Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
– Везде все то же, - сказал он мрачно.
– Разве что где-нибудь в стране Рус человеку чуть легче жить.
– Бог весть. Где она, страна Рус! Сказано: хорошо, где нас нет. Я знаю одно - богатому повсюду хорошо, бедному повсюду плохо.
– Да, пожалуй.
– Работа на свежем воздухе разогнала Омару застоявшуюся кровь. Дыша полной грудью, он разрумянился, повеселел. Но все-таки голова закружилась от непривычного усилия, на глазах выступили слезы.
– Знаешь что, брось ты пень ворочать, - сказал Али Джафар.
– Нет, мне это дело пришлось по душе. Ых!
– Омар грохнул молотом по клину.
– Для тебя это отдых, забава, - проворчал недовольный Али Джафар.
– А для меня? Не управлюсь я до зимы со всем этим хозяйством, - обвел он злым взглядом гору пней и поваленных серых стволов.
– Хочешь сделать доброе дело - скажи хозяину, пусть наймет двух-трех помощников. На время, пока все дрова не расколем.
– Скажу.
– А ты, если хочешь очухаться от смертельных занятий наукой, - посоветовал ему Али Джафар, - и вернуть себе человеческое обличье, сходи лучше в баню. Пусть банщик разотрет тебе кожу, разомнет суставы и мышцы - сразу оживешь.
Омар - с радостью:
– Верно! Спасибо. Самому бы и в голову не пришло. Я сейчас какой-то бестолковый. Ничего не соображаю.
– Еще бы...
Омар в просторной раздевальной. Обернул простыней голые бедра, накинул на плечи особый банный халат. И зашлепал босыми ногами по мокрому каменному полу. Зал для холодных омовений. Далее - горячее помещение: ряд звездообразно расположенных комнат со сводчатым потолком. Пар над каменным чаном с теплой водой.
Уложив посетителя на скамейку, банщик с такой яростью накинулся на беднягу, что, казалось, хочет содрать с него кожу, выломать руки и ноги, выдернуть все сухожилия. Он крепко растер и звонко отшлепал Омара, больно прощупал мышцы от пяток до плеч и затылка, гулко простукал кулаками спину и грудь, - словом, бил его, мял и колотил, как гончар большой ком глины.
Затем Омар ополоснулся в горячей и холодной воде. Затем он попал к цирюльнику.
– Побрить? Будешь похож на девицу. По виду ты слишком нежен для мужчины. Оставим бородку? Или только усы?
Омар - сухо:
– Оставь бородку и не болтай! И без того трещит голова.
– Разве он базарный щеголь, бездельник, усами людей удивлять? Он ученый. Ему к лицу бородка.
Закончив дело, лукавый цирюльник умыл его розовой водой и, отерев полою, поднес серебряное зеркало:
– Ну, как?
– Сойдет, - буркнул Омар, тем не менее очень довольный своей внешностью.
– Голова трещит, говоришь? Потрудись пройти сюда.
– Брадобрей завел его в светлую сухую комнату с низким столиком, кошмой, где можно было прилечь, отдохнуть, поставил на столик поднос.
– Вот изюм, фисташки, урюк. Шербету? Но лучше всего, конечно, выпить сейчас чашу вина.
– Вина?
– удивился Омар.
– А грех?
– Грех упиваться допьяна. Выпить во здравие чашу - вовсе не грех. Все на свете создано богом. Вино - тоже.
– Да, но пророк...
– Эх, родной! Ты, я вижу, человек ученый. И должен знать, сколько их было, разных пророков. Будда. Христос. Мани. Мухамед. И тьма других. Один объявляет запретным вино, другой - мясо, третий - женщину. Лишь бы в чем-нибудь и как-нибудь ущемить беднягу человека. К черту всех! Впрочем, о Христе. Помнишь первое чудо, которое он совершил? В Кане Галилейской (читал Евангелие?) он превратил воду в отменное вино. О чем это говорит? О том, что даже иной пророк предпочитает вино воде.
– Э, да ты безбожник?
– Почему? В бога я верую. В творца. Но не в бредни самозванных пророков. Человек, - уже потому, что он человек, - имеет право на радость, на любовь.
Брадобрей открыл в углу низкий ларь, вынул узкогорлый кувшин:
– Ну, допустим, вино осталось нам от старых темных времен, оно наследие проклятого язычества. А хлеб, одежда, постель? Их тоже не Мухамед придумал. Не запретить ли их тоже? Запретить, конечно, можно. Только... Знаешь, один чудак решил приучить своего осла ничего не есть. Долго приучал. «Ну как, - спросили соседи, - привык твой осел ничего не есть?» - «Совсем уже было привык, - вздохнул чудак, - да вдруг отчего-то умер». Налить? Одну чашу. Одна не повредит. Пойдет на пользу.
«Толкуй, толкуй, - усмехнулся Омар.
– Ты хвалишь вино потому, что тебе его надо продать и деньги получить. Даже богословы, не будь у них иных доходов, тоже на всех перекрестках стали б кричать о пользе вина».
Носатый брадобрей выжидательно глядит на Омара длинными хитрыми глазами.
– Что ж, налей, - усмехнулся Омар.
Выйдя из дому, столько всего узнаешь, что ни в каком медресе не услышишь. Человек - бунтарь. И дело не в самом вине. Неверно думать: если нынче разрешат пить вино, то завтра все в мусульманской стране будут валяться пьяными. Кто хочет пить - пьет и сейчас, хоть вешай. Кто не хочет - палкой не заставишь. Дело в запрете. Запрет - оскорбление. Оно обидно даже рабу. Устает человек от бесчисленных запретов. Не спросясь его, его производят наш свет - и пускают ковылять по дороге, сплошь уставленной рогатками сотен строгих запретов. И это – жизнь?
– Налей!
В этом мире на каждом шагу - западня.
Я по собственной воле не прожил и дня!
Без меня наверху принимают решенья,
А потом бунтарем называют меня.
– Верно! Сейчас. Но какого?
– задумался цирюльник.
– Горького мутного? Нет. Оно вредно тому, у кого пылкий нрав, а у тебя, похоже, именно такой. Базиликового? Тоже нет, - оно причиняет головную боль. Старого? Не годится для сухопарых. А! Я налью тебе вина из мавиза, крупного черного винограда. Оно подходит человеку с пылким нравом. Пей не спеша, смакуй. Эх!
– произнес озабоченно мастер, уже без ужимок и усмешек, доставая другой кувшин.
– Уж лучше, чем огульно запрещать вино, спросили бы у нас, мугов-виноторговцев, и объяснили людям, кому какое вредно, какое полезно. Какое возбуждает, какое успокаивает. И не было бы пьяных и хворых. Вино - не забава, а лекарство, и обращаться с ним следует как с лекарством. Разве не говорил великий медик ибн Сина:
Вино для умных - рай.
Вино для глупых - ад;
Ты пей, но меру знай,
Вино сверх меры - яд...
«Толкуй, толкуй…»
Омар выпил, внутри загорелось. Давно, с времен приятельских пирушек в медресе, он не прикасался к вину.
Крик на базаре:
– Ведарийская ткань! Мечта эмиров и визирей. Наступает зима. Кому ведарийскую ткань?
У Омара, как селезенка у бегущей лошади, екнуло сердце. Эмирам, степенным визирям легко исполнить эту и любую другую свою мечту. А молодому бедному ученому?