Закат империй

Лайк Александр

Может ли мертвый понять, что он уже мертв, и если да, то чем он это понимает? Нет разума, нет жизни, есть только боль. Но эта боль указывает путь куда-то, она бьется в груди и толкает нас вперед. Есть направление и есть движение. Мне кажется, что есть. Значит, есть путь, и этот путь надо пройти до конца. Дотащить свой груз боли до самого конца. Я боюсь одного: конца на самом деле тоже нет. Нас кто-то обманул, обманул давно, и мы не сумеем найти его, чтобы проклясть за обман. Наверное, это сделал я. Ненавижу себя. Или Эртайс? Ох, этот Эртайс…

Мне

совсем плохо, вдруг с неожиданной четкостью подумал Альрихт. Я забрался слишком далеко. Эти глупцы, они даже не понимают, с чем играют. Так рудокопы уходят в забой и подрубают жилы самой земле, но рудокопы знают, что скалы, как и положено женщинам, рады отдохнуть на мужской груди. Рудокопы осторожны, они ставят крепи, они очищают рыхлые участки, и все равно порой гибнут. Берегись, Альрихт. Встать! Ну, встать же! Дерьмо, ты куда-то шел? Встать и идти! Ты хочешь быть богом? Ты, полоумный слюнтяй? Тогда встань и иди!

И он встал, и пошел, шатаясь, и благословляя судьбу, что выбрал именно этот коридор, в котором совсем никого нет, и значит, никто не видел, что творится с гроссмейстером. Пора действовать. Сейчас его начинает швырять уже в геометрической прогрессии. Так ему долго не продержаться. Значит, надо кончать.

Вот комната, к которой он шел. Вот плащ, берет, и вот трость. Ловкие и умелые пальцы Альрихта мгновенно разобрали рукоять на детали. Следует взять с собой вот это… вот это и вот это. Остальное может полежать и здесь. Теперь быстрее назад. Сколько же времени он отсутствовал? И всего-то?

Альрихт был даже несколько разочарован. Ему казалось, что прошла вечность. Может быть, даже не одна. И вся-то вечность уместилась буквально в несколько минут? Ладно. Сегодня вечности мимолетны. И надо еще разобраться с этим дерьмом, декшасс… Он быстро пошел тем же путем обратно, туда, где Клеген учил мудрых коллег томиться и ошиваться, и гулкое эхо запрыгало в узком промежутке меж стен, стук подошвы и шелестящий шорох голенища по голенищу: дек-шасс, дек-шасс, дек-шасс…

Поднявшись по малой лестнице к ложе, Альрихт успокоился окончательно. Здесь вообще ничего не изменилось. И судя по всему, его отсутствия никто даже не заметил. Кроме Клосса, естественно.

Коллеги слонялись вокруг стола, бесцельно забредали внутрь подковы и снова выходили оттуда, как рыба из неумело поставленного невода. На выходе из овального тупичка они упирались в председательский стол и несколько секунд отсутствующе смотрели на сановное кресло. И снова брели куда-то: в коридор, в соседние комнаты, но чаще всего — в библиотеку, потому что именно там страдальцам предлагали вадинк и грог.

Альрихт наметанным взглядом отметил, что магистр Вельстрем уже разобрался в напитках, привычно переусердствовал и сам находится в несколько разобранном состоянии. Хранитель ложи, сучья мать. Самое время учредить новый пост: хранитель тела хранителя ложи. Хранить. Охранять. Охренеешь тут с вами, зар-разы!

— Куда вы претесь, советник? — с нервной учтивостью осведомился он, разворачивая магистра обратно к столу.

— А… ну, отлить, — напряженно и честно признался Вельстрем, глядя вдоль Альрихта в коридор и сдержанно посучивая ногами.

— Быстренько тогда, — сжалился гроссмейстер. — Начинаем.

— А-а… я туда и сразу… — быстро удаляющийся голос магистра затих в коридоре. Альрихт, не глядя, поймал за плечо молодого Муава Шаддама.

— Муав, я прошу вас: проследите за Вельстремом, чтобы он не забрел куда-нибудь и не заснул там. И гоните всех из библиотеки и коридоров сюда, начинаем заседание.

Муав уважительно кивнул. Ему было всего около шестидесяти, и он сам еще не до конца растратил энергию юности.

Альрихт решительно шагнул в совещательную комнату. В этот тесный и душный закуток обычно удалялось руководство Коллегии выпить водки и подготовить итог заседания. Если верить уставу, комнатушка называлась еще длиннее, название для нее склепали слов этак из из четырех. Но Альрихт уставам не верил.

Клеген был там. Потный, красный и злой, он чехвостил своих заместителей, которых именовал не иначе как референтами. Референты огрызались и валили все на негодных мальчишек-рассыльных.

— В чем задержка? — не давая Клегену опомниться, спросил Альрихт.

Сейчас самое главное — не позволить старому хрычу говорить больше двух фраз подряд, думал он. Или он меня увязит в своем невообразимом многословии.

— Нет Кольмина, гроссмейстер, хотя он был оповещен еще с самого утра, одним из первых, и многие другие отсутствуют, в том числе до сих пор не появились…

Две фразы? Наивный, Клеген умеет говорить вообще одной фразой длиной в час!

— Не надо мне декламировать список отсутствующих, господин Клеген. Сколько человек собралось к настоящему моменту?

— Э-э… из девяноста восьми коллег, находящихся сегодня в Фенгеблате, здесь присутствуют шестьдесят девять, гроссмейстер…

— Коих достаточно, чтобы. — твердо сказал Альрихт.

— Простите?

— Более двух третей Внешнего круга, господин секретарь. Кворум.

— Да, но…

— Мы не можем больше ждать, Вюр, — Альрихт резко перешел на дружеский, почти что панибратский тон. Он хорошо знал, что именно эта манера разговора совершенно сбивала Клегена с толка и заставляла его стушеваться. — Будьте добры подготовить все к началу заседания, коллеги уже собираются в ложе.

Он быстро вышел. Оставалось сделать всего одно, но чертовски важное дело. Где, черт побери, этот проклятый Морена? Найти Морену и начинать…

— Муав, я прошу прощения…

— Я оповестил всех, господин гроссмейстер. И предупредил мажордома, что бордель, простите, кабак закрывается.

— Отлично, благодарю вас. Вы не видели сегодня господина Морену?

— Он пришел около получаса тому назад, господин гроссмейстер. Незадолго до полудня. И сразу ушел в лабораторию.

— Спасибо, Муав.