Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
– Видали?
– Туркмен лизнул, по обычаю, окровавленную сталь.
– А ну, сложите ваши дурацкие дубины в огонь!
– Он показал на скудный костерчик, где, уныло дымя, трещали сырые ветви. Усмехнулся с мрачным поползновением на остроумие: - Спасибо, дрова принесли. А то путный костер не из чего было разжечь.
Костер повеселел, повеселели и угрюмые туркмены. Предводитель шайки - все еще не очнувшемуся Ибрахиму:
– Придется и повозку разломать. Чтоб костер получился совсем хороший. Слезайте. Что у вас в мешках, - похлебку есть из чего сварить?
Говорил он гортанно и резко, по-тюркски, но в Хорасане с первых же лет тюркских завоеваний научились понимать язык степей.
– Не стыдно?
– тихо сказал Ибрахим, помогая жене и сыну спуститься на дорогу.
– Чего?
– грубо спросил грабитель. В прищуренных черных глазах - недоумение. Похоже, ему не часто приходилось слышать слова «стыд» и «совесть».
– Не стыдно грабить мусульман?
– зарыдал Ибрахим.
– А-а...
– Туркмен зевнул, сдвинул шапку на смуглый лоб, почесал шею.
– Мусульмане...
– И сразу, без перехода, впал в неописуемую ярость: - Сто динаров и три фельса! А мы кто?!
– Горячо и сбивчиво, с неожиданным многословием, как бы торопясь оправдаться перед кем-то, может быть - перед самим собою, он обрушил на примолкшего Ибрахима мутный поток досадливых речей: - Когда мы... когда наше несчастное племя... обитало на Сырдарье, - слыхал о такой реке?
– правитель Дженда... за что он взъелся на нас? Бог весть. Разорил кочевье. Скот угнал. Убил... восемь тысяч моих сородичей. Разве они были неверными? Все - мусульмане, мир их праху. Жалеть нас надо, а не проклинать! Пришлось бежать в Хорасан. И что? Сто динаров и три фельса! Здесь явился по нашу туркменскую кровь... ваш дурной султан Масуд Газнийский. Хорошо, наш лихой Тогрулбек в пух и прах разнес его у Серахса. И теперь наш черед всех громить и грабить. Знаешь, раненый тигр втройне опаснее? То-то. Эй, мешки да горшки - на землю!
– приказал он подручным, таким же темноликим и свирепым. Мать робко, вполголоса, причитала. Ибрахим и Омар стояли бледные и безмолвные. В голове шумит, и ноги трясутся, и внутри - горячая дрожь. Но когда один из грабителей сбросил с повозки большой зеленый узел, Омар не выдержал, кинулся к нему:
– Не трогай!
– Тяжелый, - удивился туркмен.
– Что в нем? Может, золото, а?
– Золото?
– подошел к ним предводитель шайки.
– Ну-ка...
– Развернул узел, встряхнул - и на дорогу с деревянным стуком посыпались темные кирпичи.
– Это что?
– огорчился разбойник, увидев в странных кирпичах мало сходства с золотыми слитками.
– Книги.
– Книги? А!
– вспомнил туркмен.
– Много их мы в Мерве сожгли.
– Он нагнулся, подобрал одну, в сандаловой обложке, раскрыл.
– Хорошо пахнет! Но что это за чертовщина? Бруски какие-то, черточки, углы, круги. О чем книга?
– с любопытством - к Омару.
– Может, колдовская, чтоб джиннов на службу вызывать?
– Геометрия Эвклида.
– Кто такой Уклид, - он мусульманин?
– Нет, - ответил Омар, стараясь не смотреть на труп Ахмеда.
– Он жил давно, задолго до пророка. Он был румийцем.
– И ты читаешь эту дрянь?
– Читаю. Но это не дрянь. Одна из самых умных книг на свете.
– Как смеешь ты, собачий сын, хвалить сочинение проклятого язычника? В костер твою безбожную книгу! Надо читать коран.
– Я и коран читаю, - нашелся Омар.
– Я, да будет тебе известно, знаю его наизусть!
– Весь коран?
– изумился туркмен.
– Врешь!
– Я никогда не вру.
– Тогда прочитай какой-нибудь стих.
Омар закрыл глаза, припоминая, - и нараспев произнес звучный арабский стих. Но голос его срывался на каждом слове, и стих прозвучал неверно. За такое дурное чтение наставник в школе избил бы тростью. Однако грабитель не разбирался в тонкостях арабской словесности. Он вообще не знал арабского языка.
– И что это значит по-нашему?
– «Не засматривайся очами твоими на те блага, какими аллах наделяет иные семейства». Сура двадцатая, стих сто тридцать первый.
– Э-э...
– У туркмена лоб вспотел. Ощутив в ногах внезапную слабость, он присел на корточки, пораженный не столько смыслом стиха, оглашенного бледным мальчиком, сколько самим мальчиком, его смелостью, памятью и сообразительностью.
Свет учености, исходящий от юного перса, слабым отблеском отразился в темных глазах степняка. И, видимо, крохотный лучик невыносимого этого света проник ему в мозг и произвел там смятение. Что-то произошло в его душе, что-то в ней чуть приоткрылось. Он умел драться. Он знал, как лучше отбить удар меча. Он не знал, как отбить словесный удар.
Его охватила непонятная тревога.
– Что со мною? Захворал, что ли, не дай господь.
– Помолчав, он сказал потерянно: - И всю эту кучу книг ты одолел?
– Нет. Те дома остались. Эти только начинаю читать.
– А трудно?
– спросил туркмен с нелепой, казалось бы в нем ясной детской доверчивостью.
– Что?
– Ну... читать научиться?
– Совсем не трудно.
– Хм... Как тебя зовут?
– Омар.
– А меня - Ораз. Может, ты станешь когда-нибудь известным человеком, а?
– Если на то будет воля аллаха, - угодливо заметил Ибрахим, цепляясь за малейшую надежду спастись. Каждая жилка в нем натужно звенела, точно струна, готовая лопнуть.
– Аллах, аллах, - задумчиво вздохнул туркмен.
– Как там сказано, говоришь: «Не засматривайся»?
– Он мутно взглянул на мешки, узлы и горшки, уложенные на полянке - и вдруг загремел, пересиливая что-то в себе и не умея пересилить: - Носит вас по дорогам в такую пору! Сидели бы дома, сто динаров и три фельса! Надо бы, друг мой Омар, твою мать - ко мне в шатер, тебя самого, и отца твоего, и ваших трусливых слуг - на базар, и лошадь у вас отобрать, и... И ступайте-ка отсюда, пока я добрый! Если б я не захворал... Забирайте книги свои и припасы. Но мешок зерна мы у вас возьмем. Эй!
– гаркнул он на дружков.
– Грузите все обратно. Мешок зерна оставьте.
– Он посмотрел в Омаровы чистые очи, невесело подмигнул ему.
– Станешь большим человеком, не забудь обо мне. Запомни: Ораз из племени кынык, одного рода с царем Тогрулбеком. Будь здоров! А вас, храбрецы, - напутствовал он работников Ибрахима, - надо бы высечь на прощание. Ну, да ладно. Зачем ты кормишь таких ненадежных защитников?
– обратился он к мастеру.
– Что с них взять, господин? Ремесленный люд. Мирный народ.
– Мирный народ...
– Туркмен покосился на его бедро.
– Саблю отстегни, подай ее сюда! Она тебе ни к чему.
Староста Баге-Санга ахал изумленно:
– Угораздило вас, господин, забраться в этакую глушь! Неужто иного места для отдыха не нашлось? Простите, - мы рады, конечно, новому человеку. Но очень уж скудно, убого у нас. Семнадцать хижин, горстка людей. Скучно.
– В наш тяжкий век, - вздохнул Ибрахим, - нужно иметь про запас надежное убежище. Ведь у вас тут спокойно?
– Как будто, - ответил старик неуверенно. И отвел глаза.
Взрослые - нудный народ. Жить не могут без никчемных дел. Проверить купчую. Попить шербету. Поболтать о новостях... Пока они занимались этим, Омар побежал осмотреть летнее жилье.
Правду отец говорил: безграничен аллах в своих милостях. О рае Омар, конечно, наслышан, но рай небесный - где-то еще впереди, далеко, и попадет ли туда Омар, неизвестно - грехов у него уже немало; что касается рая земного, то, наверное, здесь он и есть.