Закатная звезда Мирквуда
Шрифт:
Держась за широкие плечи, она поймала расфокусированный, словно пьяный, взгляд и удержала его. А в следующий момент с приоткрытых, припухших от жалящих поцелуев губ, сорвался сладкий стон сплетшихся воедино наслаждения и легкой боли, ощутить которую было мучительно приятно, когда он заполнил её до отказа уверенным, несколько резким движением.
Выгибаясь всем телом навстречу жестким, ритмичным толчкам, скользя под легкую полупрозрачную рубашку на Трандуиле, она вцепилась ногтями в его спину, ни на миг не закрывая глаз и не отводя взгляда. Если в них и осталась кроха той силы, что была подарена праотцам, то она безумствовала во взглядах. В том, как схлёстывались зелень леса и морозная небесная высь, усыпанная мириадами звёзд. Безразлично было и то, как о неровные
Ни у кого из них ранее не было помыслов о том, чтобы проникнуть в мысли друг друга. А сейчас возможность этого казалась до смешного абсурдной, так как в этом не было никакой необходимости, когда в страстном не то танце, не то борьбе сплетались не только два тела, но и две души, ласково касаясь друг друга, щедро делясь светом и теплом, и от того сияя ещё ярче.
В эти мгновения Трандуил, наконец-то, чувствовал, как нечто, чего ему всегда не хватало, заполняет дыру в груди, сглаживает старые шрамы на сердце, заставляя его биться иначе. Так, как оно не билось уже давно. Возможно так, как оно не билось ещё никогда. Он пил сладкие стоны с губ Андунээль, срывал болезненные, полные эйфории, всхлипы и это было лучше любого вина из тех, что ему доводилось пробовать за тысячи лет.
Теряя себя в его руках, она захлебывалась хлестким удовольствием, ярким светом, заполняющим всю её, жаром, скапливающимся внутри и грозящим вот-вот взорваться ослепительной вспышкой. Страсть, дикая огненная страсть, как жгучая лава, как раскаленная стрела, жгла сердце, заставляла хотеть ещё и ещё. Больше пьянящих и тягуче-сладких поцелуев, перемежающихся с внезапными укусами. Сильнее сжатых на округлых бедрах пальцев до кровоподтёков, которые проявятся позднее и станут напоминанием о произошедшем. Подрагивающее от предвкушения экстаза тело нуждалось в неистовых, резких движениях бёдер, подводящих к грани, в болезненных поцелуях, переходящих в укусы, когда он сжимал зубами плоть надплечья, удерживая себя на краю до тех пор, пока она не растворится в ощущениях, взрываясь на миллиарды сверкающих осколков янтаря.
Накрыв жадным поцелуем рот Андунээль, когда она задрожала всем телом, и из её груди вырвался крик, он в последний раз толкнулся глубоко внутрь трепещущей, податливого плоти и, тяжело дыша, замер, стоило миру перед глазами вспыхнуть, подобно фейерверку, и осыпаться искрами.
Затянутые в водоворот ощущений, они почувствовали, как на какое-то время их фэа покинули хроа, встретились где-то в бесконечной вышине и вернулись обратно, растекаясь по венам одним на двоих наслаждением.
Постепенно приходя в себя, Трандуил коснулся ладонью щеки Андунээль. Поглаживая уголок припухших губ большим пальцем, он расслабленно улыбнулся, не скрывая довольства. Не торопясь двигаться, и уж тем более выпускать её из рук, всё так же прижимая к стене и бережно придерживая, он понимал — стоять на ногах она сейчас вряд ли сможет. Буря в его глазах поутихла, уступив место беспечности, которую было легко принять за равнодушие, если не знать ни о чём произошедшем между ними. Но тем, что затмевало всё остальное, неумолимо напоминая о себе, было чувство, которому эллет так боялась дать имя. Он был переполнен им.
Запоздалая мысль о том, что их слышали за пределами кабинета, на миг промелькнула в голове таура и тут же улетучилась. Ему было безразлично, что могло донестись до стражников в коридоре.
Эллет же, в отличие от него, медленно возвращая трезвость ума, оказалась погребена под чувством вины и разочарованием в самой себе. В ужасе от случившегося, она нервно сглотнула ком, образовавшийся в горле и, опустив взгляд, едва сдержала потрясенный стон, рвущийся с губ.
Задранное до поясницы платье, стянутый вниз лиф и рукава, разодранная рубашка и спущенные штаны; в беспорядке
Именно в тот момент, когда она упивалась виной, Трандуил осторожно поставил её на ноги и, заключив лицо в ладони, склонился к соблазнительным губам, касаясь их нежным, благодарным поцелуем. Что мог он знать о слезах, вот-вот грозящих сорваться с ресниц? Что мог он знать о том, какого ей было чувствовать себя теперь? Проигравшей своей тёмной стороне.
От его нежности, коей уступила всепоглощающая страсть, щемило в груди. Её было так много, что вполне могло бы хватить на двоих. В его руках было так сладко греться, забываясь. Но постепенно нега, охватившая её, истаяла. Осталась только растерянность и страх.
Глава 29
Реальность, обрушившаяся на Андунээль со всей своей безжалостностью, спустя несколько минут, придавила её к земле невыносимым грузом. Увернувшись от очередного поцелуя Трандуила, она спешно поправила одежду, приводя себя в порядок и, стремительно подобрав с пола мантию, шагнула в сторону, отряхивая её.
— Melamin^1… — осторожно, словно опасаясь спугнуть недоверчивую птицу, потянулся к ней Владыка.
Тревожно было на его сердце от того, насколько резкой была перемена в эллет, когда жаркий дурман схлынул, и от того, как она вздрогнула от ласкового обращения. Такого правильного. Такого естественного. Он видел, как она с силой сжимает края мантии, нервно набрасывая её на плечи, как намеренно опускает голову, якобы приводя в порядок складки ткани, лишь бы не смотреть на него. Протянув руку, он коснулся её запястья, но наткнувшись на вскинутый взгляд, отпустил его.
Андунээль хотела сказать, что случившееся между ними было ошибкой, что этого никогда не повторится, и что она жалеет о слабости, позволившей ей поддаться его страстному порыву. Но глядя в серо-голубые глаза, полные печали, боли и растерянности, не смогла произнести жестокие слова, комом застрявшие в горле. Кем она была бы, солгав о том, что жалеет? Как смогла бы жить дальше, зная, что воткнула в чудом зажившее сердце таура ядовитые шипы?
Впервые за долгие годы она не знала, что делать. Шагнёшь навстречу — падёшь во тьму. Жестоко оттолкнешь — столкнёшь в неё другого.
— Мне нужно побыть одной, — негромко, но уверенно слетели с губ слова, казавшиеся единственно верными.
Ей нужно было разобраться в себе и в том, чему она позволила произойти. Нужно было отделить истинное от ложного в собственных мыслях и убеждениях. А пока она не желала становиться причиной чужой печали. Но в этом уже ничего не могла изменить.
Одной рукой придерживая края мантии, второй она проверила, ровно ли лежит на голове серебряный венец.
— Cormamin, dara^2, — с мольбой обратился к ней Трандуил.
Подойдя вплотную, он опустил ладони на её плечи и коснулся лба губами. Напряжение, сковавшее эллет, казалось облачённым в запах. Свежесть грозы и острый лёд стали. Ещё до того, как она произнесла что-либо, Владыка понял, что она уже приняла решение и не отступится от него. Поэтому, когда непреклонные слова упали в тишину позднего вечера, он оказался готов услышать их.
— Im merna bad^3.
С глубоким вздохом, он отстранился от Андунээль и опустил руки. Что мог он сделать, если она желала уединения и не хотела смотреть ему в глаза лишний раз? Напомнить о том, как она выгибалась всем телом навстречу его поцелуям и исступленно отвечала на них? Или как с приоткрытых губ слетали стоны наслаждения, которых в те мгновения она ни капли не стеснялась? Много чего он мог бы сказать сгоряча или солгать, притворившись, что случившееся было досадной ошибкой, минутным помутнением, но не стал этого делать. Только не с ней. Только не тогда, когда внутри него боролись желание удержать Андунээль любой ценой и осознание, что порой лучше отпустить птицу в небо, надеясь на её возвращение.