Заклятие Лусии де Реаль (сборник)

Головня Иван Александрович

– Не обращайте на него внимания, – и обстоятельно разъясняет: – Да, мы с «Дуката», будь он неладен. Вчера вечером, когда мы были уже в ста двадцати милях от Мориона, нас вернули пограничники. Почему, зачем – никто толком не знает…

– Где стоит «Дукат»? – недослушав рассказ матроса, спрашивает Мона.

– У шестого пирса.

Мона подходит к напарнице.

– Люси, поработай пока одна, я сбегаю к причалу. Может, увижу Эдвина. Хорошо?

Люси осуждающе качает головой, неопределенно хмыкает и решительно заявляет:

– Если любит – сам зайдет! Дорогу знает, – но, заметив, как вытянулось лицо подруги, тут же смягчается: – Ладно. Валяй к своему Эдвину! Только долго не будь – скоро обед, народу понапрется…

На пороге трактира Мона на какой-то миг останавливается, привыкая к яркому солнечному свету. Успевшее уже порядком раскалиться солнце обильно посылает на землю горячие лучи. Небо над Морионом висит гигантским ультрамариновым шатром.

Блаженно жмурясь, Мона глубоко вдыхает пахнущий йодом и солью свежий воздух, который приносит с моря легкий бриз. Ветерок осторожно шевелит листьями акаций и высоченного тополя, растущего перед входом в «Причал моряка».

В трактире Мона работает три месяца, но до сих пор не может привыкнуть к своей работе. Ей претят однообразные плоские шутки подвыпивших матросов, их липкие раздевающие взгляды и назойливое ухаживание. Да и кого может радовать скучная, монотонная работа, постоянный полумрак трактира, испытующие взгляды прижимистого хозяина, подозревающего своих работников в воровстве?

Мона мечтала не о такой работе. Как и большинство мальчишек и девчонок портового города, она чаще всего видела себя на палубе стремительно несущегося по безбрежному морю белоснежного корабля: в туго надутых парусах гудит свежий ветер, он приносит откуда-то издалека пряные манящие запахи неведомых берегов и растений, ласково перебирает на голове волосы и охлаждает разгоряченное лицо. Она мечтала о далеких городах, в которых жили бы веселые и беззаботные люди, верные в дружбе и любви, люди, умеющие радоваться жизни.

А еще ей хотелось бы не спаивать матросов, а делать для них что-то хорошее, полезное. В такие минуты она видит себя чаще всего врачом, приносящим страдающим людям исцеление, а взамен получающим слова благодарности и признательные улыбки.

Но, увы! Морион переживает не лучшие времена – с работой в городе трудно. Тем более с хорошей работой. А чтобы выучиться на врача, нужны деньги. И немалые. А их-то у Моны как раз и нет: своих скопить еще не успела, а тех, что остались от отца и зарабатывает дядя, едва хватает на то, чтобы свести концы с концами.

Поэтому Моне ничего не остается, как довольствоваться тем, что есть: наливать морякам вино в трактире «Причал моряка». Выбора нет, и пока не предвидится.

Трактир находится рядом с портом, если не сказать в порту. Поэтому не проходит и пяти минут, как Мона уже торопливо шагает вдоль шеренги пирсов, к которым жмутся корабли всех мастей и стран.

К шестому, самому отдаленному, пирсу пристроился приземистый светло-серый сухогруз с грязно-красноватой полосой вдоль борта, обозначающей ватерлинию. Это и есть «Дукат». На судне и вокруг него шныряют люди в зеленой и синей форменной одежде – пограничники и таможенники. Подходы к пирсу перекрыты переносными барьерами и пограничниками с автоматами.

Мона подходит к толпе зевак, издали наблюдающих за судном и сходящими с него людьми. Лица покидающих судно людей хмурые и раздраженные. Каждый несет чемодан или сумку с нехитрым матросским скарбом.

Узнав в одном из сошедших школьного приятеля своего возлюбленного, Мона подбегает к нему:

– Дик, ты Эдвина случаем не видел? Он на судне или уже сошел?

– А-а, Мона. Привет! Уже соскучилась? – скорее грустно, чем радостно, улыбается молодой матрос. – Потерпи чуток, сейчас он появится.

Действительно, через минуту-другую на палубе «Дуката» появляется тот, кого ожидает Мона Вилар, – молодой человек лет двадцати двух, рослый, по-спортивному подтянутый, стройный. Голову с зачесанными назад темно-русыми волосами он несет высоко поднятой, с достоинством. Лицо у него загорелое, открытое, с правильными мужскими чертами. Одет он более чем скромно: старые кроссовки, дешевенькие джинсовые брюки и простенькая белая футболка. С его плеча свисает спортивная сумка.

Подойдя к борту, Эдвин Трамп – так зовут парня – прикрывает глаза ладонью и осматривает причал. Заметив Мону, машет ей рукой и легко сбегает по сходням вниз.

– Эд, что случилось? – обеспокоенно заглядывая парню в глаза, спрашивает Мона.

– Ты освободилась надолго? – в свою очередь, интересуется Эдвин.

– Всего на несколько минут.

– Тогда идем. Я провожу тебя к трактиру и по дороге обо всем расскажу.

Впрочем, обо всем Эдвин не рассказывает. Раздосадованный и удрученный, он говорит скупо и неохотно:

– Вечером, перед закатом солнца, на палубу «Дуката» опустился вертолет пограничной охраны. После этого судно развернулось и легло на обратный курс, вот и все…

– Но почему? – недоумевает девушка.

– Толком никто ничего не знает. Пока – одни слухи. Поговаривают, что владелец «Дуката» Маурицио Альдона, соблазнившись большим кушем, тайком от команды и, похоже, даже от капитана пытался доставить на судне партию контрабандного оружия баскским сепаратистам в Бильбао.

– Как же могло случиться, что об этом не знал даже капитан?

– Оружие грузили поздно ночью, когда капитан отдыхал, а на вахте стоял второй помощник. А этот второй помощник, Бен Паркер, – зять Альдоны. Каким образом о грузе узнали пограничники – неизвестно. Похоже, кто-то навел…

– И что же теперь будет? – Мона даже останавливается, чтобы заглянуть Эдвину в глаза.

– Не знаю, – передергивает плечами тот. – Судно арестовано. И неизвестно насколько. Возможно, его конфискуют и продадут другому владельцу… Словом, паршиво – хуже некуда! Считай, что я снова безработный. А я так надеялся на этот рейс, – Эдвин удрученно качает головой. – И вот… Где теперь взять деньги на нашу свадьбу? Найти работу почти невозможно, вон сколько безработных! – Эдвин кивает в сторону небольшого серого здания с вывеской над входом «Биржа труда», перед которым толпится десятка три человек, преимущественно моряки.