Заказные преступления: убийства, кражи, грабежи
Шрифт:
Когда усталого человека пятидесяти девяти лет от роду будят в четвертом часу ночи, он не сразу переполняется энтузиазмом. Но дело есть дело, да и Иван Иванович Масленников не кто-нибудь, а второй человек в МВД, он даром тревожить не станет. Поэтому Церетели быстро оделся, по давнишней привычке проверил личное оружие и вышел на улицу. Служебная машина мигом домчала его до штаба погранвойск Грузинского округа, где Церетели, на полуслове оборвав доклад дежурного офицера, проследовал к аппарату правительственной связи и велел соединить его с Москвой. Несколько минут спустя он услышал голос Масленникова и по-уставному обратился к нему: «Товарищ генерал армии, докладывает генерал-лейтенант Церетели!» «Шалва Отарович, я только что
В те годы беспосадочных рейсов Тбилиси – Москва не было, самолеты с поршневыми двигателями летали сравнительно медленно, поэтому на дорогу у Церетели ушло 5–6 часов, и я не исключаю, что в воздухе Шалва Отарович мог окинуть мысленным взором свою богатую впечатлениями жизнь.
Родился он в 1894 году в местечке Сачхере Сачхерского района Грузии в семье князя. Его исключили из третьего класса за систематическую неуспеваемость, вызванную тупостью. Но храбростью он ничуть не уступал героям «Трех мушкетеров», что, кстати сказать, проявилось во время первой мировой войны, куда Церетели пошел добровольцем. В 1919 году Церетели заподозрили в сочувствии большевикам и подвергли аресту с содержанием сперва в тбилисской, а потом в кутаисской тюрьме. Церетели объявил голодовку и был помещен в тюремный лазарет, откуда совершил дерзкий побег.
В то же самое время в кутаисской тюрьме сидел Лаврентий Берия, тогда мало кому известный двадцатилетний парень с не вполне ясным прошлым. Церетели знать не знал Берии, а Берия, наоборот, смотрел на Церетели снизу вверх, восхищаясь его мужеством.
В 1921 году Церетели начал службу в рабоче-крестьянской милиции и вскоре возглавил там отдел по борьбе с бандитизмом. Именно здесь обнаружилось его поразительное, вошедшее в легенду бесстрашие. Достоверно известно, что Церетели никогда не прятался за чужую спину, лично проводил наиболее опасные операции и обезвредил множество отпетых бандюг.
В 1938 году Берия был переведен в Москву на должность первого заместителя Ежова и взял с собой десяток особо доверенных сотрудников, в том числе и начальника республиканской милиции Церетели. В НКВД СССР Шалва Отарович стал заместителем начальника 3-го спецотдела, занимавшегося в основном арестами и обысками. Зная способности Церетели, Берия, разумеется, не загружал его мелкой текучкой и поручал только серьезные дела. Так, Шалва Отарович вместе с Берией арестовывал наркома Ежова, а вместе с Панющкиным и Сумбатовым-То-пуридзе – замнаркома внутренних дел Фриновско-го. Он же брал под стражу молодого Кедрова, осмелившегося – бывают же чудаки! – написать Сталину о произволе Берии.
Известно, что в ходе обысков у арестованных пропадали антикварные вещи, деньги, монеты царской чеканки, дамские украшения из золота и драгоценных камней. Шалва Отарович знал много таких случаев и относился к алчным сослуживцам с ледяным презрением. Как-то на следствии его спросили, был ли он знаком с Богданом Кобуловым, правой рукой Берии. «Это очень грязный тип, способный на гадкие дела, – брезгливо ответил Церетели. – Жадный и властолюбивый. Он присваивал вещи осужденных к расстрелу…» С точки зрения Шалвы Отаровича, большей мерзопакости, чем Кобулов, земля не рождала.
Однако аресты и обыски были для Церетели занятием второстепенным, тогда как главным – так называемые специальные операции, о которых речь впереди.
После войны Шалва Отарович работал заместителем министра госбезопасности Грузинской ССР и никогда не конфликтовал со своим шефом Рапавой. Когда же на место Рапавы пришел Рухадзе, между ними сразу же начались распри – Рухадзе обожал подхалимаж, а Церетели не выказал и намека на подобострастие. Но до драки не дошло – считая, что с такими подонками, как Рухадзе, нельзя дышать одним воздухом, Шалва Отарович бесхитростно
Не обходили Шалву Отаровича и при распределении наград. За беспорочную службу его грудь украсили четырнадцатью орденами.
А теперь вернемся в 1953 год и проследим за событиями, развернувшимися в Москве. С аэродрома Шалва Отарович прямиком явился в приемную генерала Масленникова и попросил аудиенции. Однако Масленников не принял Церетели, сославшись на крайнюю занятость. А на следующий день в Министерстве внутренних дел СССР открыто заговорили об аресте Берии. Это известие поразило Шалву Отаровича в самое сердце. Выходит, он опоздал! Опоздал, понятно, не по своей вине, но что это меняет? В решающий момент рядом с батоно Лаврентием не оказалось верного человека, и подлые враги одолели его! Эх, если бы Берия вызвал его хоть на день раньше и дал ему десяток-другой хватких оперативников…
Генерал армии Масленников напрочь отказался принять Церетели. И другие генералы за версту обходили Шалву Отаровича, как прокаженного. Тогда он, недолго думая, подал рапорт на имя нового министра внутренних дел СССР Круглова и попросился в отставку.
Возвратившись в Тбилиси, Церетели сдал дела и, став пенсионером, спокойно прожил дома месяц с небольшим. Ждал он ареста или нет – трудно сказать, но когда 13 августа ему внезапно предъявили ордер, на его лице не дрогнул ни один мускул. Спешно этапированный в Москву, Шалва Отарович явился для следователей сущей находкой: он совершенно не умел лгать и на прямо поставленные вопросы всегда давал правдивые ответы. А если его пытались унизить, он невозмутимо говорил то, что думал. Однажды его спросили, как он, безграмотный человек, мог занимать руководящие должности в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД. «Не мне судить о степени собственной грамотности, – ровным голосом ответил Церетели. – Но одно знаю точно – чекистом я был грамотным».
Спросят – ответит, и все, дальше от него слова не дождешься. Поэтому о специальных операциях, в которых участвовал Церетели, впервые услышали от других арестованных.
«Что вы делали вместе с Берией либо по его преступным указаниям?» – спрашивали у бывшего наркома внутренних дел Грузии А. Н. Рапавы.
«Летом 1939 или 1940 года, точно не помню, Л. П. Берия позвонил мне по телефону из Москвы и сказал, что в Тбилиси вместе с женой приедет наш посол в Китае Бовкун-Луганец, которого нужно хорошо встретить и поместить в санаторий Цхалтубо. Одновременно мне было сказано, что прибудут два сотрудника НКВД, которых также нужно устроить в Цхалтубо.
Бовкун-Луганец прибыл поездом один, без жены, был мною встречен и помещен в дом отдыха Лечсанпура Грузии в Цхалтубо. Через день или два, точно не помню, прибыли сотрудники НКВД. Они сказали мне, что по указанию руководства должны ликвидировать Бовкуна-Луганца, что он – враг народа, и если его ликвидацию провести открыто, соучастники могут остаться в Китае. Далее мне было сказано, что Бовкуна-Луганца решено отравить.
Я позвонил по телефону Берии и доложил, что нецелесообразно проводить операцию по задуманному плану, так как внезапная смерть такого ответственного работника неизбежно повлечет за собой вмешательство врачей, вскрытие трупа и т. п. Берия ответил: «Я спрошу и сообщу». На второй день он сказал мне, чтобы сотрудники возвращались назад, а я арестовал бы Бовкуна-Луганца и доставил в Москву. Это указание Берии было мною выполнено скрытно, ночью, так что никто посторонний не знал об аресте.