулу. Кровь ведьмы, думал он, поможет мне вернуть всё, чего меня попробовали лишить эти глупцы, полагающие, будто смерть ставит точку в существовании человека. Кровь ведьмы и мой Камень, без которого я обречен.
У Нагуда не было другого выхода, кроме как во всех смыслах слова идти вперед. Если он в течение еще трех дней не воссоединит дух с телом окончательно, последнее придет в полную негодность, и ему уже ничем не поможешь. А дух никогда не обретет покоя, оставшись на границе мира живых и мира мертвых навечно, всё понимающий видящий, но совершенно бессильные вмешивайся в ход вещей, и его станут замечать только кошки, змеи и совы. Поистине, ужасна такая участь!..
Глава XVI
Огромный пес внезапно глухо заворчал и поднялся, ощетинившись, поджав хвост и угрожающе приподняв верхнюю губу, обнажившую длинные белоснежные клыки, едва ли не крупнее волчьих.
— Что? — спросил Ринальд, с беспокойством наблюдая за собакой, рычание которой становилось всё громче и перешло в отрывистый лай, полный злобы и страха.
Едва ли приближение человека могло вызвать такую реакцию Шенара, разве только этот человек не был его смертельным врагом.
— Тихо! — приказал Ринальд, и животное замолчало, однако не изменив позы и к тому же начав дрожать всем телом.
В наступившей тишине Ринальд отчетливо услышал по другую сторону двери звук шаркающих шагов и почти сразу — другой, словно кто-то скреб деревянную обшивку, негромко, но настойчиво прося откинуть засов и впустить его в дом.
Пес, не выдержав, отчаянно заскулил и, того хуже, вдруг завыл, задрав к потолку длинную морду, жутко и безысходно.
Лэрд сжал в руке короткий меч Энекенна, покойного сына Ив. В конце концов, он мужчина, а не робкое дитя! К тому же, что, если сейчас вернется Ив — ведь тогда он-то останется в относительной безопасности, а женщине придется столкнуться с тем, что находится там!
Ринальд распахнул дверь и переступил через порог. Вой Шенара стал еще громче, можно было поклясться, что пес просто рыдает от ужаса.
И тут Ринальд увидел…
Воплощение всех его самых невыносимых кошмаров стояло прямо перед ним, источая омерзительное зловоние разлагающейся плоти; распухшее, почти черное лицо с провалами исходящих слизью мутных, бессмысленных глаз мучительно кривилось, ибо это существо силилось что-то произнести неимоверно раздувшимся, вываленным изо рта языком, а его рука тянулась к Ринальду!