Заклание волков. Блаженны скудоумные
Шрифт:
Блондинка смерила меня ледяным взглядом, но не шелохнулась и продолжала преграждать мне доступ в собственный дом.
— Это ваше последнее слово? — спросила она.
— Последнее, — отрезал я, ожидая, что она вот-вот примет боксерскую стойку и начнет доставать меня короткими прямыми левой. Но вместо этого блондинка наставила на меня палец и повела такую речь:
— Позволь кое-что тебе сказать, милок. Не такому хмырю шутить шутки с малышкой Герти, так что наберись-ка ума.
— Малышка Герти? Это вы, что ли?
— Ну, ты и штучка! — воскликнула она. — Хватит валять
— Вы и впрямь хотите дотянуть эту бодягу до конца?
— Читай!
— Ну, ладно. Прошу прощения, но я хочу открыть дверь. Посторонитесь, пожалуйста.
Она посторонилась. Я повернул ключ и пропустил гостью в дом.
— О, как мило, — молвила она, обозревая гостиную. — Конечно, тут не помешала бы настоящая мужская рука…
— Вот вы этим и займитесь, — буркнул я и направился к телефону.
Секунд пять она изумленно смотрела на меня, потом вдруг издала похожий на лай смешок и сказала:
— Ага, оказывается, под его маленьким хвостиком прячется остренькое жальце, — блондинка швырнула свою суму из патентованной кожи на диван, который скрипнул и попытался отпрянуть прочь, и спросила:
— Тут у тебя выпить не найдется? Не персиковое бренди, а что-нибудь другое?
— Едва ли вы засидитесь, — ответил я и начал набирать служебный телефон Райли.
— Не выставлял бы ты себя безмозглым сивым мерином, дорогуша, посоветовала блондинка, бродя по гостиной, разглядывая живописные полотна на стенах и морщась. — Позвони сначала Добрьяку и спроси, знает ли он Герти Божественную Душу и Мирские Телеса. — Она подняла руки, потянулась, повернулась ко мне и опустила пятки на пол, произведя тем самым довольно громкий хлопок. Блондинка казалась совершенно уверенной в себе. Но разве не таковы все мошенники на свете? Разве не были уверены в себе тот однорукий, или Клиффорд, или самозванный легавый нынче утром?
Да, но ведь я уже дал маху, науськав Райли на Добрьяка. Может быть, сейчас я совершу еще одну большую ошибку? Я бросил накручивать диск, положил трубку, отыскал телефонный справочник, а в нем — номер Добрьяка, и позвонил ему.
— Черт побери, да это мой любимый клиент, — масляным голоском проговорил он. — Человек, на которого я намереваюсь подать в суд за нанесение ущерба моему доброму имени. Ха-ха…
— Вы когда-нибудь слышали о Герти Божест…
— Что?! Герти Дивайн?! — Он встрепенулся, словно я огрел его пастушьим кнутом. — Где вы слышали это имя?
— Она сейчас здесь.
— Гоните ее вон! Не слушайте ее речей, ни слова не слушайте! Как ваш поверенный, Фред, я настоятельно… я страстно призываю вас немедленно спровадить эту женщину восвояси!
— Лучше бы вы, право слово, не называли меня Фредом, — сказал я.
— Выставьте ее вон, — чуть успокоившись, проговорил Добрьяк. — Вон ее, и дело с концом.
— Она говорит, что принесла письмо от дядюшки Мэтта, — сообщил я и снова вывел его из себя.
— Не читайте! Не берите в руки! Зажмурьтесь! Заткните уши! Выпроводите ее вон!
— Может, позвонить Райли?
— Боже мой, нет! Просто выставьте ее за дверь!
— Можно вопрос? Кто она такая?
Последовало короткое молчание, во время которого Добрьяк успел взять себя в руки. Он тихо сказал:
— И далась вам эта женщина, Фред. Поверьте, в ней нет ничего хорошего.
— Лучше не называйте меня Фредом, — повторил я.
— Дешевка, невежда из низших сословий. Она вам совсем не пара.
— Что общего у нее с дядюшкой Мэттом?
— Нууууууу… она там жила.
— На Южной Сентрал-Парк?
— Швейцары терпеть ее не могли.
— Погодите-ка, она что, сожительствовала с дядюшкой Мэттом?
— Ваш дядька был совсем не такой, как вы. Суровый, легкий на подъем, как первый поселенец. Ничего общего с вами. Разумеется, и вкус у него был другой, поэтому женщины, с которыми он якшался…
— Спасибо, — сказал я и положил трубку.
Блондинка сидела на диване, закинув ногу на ногу и положив длинную руку на спинку. На женщине были черные туфли на шпильках и с тесемками на голени, капроновые чулки, черная юбка и белая блузка со сборками вокруг шеи. Сбоку блузка вылезла из-за пояса юбки, явив свету белую кожу. Прежде на блондинке был еще и черный пиджак, но теперь он висел на дверной ручке.
— Итак, он тебя просветил, верно? — спросила она.
— Посоветовал выгнать вас. Не велел ничего слушать. Вы из низших сословий.
— И это все? — Она чуть задрала нос. — Это его не надо слушать.
Жуликоватый стряпчий по темным делишкам — вот кто он. Такой продаст родную сестру за шоколадку да еще откусит добрую половину.
Эта оценка более-менее совпадала с моим собственным мнением о стряпчем Добрьяке, но то обстоятельство, что у нас с блондинкой (интересно, действительно ли ее зовут Герти Дивайн?) есть общий недруг, еще не давало мне бесспорных оснований доверять ей.
— Пожалуй, взгляну на это письмо, — решил я.
— Да уж, пожалуй, взгляни, — ответила она, взяв конверт с колен и вручая его мне. — Но не увлекайся чтением настолько, чтобы забыть о гостеприимстве.
Я не хотел угощать ее выпивкой, поскольку это дало бы блондинке предлог задержаться здесь дольше, чем нужно. Посему я притворился тугим на ухо, повернулся к женщине спиной и вскрыл конверт.
Письмо было кратким, едким и неудобочитаемым из-за все того же нетвердого почерка. Оно гласило: «Пляменник Фред, сим придстовляю табе Герти Дивайн, каторая блестала в «Канонирском клубе» Сан-Антонио. Она была моим верным таварищем и сиделкою, и она — лучшая вещь, каторую я могу табе перидать. Радуй ее, и я ручяюся, что она табе будет радовать взад. Твой долго пропащий дядя Мэтт».
Я поднял глаза и обнаружил, что остался в гостиной один, но потом услышал звяканье льда в стакане и отправился на кухню, где Герти Дивайн сооружала коктейль, употребив для этой цели припасенный мною на утро апельсиновый сок.
— Если любезному хозяину угодно отведать чего-нибудь, пусть позаботится о себе сам, — заявила она.
Я поднял листок повыше и спросил:
— Что означает эта писанина?
— Что теперь я твоя, милый, — был ответ. Герти взяла свой стакан и направилась ко второму выходу из кухни. — Там у тебя спальня, да?