Заклинатель боли
Шрифт:
— Нет, нет, нет! С чего ты взял?! — Воскресенский сорвался на визг.
— Я маг. Причем с достаточно редким даром. Любая ложь отражается на физическом состоянии того, кто ее произнес. И я чувствую эти изменения. Ты говорил правду ровно до того момента, пока не сказал, что убийства не доставляют тебе удовольствие. Доставляют. Я вижу это.
— К-кто ты такой? — толстяк задрожал и, не вставая с колен, сделал маленький шажок к тележке с инструментами.
— Меня зовут Пайн. Я заклинатель боли. А сюда я явился для того, чтобы избавить тебя от голода.
Воскресенский оскалился, зарычал и, вытянув руку, схватился за огромный нож с зазубренным лезвием. Затем все же оказался на ногах, кинулся ко мне, но сделать смог лишь пару шагов.
Его сердце по-прежнему находилось под воздействием моей силы. И сейчас, стоило мне лишь немного поднажать, как оно попросту взорвалось.
Толстяк замер. Захрипел, опять рухнул на колени, а затем повалился лицом вперед. Выпавший из его руки нож противно лязгнул о кафельный пол.
— Ну, вот и готово, — выдохнул я.
Поднял руку и хотел уже вызвать Кабо, но…
Лежащая передо мной туша мелко затряслась. Руки и ноги застучали по полу, растянутая кожа стала темнеть. Артефакт, приколотый к моему носку, снова стал горячим. И на сей раз, похоже, он не собирался остывать.
Воскресенский захрипел, задрал голову, и я увидел, что его глаза светятся двумя оранжевыми угольями. Из оскаленного рта вытекало что-то густое и черное. На коже по всему телу проступила сеть сосудов, тоже светящихся оранжевым.
Понять, что происходит, не составляло труда. Проклятие, превратившее желудок актера в бездонную яму, не желало покидать его тело и после смерти. Сейчас оно полностью завладело Воскресенским, сделав его чем-то вроде зомби.
И у меня нет иного выбора, кроме как разобраться с этим. Будучи безоружным, не способным полноценно использовать магию и вдобавок закованным в наручники. Прелестно, ничего не скажешь…
Глава 22
Я не стал дожидаться, пока Воскресенский поднимется. Направил на него силу, на сей раз решив разрушить и без того хрупкие кости толстяка. Однако стоило лишь начать, как меня едва не согнуло от боли во всем теле. Но хуже было другое — я ощутил голод. Настолько сильный, что захотелось броситься на противника, впиться зубами ему в горло, отрывать куски мяса и есть, есть, есть.
Что происходит, я понял сразу. Моя магия стала связующей нитью между мной и Воскресенским, и все еще живущее в его теле проклятие решило воспользоваться ею, чтобы перекинуться на новую жертву. Меня.
Я тут же разорвал связь и попятился. Боль и жуткий голод мгновенно схлынули, и я облегченно выдохнул. Похоже, пронесло, проклятие не успело меня «заразить».
Однако легче от этого не становилось. Раз уж я не мог использовать магию от слова совсем, то разбираться с Воскресенским придется голыми руками. Которые, ишт-илхо, были по-прежнему закованы в наручники.
Толстяк, тем временем, все же поднялся. Постоял пару секунд, покачиваясь и хрипя, затем сфокусировал на мне горящие оранжевым глаза, оскалился и рванул вперед.
Я не ожидал, что он будет двигаться настолько быстро. Среагировать успел лишь когда Воскресенский был уже рядом и тянул ко мне руки. Я поднырнул под них, ушел в сторону и тут же заработал сокрушительный удар по спине.
Он был настолько силен, что я грохнулся на пол, попутно уронив тележку с инструментами и едва не приложившись лбом об угол стола. А тварь позади меня угрожающе зарычала, явно готовая вновь атаковать.
Рядом со мной лежал уже знакомый длинный зазубренный нож. Схватив его, я перевернулся на спину и тут же ударил — прямиком по ноге, уже занесенной надо мной.
Остро заточенное лезвие пробило стопу Воскресенского насквозь. Однако тот, похоже, даже не почувствовал этого. Он навалился всем весом на раненую ногу, я не выдержал и отпустил нож, а сам откатился в сторону. И очень вовремя: не сделай я этого, и толстяк припечатал бы меня к полу своей лапищей.
Мне все же удалось встать — и почти тут же пришлось уворачиваться. Воскресенский, по-прежнему рыча и разбрызгивая изо рта черную дрянь, принялся гонять меня по всей комнате. Раз за разом он пытался достать меня руками, действуя невероятно быстро. И так могло продолжаться очень долго: проклятие превратило толстяка в машину из мяса, жира и костей, которая наверняка не знала усталости.
Нужно было срочно что-то придумывать, иначе ублюдок попросту загоняет меня. Уже сейчас я двигаюсь на пределе возможностей, а мое тело по-прежнему очень слабо. Долго в таком темпе я не продержусь.
Воскресенский взревел особенно яростно и грохнул ручищами по столу. Лишь сейчас я заметил лежащий там тесак.
Что ж, какое-никакое, но оружие…
Парой обманных движений мне удалось отвести толстяка подальше от стола. Затем я рванул назад и успел-таки схватить тесак до того, как ублюдок оказался рядом.
Взмахнув оружием, оставил длинный порез на обвисшем брюхе, из которого тут же хлынула черная дрянь. Воскресенский взревел — больше от ярости, чем от боли, — и взмахнул рукой. Я чудом смог увернуться и попутно рубанул тесаком жирный бок урода. Но на этом все, развить успех мне не дали: толстяк качнулся в сторону и едва не сбил меня с ног.
Следующие пять минут напоминали сражение тореадора с разъяренным быком. Только вместо бандерильи у меня был тесак, и наносить им урон оказалось ох как непросто. Однако время от времени я доставал ублюдка, так что на туше появилось еще несколько ран.
В какой-то момент мы с Воскресенским замерли друг напротив друга. Рядом со мной была та самая тележка из-под инструментов, и, как только толстяк рванул в очередную атаку, я толкнул ее ногой ему навстречу. Не ожидавший подобного урод не успел остановиться и, споткнувшись, грохнулся в каких-то двух шагах от меня.
Не теряя ни секунды, я принялся работать тесаком.
Раз за разом я обрушивал лезвие на затылок толстяка, превращая его в месиво и надеясь, что этого наконец окажется достаточно для победы.